Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

ния страстей: надо приучиться видеть Россию в русском   свете, а Европу в европейском, не путая безнадежно нашего   двойного опыта.

                Русское несчастье в том, что Россия и Европа живут в   разные исторические дни. Я не хочу сейчас говорить о том,   что разделяет Россию от Европы сущностно — изначально   и навсегда. Нет, на том самом отрезке пути, на котором   мы идем вместе, — послепетровском пути России — мы с   Европой разошлись так далеко, что и голоса человеческого   не слыхать из-за рубежа. Эта пропасть вырыта самим фактом коммунистической революции.

                Россия поднята на коммунистическую  дыбу. Во имя   коммунизма в России истребляют миллионы, отменяется   христианство и культура, воцаряется всеобщая нищета   вокруг индустриальных гигантов-монастырей. Европа тоже   тяжко больна, но совсем не коммунизмом. Имя ее болезни: капитализм — в плане экономическом, национализм —   в плане политическом. Из соединения этих двух ныне разрушительных  сил рождается хаос, накопляется ненависть,  готовятся потрясения грядущих войн и революций. Это такая простая, детская истина, что не видеть ее может только  наше «священное» безумие. Но отсюда происходят все наши трагические недоразумения.

                Русская эмиграция, пережившая величайшую революцию, выносившая в себе кровный (и до известной степени  оправданный) антиреволюционный опыт, очутилась на Западе, который живет накануне революции —  во всяком  случае, в предреволюционных настроениях. Может быть,  революции здесь и не будет, может быть, ее удаются предотвратить — смелым и быстрым  строительством новой  жизни. Но остается бесспорной — устремленность Запада к  новым формам  жизни, муки родов его. У одних это наивный революционаризм разрушения, у других — жажда социального строительства, у третьих, наконец, «тревога»  (inquietude), явное ощущение недомогания, болезни, даже  смерти. Вне этих настроений в благополучном консервативном оптимизме на Западе пребывает лишь очень малое число очень ограниченных людей — преимущественно на территории  Франции. У них-то и ищет себе моральной поддержки несчастная русская эмиграция.    Все остальное в Европе подозрительно по большевизан-

Россия и мы                                                          

==5                                                                                                                                                                                                                             

ству. И ведь это правда. Хуже всего, что это правда. С известным преувеличением можно  сказать, что все порядочные люди в Европе сочувствуют большевикам. По крайней мере, все люди с встревоженной совестью, устремленные к будущему. Я знаю, конечно, что и непорядочные большевизанствуют —   по расчету или снобизму,  — но, не о них сейчас речь. Нас мучит и волнует сочувствие большевикам со стороны Р. Роллана, Дюамеля, левых христианских священников  разных исповеданий — моральной  элиты Европы. Как объяснить его?

                И здесь объяснение так просто, что не видеть его можно только в слепоте ненависти. Объяснение в том, что чело век, имеющий  общественный  идеал, стремится видеть его уже  воплощенным  в действительности — настоящей или прошлой.  Конкретность  воплощения, пусть обманчивая, дает силы жить и бороться с действительностью отрицаемой. Отсюда  старые восторги русских консерваторов перед Германией, либералов перед Англией, социалистов перед неведоммой им Новой Зеландией или Францией эпохи революции. В основе своей это все те же поиски Опоньского царства с истинной  Церковью на краю земли. Даль времен или даль пространства поддерживают дорогие иллюзии. Как мемуары и  исторические исследования не могли убить в русской интеллигенции романтического увлечения якобинской республикой, так и противоречивые письма путешественников по России и разноголосый  хор русских эмигрантов  бессилен  переубедить желающих  заблуждаться. Хочется верить, что  где-то в мире, хоть в одной стране, осуществляется правда.  Культурная далекость России, неспособность понять ее действительно безумную сложность облегчает для европейского  путешественника сохранение иллюзии. Подумайте, как трудно для нас понять, что происходит в Китае! Можно с горечью  думать об узости человеческого сознания, но нельзя подозревать чистоту морального отношения. Менее всего имеет на  это право русская эмиграция, которая все свои оценки подчиняет одной  идее. Для большинства из нас прекрасна та  страна, тот режим (Италия, Болгария), где гонят коммунизм.  Разве трудно понять, почему европейцу, ничего не знающему  о коммунизме,  но от капитализма тяжко страдающему, кажется благословенной та страна, где, по исключению, капитализм гонят, где слово «буржуа» объявлено презренным?

