Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Полагаю, что первый подход страдает однобокостью, отсутствием широты исторического видения событий, придает отдельной личности значение, несоразмерное с ее реальной ролью в развитии и динамике общественных процессов. Поэтому такой подход не открывает возможности глубоко и всесторонне объяснить как истоки репрессий, так и их масштабы. Не намного убедительнее выглядит и второй подход, в силу которого личность как бы исключается из поля действия исторических закономерностей. И если даже не исключается вовсе, то во всяком случае весьма ограничивается, выступая лишь в качестве какого-то обязательного статиста на арене событий.

Путь к решению проблемы, как я полагаю, состоит в том, чтобы соединить оба эти подхода в нечто единое целое. Но соединить не механически, а органически. Правда, сказать это легко, а сделать чрезвычайно трудно. Внутренняя взаимосвязь и взаимодействие первого и второго подходов, их взаимопереплетение могут служить хорошей предпосылкой для того, чтобы избежать крайностей обоих этих подходов, взятых по отдельности. Но любой исторический материал всегда представляет собой единое целое, и искусственно расчленять его недопустимо. Хотя, в данном случае имеется в виду не сам исторический материал как таковой, а лишь методология его анализа.

Мои рассуждения о первопричинах репрессий в Советской России в 30-е годы несут на себе печать какой-то абстрактности, внеисторичности. У читателя невольно возникнет мысль о том, будто такого рода явления являлись уникальными и не имели прецедента в мировой истории. Но это будет заблуждением: всемирная история настолько богата событиями любого рода, что ее, как говорится, ничем не удивишь. В других странах и у других народов тоже случались явления более или менее аналогичного порядка.

Но нет смысла вникать в глубины истории других стран и проводить какие-то сравнения и сопоставления, чтобы доказать некую уникальность репрессий, предпринятых Сталиным в 30-е годы. Хотя, конечно, они имеют свои неповторимые черты и особенности. Главное в том, чтобы попытаться разобраться в их истоках, целенаправленных мотивах и последствиях, оставивших глубокий след в сознании многих миллионов людей.

Прежде всего, конечно, следует начать с режиссера и главного исполнителя грандиозного политического действа, столь глубоко затронувшего все советское общество и в конце концов имевшего далеко идущие международно-политические последствия. Сталин в качестве неоспоримого лидера страны, вне всякого сомнения, имел свои собственные резоны, чтобы развернуть грандиозную чистку, с разной интенсивностью продолжавшуюся в течение почти четырех лет. Да и как таковая, чистка, собственно, никогда и не прекращалась. Поэтому есть основания утверждать, что чистки и репрессии являлись перманентным явлением в период правления Сталина. И в этом состояла одна из характерных черт всей сталинской эпохи.

Прежде чем перейти к мотивации, лежавшей в основе сталинского курса на репрессии, следует не упустить из поля зрения и личные черты его характера, о которых довольно подробно было сказано в первом томе. Здесь я не хочу повторяться, хотя повторение иногда и диктуется необходимостью: ведь сама личность вождя — это динамика в своем самом реальном выражении. Сталин 20-х годов не адекватен Сталину 30-х годов, а тем более последующих десятилетий. Он был в непрерывном развитии, обретая новые черты и новый опыт, отказываясь от некоторых своих прежних взглядов и представлений. О нем судить надо с непременным учетом фактора времени. Сталина трудно представить себе в статичном состоянии, в качестве некоего неизменного в своих проявлениях политического лидера. На его политической деятельности лежит неизгладимая печать прагматизма. Но сам он не был прагматиком в обычном понимании этого слова. Его политическая философия отличалась широтой кругозора и умением распознавать глубинные тенденции исторического процесса и учитывать их в своей практической деятельности. К тому же, он был не столь прост, каким казался и каким любил изображать себя в глазах общественного мнения своей страны и за рубежом. Есть немало высказываний Сталина, характеризующих его отношение к оценкам своей личности за рубежом. Вот одно из них, относящееся к 1931 году, когда он не находился еще в зените своей славы. В беседе с Э. Людвигом он заявил: «Я знаю, что господа из враждебного лагеря меня считают чем угодно. Я считаю ниже своего достоинства разубеждать этих господ. Подумают еще, что ищу популярности»[765]. Кстати, это место из записи беседы не было предано гласности при жизни Сталина по причинам, о которых можно только гадать.

