Николай Капченко - Политическая биография Сталина. Том 2

• Название: Политическая биография Сталина. Том 2
• Автор: Николай Капченко
• Издательство: ООО «Информационно-издательский центр «СОЮЗ»
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-903-373-02-Х

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

Второй том «Политической биографии Сталина» выходит в свет через два года после издания первого тома и посвящен политической и государственной деятельности Сталина в 1924–1939 гг. Этот короткий по меркам истории период стал целой эпохой в жизни нашей страны и в жизни самого Сталина. Эпохой, сотканной из противоречивых событий, спрессованных в единое целое. На основе широкого круга источников и материалов автор детально рассматривает основные перипетии борьбы Сталина против своих политических противников — Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и др. — и раскрывает истоки и причины того, почему именно Сталин оказался победителем в этой жесткой борьбе. В эпицентре внимания находятся такие фундаментальные события тех лет, как индустриализация и коллективизация, вошедшие в историю нашей страны как великий, но слишком крутой перелом в ее судьбах.

Большое внимание уделено теме сталинских репрессий 30-х годов, оставивших неизгладимый след в жизни целых поколений. Автор дает свое объяснение этим репрессиям, освещает наиболее значимые судебные процессы той поры, отвечает на злободневный до сих пор вопрос: почему подсудимые давали признательные показания. В томе освещаются начало и финал «ежовщины» как одной из самых мрачных страниц советской истории. Должное внимание уделено и вопросу о том, в силу каких причин в конце 30-х годов Сталин положил конец масштабным репрессиям и взял курс на консолидацию в обществе. Хотя издавна бытует афоризм, что только у великих людей бывают великие пороки, с его помощью нельзя ни объяснить, ни тем более обелить перед историей и будущим репрессии 30-х годов. Неубедительны и доводы тех, кто находит в истории других стран нечто подобное, полагая, будто исторические аналогии способны быть и историческими индульгенциями. То, что было, нельзя вычеркнуть из летописи истории. Она фиксирует все — и хорошее, и плохое. Важно, однако, чтобы одно не заслоняло другое, поскольку при таком подходе утрачивается истина и панорама исторических событий предстает в искаженном свете.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

Вокруг очередной атаки Троцкого развернулась широкая партийная дискуссия. На этот раз наиболее активными оппонентами все еще остававшегося на своем посту народного комиссара по военным и морским делам выступили главные мишени его критики — Зиновьев и Каменев. Сталин, будучи заинтересованным в дальнейшей дискредитации Троцкого, выступил в защиту своих временных союзников. Но он стремился не столько расширить масштабы борьбы, сколько придать ей качественно новый характер, а именно — похоронить троцкизм как идейное течение. Любопытно одно обстоятельство: Сталин постарался изобразить борьбу против троцкизма в основном как идейную, видимо, опасаясь того, что в партийных массах все более зрело явное недовольство постоянными распрями и склоками в самых верхних эшелонах власти. Он обладал удивительным политическим чутьем, что, бесспорно, являлось чрезвычайно важным достоинством в политических конфликтах.

Как-то непривычно видеть Сталина в роли чрезвычайно терпимого, чуть ли не либерально настроенного политического деятеля. Но он охотно играл на политической сцене самые разные роли. Порой с талантом виртуоза он выступал и в амплуа миротворца и либерала. Об этом свидетельствует заключительный пассаж его речи, опубликованной в печати под заголовком «Троцкизм или ленинизм?»: «Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи. Наша партия крепка и могуча. Она не допустит никаких расколов. Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба против возрождающегося троцкизма»[113].

Политическая конъюнктура вынудила Сталина выступить с защитой своих тогдашних союзников — Зиновьева и Каменева. Самое примечательное состоит в том, что генсек взял на себя миссию адвоката, пытаясь фактически оправдать их позицию в предоктябрьские и октябрьские дни. Конечно, данный шаг был продиктован обстоятельствами, но тем не менее, как показала логика дальнейших событий, он не отличался дальнозоркостью, не учитывал перспективы предстоявшей борьбы с зиновьевской группировкой. Впоследствии оппозиционеры не раз ставили в лыко генсеку его оценки, относящиеся к ноябрю 1924 года.

Вот что тогда сказал Сталин в защиту своих «сотоварищей»: «Троцкий уверяет, что в лице Каменева и Зиновьева мы имели в Октябре правое крыло нашей партии, почти что социал-демократов. Непонятно только: как могло случиться, что партия обошлась в таком случае без раскола; как могло случиться, что разногласия с Каменевым и Зиновьевым продолжались всего несколько дней; как могло случиться, что эти товарищи, несмотря на разногласия, ставились партией на важнейшие посты, выбирались в политический центр восстания и пр.? В партии достаточно известна беспощадность Ленина в отношении социал-демократов; партия знает, что Ленин ни на одну минуту не согласился бы иметь в партии, да еще на важнейших постах, социал-демократически настроенных товарищей. Чем объяснить, что партия обошлась без раскола? Объясняется это тем, что, несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей старых большевиков, стоящих на общей почве большевизма. В чём состояла эта общая почва? В единстве взглядов на основные вопросы: о характере русской революции, о движущих силах революции, о роли крестьянства, об основах партийного руководства и т. д. Без такой общей почвы раскол был бы неминуем. Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков»[114].

