Георгий Федотов - Судьба и грехи России

• Название: Судьба и грехи России
• Автор: Георгий Федотов
• Издательство: Издательство «София»
• Жанр: Философия
• Год: 1992
• ISBN: 5-87316-002-3

Федотов Георгий Петрович(1886 - 1951 гг.) — выдающийся русский мыслитель и историк. Его научные интересы были сосредоточенны на средневековом и древнерусском христианстве. Был близок к Бердяеву и св. Марии (Скобцовой). Защитник свободы и честности в Церкви, мысли, обществе.

Федотов  Г.П., Судьба и  грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/

---

==235

хозяйственных сил и потребностей. Быть может, новый передел не везде пройдет гладко. Но думается, что государству лучше в него не вмешиваться. Лучше санкционировать  торопливую, не всегда справедливую крестьянскую дележку, чем спускаться во львиный ров растревоженной, обозленной деревни. Урок 1917 года всем памятен.

    Вопрос о формах крестьянского владения распадается на  два вопроса: по отношению к государству и по отношению к  старой общине. Реальное значение имеет последний. Об общине  будет еще много споров в новой России. Но было бы  опасно, если бы к решению этого старого вопроса мы подходили с нашей современной реакцией на коммунизм. И здесь  лучшая политика — поменьше  политики. Чем больше государство будет считаться с пестротой местных условий, с изменчивостью крестьянских настроений, тем лучше. Общинное и подворное хозяйство могут и должны сосуществовать  друг с другом. Жизнь произведет свой отбор. Вероятно, опыт  насильственного коммунизма необычайно поднимет идеал  личного, собственнического хозяйства. Но было бы опасно —  хотя бы в формах П. А. Столыпина — форсировать этот процесс. Столь же, разумеется, опасно ради химеры уравнительного обеспечения, искусственно покровительствовать деревенскому коллективизму.

    Вопрос  национализации земли есть, в сущности, вопрос о правом титуле государственного вмешательства.  Если не на другой день после революции, то в будущем государственное вмешательство в земельные отношения сделается неизбежным. Быть может, придется ограничивать  maximum землевладения, во всяком случае организовывать  внутреннюю колонизацию,  переселения. Во всех этих мероприятиях принцип верховной собственности государства  в правовой психологии народа облегчает регулирование земельных отношений.  Но, конечно, современное мощное  государство не нуждается в титуле собственности, чтобы  обеспечить себе свободу аграрного законодательства. В конечном счете вопрос о сохранении национализации земли  решится в зависимости от силы психологической, собственнической реакции на коммунизм. Свобода мобилизации земли должна быть обеспечена, во всяком случае, в  любых юридических формах.

    Все прошлое  столетие русская интеллигенция, как и.  крестьянство, были заняты проблемой распределения. Отныне на первый план выдвигается производство. Призрак  помещичьего земельного фонда перестает отвлекать хозяйственное воображение от реальных источников народного  богатства. Русская аграрная проблема становится проблемой агрономической. Большевики своими  судорожными, часто карикатурными жестами намечают будущее русского

==236

хозяйства. Интенсификация земледелия, с одной стороны, с другой — на широких просторах степной полосы продвижение машин,  грандиозные оросительные предприятия, государственная селекция, опыты новых культур — словом, полная рационализация сельского хозяйства. Приходится смиренно сознаться, что Микула Селянинович никогда не умел хозяйничать, и русское земледелие было непроизводительной растратой человеческой рабочей силы. Революция уничтожила  психологические препятствия к рациональному  хозяйству  (традиционализм   быта,  этика равенства, социальная зависть) и освободила скованные хозяйственные силы народа.

      Технический переворот в земледелии, вероятно, «освободит» также большое число занятых на земле рук. Аграрное перенаселение и сейчас становится весьма грозной проблемой России. Ее решение дается лишь в общей системе народного хозяйства, то есть в развитии его индустриального сектора.

    Вопросы, связанные с индустрией, являются гораздо более сложными, сравнительно с аграрными. Национализация фабрик  означает совсем не то, что национализация земли, что действительное государственное хозяйство, не имеющее  в себе ничего утопического и связанное с весьма старыми  традициями русского меркантилизма. Беда лишь в том, что главная масса этой государственной продукции бездоходна и питается паразитически за счет крестьянского и частного труда. Необходимость ее денационализации принадлежит  к общепризнанным  положениям даже в социалистическом лагере. Но, во-первых, нельзя утверждать, чтобы  решительно  все государственное хозяйство было бездоходно, или чтобы, бездоходное ныне под надзором ВСНХ,  оно не могло давать дохода при иной, более хозяйственной системе. Это голословное утверждение опровергается всем нашим прошлым. Если дорожить экономической мощью   русского государства, его влиянием на общую хозяйственную жизнь  страны, то нельзя, увлекаясь духом антикоммунистической  реакции, разделывать все сделанное, разбазарить, раздарить или продать с торгов все государственное достояние России. Здесь национальный интерес ограничивает чисто экономическую логику. Тщательное изучение  работы  каждого предприятия,  каждой отрасли должно  определить их судьбу. Как общий принцип, государство отдает лишь то, с чем оно само не в силах справиться. Конечно, это будет львиная доля захваченного, но отсюда далеко еще до принципа общей денационализации. Именно   как принцип ее не допустит русское народное сознание. Широкие массы в России, несомненно, рассматривают  национализацию промышленности   как положитель-

==237

ное завоевание революции. Баланс государственного хозяйства им неизвестен, но государство понятнее, дороже капитала или частного предпринимательства.