В еще меньшей степени он соответствовал образу, который рисовали его политические оппоненты. Хотя, надо сказать, что многие отрицательные черты его характера и личности в целом они смогли разглядеть чуть ли не с самого начала его восхождения на вершины власти. Особенно в этом преуспел Троцкий, изображавший своего смертельного врага как человека, в котором соединились чуть ли не все пороки, присущие политическому деятелю. Но главных достоинств Сталина Троцкий так и не сумел разглядеть. Ему, несмотря на определенную проницательность, оказалось не под силу увидеть в Сталине личность исторического масштаба. То ли помешало чувство неистребимой пламенной ненависти к генсеку, то ли непомерно высокое самомнение, лишавшее способности объективно оценивать людей, в том числе и своих соперников. При всей обстоятельности работ Троцкого о Сталине (а они, даже с учетом их не подлежащей сомнению тенденциозности, бесспорно, занимают первое место в сталинской историографии) в них явственно ощущается отсутствие не столько полета мысли, сколько проникновения в суть исторических событий, зацикленность на желании представить своего противника серой личностью, пробравшейся на историческую сцену только благодаря своей хитрости, беспринципности и непревзойденного лицедейства. Правда, на одних этих качествах (при отсутствии других — более весомых) сыграть такую роль в истории страны, да и в мировой истории в целом, просто невозможно.

Справедливости ради необходимо отметить, что уничижительные оценки Троцкого содержатся в его публичных выступлениях и публикациях. В своем же дневнике, оставаясь наедине с самим с собою, главный оппонент вождя был в своих оценках гораздо более прозорлив и более объективен. В середине 30-х годов он писал: «победа… Сталина была предопределена. Тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе Сталина, по крайней мере его необыкновенной хитрости, был заложен глубоко в динамику исторических сил… Сталин явился лишь полубессознательным выражением второй главы революции, ее похмелья»[766].

Иными словами, Троцкий вынужденно признает, что победа стратегического курса Сталина была предопределена логикой и закономерностями исторического процесса. В дальнейшем я еще коснусь вопроса о том, насколько исторически неизбежными и закономерными были события, наполнившие сталинскую эпоху страницами жестоких репрессий и преследований. Сейчас же коснусь лишь личных качеств вождя и того, как они повлияли на разворот российской истории в тот период.

Размышляя о Сталине и том, как его личные человеческие качества отразились на его деятельности и вообще на его судьбе, хочется привести строки из Д. Байрона. Они, как мне кажется, помогают понять хотя бы отдельные черты этой исторической фигуры. Д. Байрон писал в своем «Чайлд-Гарольде»:

«Всю жизнь он создавал себе врагов,
Он гнал друзей, любовь их отвергая,
Весь мир подозревать он был готов.
На самых близких месть его слепая
Обрушивалась, ядом обжигая, —
Так светлый разум помрачала тьма.
Но скорбь виной, болезнь ли роковая?
Не может проницательность сама
Постичь безумие под маскою ума…»[767]

Эти строки, кажется, рисуют не образ героя байроновского творения, а личность Сталина — они так верно и точно передают его общий облик и даже в чем-то трагичность всей его судьбы. Ведь политический триумф Сталина — вождя всегда, как тень, сопровождала какая-то личная обреченность, которую он и сам не сознавал.

В контексте рассматриваемой проблемы личные качества Сталина, несомненно, сыграли чрезвычайно важную роль — они определили весь стиль и методы осуществления великой чистки (или великих репрессий — кому какое название больше по душе!). Печать присущих вождю подозрительности, недоверчивости, мстительности и даже коварства явственно проглядывает через все страницы страшной эпопеи, вошедшей в нашу историю как преступления периода культа личности. Но с того самого времени, когда Н. Хрущев выступил с разоблачениями Сталина на XX съезде КПСС в 1956 году, во весь рост встал вопрос о том, как соизмерить и как совместить преступления, ответственность за которые возлагалась исключительно на одного человека, с действием так называемых законов общественного развития? Как в рамках советской социалистической системы оказались возможными такие явления? Или эти «объективные» законы не так уж и объективны, если один человек может перечеркнуть их действие? Или действие самих этих объективных законов предопределило политику, проводимую Сталиным?