Видимо, в данном случае нет нужды в особых комментариях. Можно только обратить внимание на то, что Ленин в своем завещании специально отмечал, что октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, на был случайностью. Да и сам Сталин вскоре смог в полной мере убедиться в правоте слов своего учителя. Видимо, он не раз сожалел о сказанных словах, поскольку они умело использовались его оппонентами, уличавшими генсека в непоследовательности, политическом маневрировании и манипулировании, в склонности диаметрально изменять свою точку зрения в зависимости от сложившейся на тот или иной момент конъюнктуры. Вся политическая судьба Сталина не раз будет подтверждать определенную обоснованность подобного рода упреков. Да и скрыть такие факты просто невозможно. Их можно только так или иначе интерпретировать и комментировать, хотя любые комментарии не способны перечеркнуть факты, имевшие место быть!

Здесь я позволю себе сделать одно замечание общего характера. Сталин, безусловно, был прекрасным стратегом и тактиком, в особенности на поле политических баталий. И, как правило, стратегические соображения у него всегда стояли на первом месте, доминировали над тактическими. Это — его характерная черта как политика. Это также — и одна из важнейших особенностей его политической философии. Но порой случались моменты, когда ему изменяли его прозорливость и расчетливость, и тогда тактические мотивации выступали в качестве определяющих. Это наносило ущерб, выражаясь современным стилем, его имиджу. Но, по-видимому, он исходил из того, что в определенных обстоятельствах нужно идти на потери стратегического порядка во имя достижения тактических преимуществ. И это тоже являлось одной из особенностей его политической философии. Словом, нельзя брать все его действия и отдельные шаги изолированно, вне связи с реальной обстановкой, и на такой основе выносить общие заключения. Подобное его поведение можно назвать политической беспринципностью. Но можно и сказать, что беспринципность сама по себе часто является неким принципом, активно используемым в политической борьбе. Пусть сам читатель будет судьей и решает, к какому разряду понятий отнести такую тактику Сталина.

Положение группы Зиновьева — Каменева в рассматриваемый период было отнюдь не блестящим. Бросая ретроспективный взгляд на все перипетии внутрипартийной борьбы середины 20-х годов, приходишь к закономерному заключению: эта группировка оказалась несостоятельной по существу по всем параметрам. Едва ли поддается разумному объяснению тот факт, что главный свой удар они по-прежнему концентрировали против Троцкого. Видимо, открытый вызов, брошенный им в «Уроках Октября», окончательно помутил и без того их тусклую политическую мысль. Они никак не могли понять, что не Троцкий, а Сталин является их самым грозным и самым изощренным противником. Неспособность трезво и глубоко оценить качества генсека в конце концов и привела их к принципиально ошибочной оценке общей ситуации, сложившейся в партии и стране в целом.

Итоги внутрипартийной дискуссии в связи с выступлением Троцкого четко обозначили три точки зрения по вопросу о том, как поступить с ним. Одни требовали исключения Троцкого из партии. Другие предлагали снять его с должностей председателя Реввоенсовета и члена Политбюро. Третья категория резолюций (от Москвы, Ленинграда, Урала, Украины и др.) требовала отстранить Троцкого от руководства Реввоенсоветом и условного оставления его в Политбюро. Общим для этих трех позиций являлось решительное и безоговорочное осуждение троцкизма как течения, враждебного ленинизму.

Как же повел себя Сталин в сложившейся ситуации? Он понимал, что полный и окончательный разгром Троцкого не вполне соответствовал в тот момент его долгосрочным интересам, поскольку уже предвидел неотвратимость прямой конфронтации с группировкой Зиновьева — Каменева и рассчитывал, что в лице Троцкого он будет иметь если не явного сторонника, то, по меньшей мере, нейтрального человека. Последний не испытывал к Зиновьеву и Каменеву теплых чувств, хотя, Каменев, например, был женат на сестре Троцкого. Но в таком политическом коловороте родственные симпатии и антипатии отступали на второй план. Гораздо большую роль играли политические расхождения и разного рода внутрипартийные комбинации.

В начале января 1925 года Сталин и Бухарин, выступавшие тогда единым фронтом, направили в Политбюро письмо, содержавшее изложение их принципиальной позиции по вопросу о политической судьбе Троцкого. Суть их позиции сводилась к следующему: «2) пункт второй резолютивной части должен быть изменен в том смысле, что т. Троцкий освобождается только от поста предреввоенсовета и остается членом Политбюро.

Мотивы: партии выгоднее иметь т. Троцкого внутри Политбюро в качестве 7-го члена, чем вне Политбюро; исключение из Политбюро должно повлечь дальнейшие меры отсечения от партии т. Т[роцкого], а стало быть, и других членов оппозиции, занимающих важнейшие посты, что создаст для партии лишние затруднения и осложнения»[115].

Для вдумчивого наблюдателя было совершенно очевидно, что не этими благородными намерениями руководствовался Сталин. Речь шла о сложном политическом маневрировании с целью добиться ослабления позиций зиновьевской группировки. Исключение Троцкого из состава ЦК, а тем более из партии вообще, на чем настаивали некоторые, могло бы серьезно осложнить обстановку и ослабить политический потенциал самого генсека. Очевидно, что Сталин не мог не учитывать превалировавшие тогда в партии настроения. О том, каковы были эти настроения, без всяких экивоков поведал Томский, входивший тогда в состав Политбюро и во многом поддерживавший сталинскую группировку: «Я считаю предлагаемые меры преждевременными, полагая, что в глубине сознания партия к этому еще недостаточно подготовлена. Конечно, это «съедят»[116], но без удовольствия». Сталин, видимо, помнил замечание Ленина в свой адрес, сделанное еще в 1921 году: «этот повар будет готовить только острые блюда»[117]. В его планы, разумеется, не входила излишняя демонстрация этих своих «политических кулинарных способностей». Можно сказать, что Сталин на протяжении почти всей своей политической деятельности широко использовал чрезвычайные меры и методы. Он знал их эффективность и силу, но одновременно он сознавал и пределы, за которыми такие методы могли обернуться для него бумерангом.