    Во-вторых, денационализация предприятий ни в коем  случае не означает их реституции как акта восстановления  справедливости. Не может быть и речи о возвращении «украденного». Государство не ворует, и конфискации революционного правительства в такой же мере легальны, как,  скажем, захват удельных и боярских вотчин московским  великим князем. Реституция одной категории собственности (промышленной) при невозможности реституциисобственности земельной, денежной или движимой ощущалась  бы как новая несправедливость. Вся Россия потеряла так  много, ее жертвы — прежде всего кровью — так несоизмеримы с материальными  убытками, что предъявление счетов нации было бы актом национально позорным.

    Но, конечно, денационализация не может вылиться в  продажу с публичного торга. Промышленное или торговое  предприятие есть личное, творческое дело. Сплошь и рядом оно не способно пережить своего творца. Во всяком  случае, оно требует глубокого знания, личной связи, иногда жертвенной, организатора с созданным  им делом.  Столько путей сбыта, сколько кредитных возможностей держится исключительно на личном влиянии. Россия помнит и  гордится родами многих талантливейших организаторов,  без которых едва ли удастся восстановить разрушенное.

    Беда лишь в том, что в большинстве случаев их представители лишены капиталов и своими силами не смогут  поднять бездоходного дела. Прилив капиталов возможен  лишь из-за границы. Государству предстоит найти сложные пути, чтобы осуществить сотрудничество русской инициативы и организации с международным капиталом. Вне  охранительной национальной политики, русская промышленность и торговля будут захвачены иностранцами. России грозит участь колониальной страны. Многие считают  это неизбежным. Мы этого не думаем. Нерастраченная государственная мощь огромной страны может лечь внушительно на чашку весов, перевесив и бедность, и техническую отсталость. Тяга иностранного капитала в Россию велика; даже большевикам удается эксплуатировать неосторожных  концессионеров. Национальная  Россия может обеспечить западным капиталистам солидную прибыль и в то же время сохранить за собой руководство народным хозяйством. В формах ли смешанных  русско-иностранных обществ под государственным контролем или иначе — это дело специалистов. Была бы лишь воля отстоять национальное достояние. Не с чисто хозяйственной, но с национальной точки зрения, либеральная экономическая политика

==238

была бы в России опасна. Даже переход от государственной  Монополии  внешней торговли требует постепенности. Государство должно сохранить в своих руках значительные  возможности хозяйственного регулирования. Это «завоевание революции» переживет большевиков — отнюдь не по  доктринерски-социалистическим мотивам. Оно обусловливаются современной слабостью, чтобы не сказать больше,  русского промышленного  класса. Его малосилие в прошлом  объясняет протекционистскую политику империи.  Его разгром в революции делает разумный протекционизм  неизбежным.

    Есть и другая сфера индустриальных отношений, в которой государственное вмешательство необходимо. Это область отношений между трудом и капиталом, весьма острых  и чувствительных в послереволюционную   эпоху.  Несомненно, со стороны освобожденного капитала, как и  крестьянства и всего общества в целом, будет оказываться  огромное давление на рабочий класс: слишком естественно  желание раздавить, унизить вчерашнего «диктатора». С  другой стороны, диктатор этот не скоро позабудет хмель  своего призрачного царствования. Не в материальных утратах дело; самая грубая капиталистическая эксплуатация,  конечно, обеспечит рабочему высший уровень жизни, нежели коммунистическая. Особенно при благоприятной индустриальной конъюнктуре, которая открывается в эпоху  хозяйственного восстановления. Но обостренное, избалованное классовое самосознание будет чрезвычайно чутко ко  всякому моральному и политическому унижению. Вероятно, рабочий встретит без особого энтузиазма падение коммунистической власти. Как ни тяжела сейчас его жизнь, он  опасается худшего от контрреволюции. Вот почему государство должно облегчить ему трудность переходного времени. Отменив  пролетарское дворянство, государство не  должно допускать нового крепостничества на фабрике. Хорошо, если бы оказалось возможным сохранить большевистский Кодекс законов о труде. Освобожденная Россия должна  показать своему мятежному сыну, что для нее нет  пасынков. Как многое для русского будущего зависит от  этих первых лет! Удастся ли направить рабочее движение,  законную профессиональную и политическую акцию рабочего класса по национальному руслу, или русский рабочий  через одно поколение снова вернется в лоно III (или IV)  Интернационала? Английский  или французский путь откроется для него, зависит в значительной мере от нашего  поколения. Сейчас есть шанс, и шанс немалый: свежая память коммунистического рая. Современное поколение рабочих ни за что не пожелает вернуться в него. Ну а следующее? Историческая память так коротка. Скоро революция