==6                                                       Г. П.

Идейное большевизанство западного европейца коренится совсем в другой моральной почве, чем большевизанство русское. Как моральный симптом — обращенности к  будущему — оно может быть расценено положительно, какой бы горечью оно нас ни исполняло. Правда, помимо  моральных симптомов, есть еще волевая действительность,  есть политическая и социальная целесообразность, с точки  зрения, которых добродетельная глупость часто оборачивается преступлением. Мир России не замкнут наглухо от  Запада. Россия не Опоньское царство. Завтра не сегодня —  коммунизм  может стать реальной опасностью для Европы,  в случае войны или срыва социальной работы, и тогда  коммунистические иллюзии  европейских идеалистов могут ускорить всеобщее разрушение. Вот во имя этого будущего Европы, как и во имя настоящего России, мы обязаны кричать об истине, которой сейчас не хотят слушать.  Нужно  понять только, что для того, чтобы быть услышанным Европой, эмиграция  должна стоять на одной с ней  почве: то есть глядеть в европейское будущее, а не в русское прошлое. Minimum, которого Европа вправе требовать от нас — точная и добросовестная информация. И здесь  наш грех велик — перед Россией. Годами русская эмиграция наводняла Европу фантастической информацией  о  большевистской России. Всего каких-нибудь пять лет, как  мы сами  стали понимать — и далеко не всё, и далеко не  все, — что происходит в России. Удивляться ли, что Европа, которую столько раз пугали «волком», уже не верит  Павлушке, когда он говорит правду? Но правды фактов теперь уже недостаточно. Необходим верный моральный тон,  чтобы победить недоверие к уже скомпрометированному  источнику. Правду о коммунизме не станут слушать от защитников капитализма.

 Но  оставим Европу. Как ни существенна наша обязанность здесь быть свидетелями о России — еще важнее другая: слушать Россию и быть готовыми к нашему историческому часу. Худо мерить Европу на русский аршин, еще  хуже мерить Россию на аршин Европы. Думается, что из  смешения этих мерок оценки возникают все наши внутренние недоразумения. Отсюда противоестественное, на  первый взгляд, единение под одним знаменем людей совершенно различной этической и даже политической на-

                                                   Россия, Европа и мы                                             

==7                                                                                                                                                                                                                       

правленности. Отсюда непонятный для эмигранта восторг перед коммунистическими   достижениями   — в людях вполне приличных  и иногда даже способных к здравому рассуждению.

                За всеми различиями наших политических убеждений стоит основное различие — русских и европейцев. Подходя к каждому эмигранту, важнее всего знать, в какой среде он живет, на какие впечатления реагирует. Среди интеллигенции есть люди преимущественно русской и преимущественно западной  культуры. Среди трудового эмигрантского народа есть большинство, живущее жизнью европейских рабочих, и меньшинство, в приложении своего труда не выходящее из круга эмиграции. У этих людей отношение к жизни совсем иное, хотя бы они читали одну и ту же газету и повторяли механически одни и те же избитые и стертые слова.

                Уже  противоречие между окружающей  жизнью и личной культурой создает внутреннее напряжение, подкапывающее духовное равновесие, но основное социальное отличие людей — в их отношении к действительности. Есть  люди,  приемлющие  и не приемлющие  данность, примиренцы и протестанты. И в зависимости от того, какова эта  представляемая, навязчивая действительность, отношение  к которой определяет сознание, — Россия ли это или Европа — мы  получаем схематически следующие сочетания  эмигрантской волевой направленности: