Питер Акройд - Падение Трои

• Название: Падение Трои
• Автор: Питер Акройд
• Издательство: Издательство Ольги Морозовой
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98695-042-6

Блестящий исторический роман Акройда изобилует тайнами и интригами, мистическими и экстремальными происшествиями. События, разворачивающиеся на раскопках античной Трои, по накалу страстей не уступают захватывающим эпизодам гомеровской Илиады.

Смело сочетая факты и вымысел, автор создает яркий образ честолюбивого археолога-фанатика с темным прошлым и волнующим настоящим. Генрих Оберманн — литературный двойник знаменитого «первооткрывателя Трои" Генриха Шлимана. Как и положено авантюристу мирового масштаба, в его прошлом загадочный брак с русской женщиной и нечистые операции в золотых песках Калифорнии, а в настоящем — не менее масштабные авантюры, неумеренные амбиции и юная жена — наследница захватившей душу Оберманна древней культуры.

Во время раскопок легендарного города смешиваются реальные артефакты и фальшивки, холодящие кровь истории и искусная ложь. Накал человеческих страстей разрешается буйством природных стихий, сметающих на своем пути следы прошлого и настоящего, вымышленного и реального.

---

Она встала и подошла к окну, откуда было видно, как горожане спешат по своим повседневным делам. И страх понемногу оставил ее.

София поехала из Чанаккале по извилистой дороге в деревню Карамык. Уже перевалило за полдень, и жара угнетала ее, она ничего не пила и не ела после отъезда из Гиссарлыка. Неподалеку бежал ручей, но она остерегалась пить медленно текущую солоноватую воду равнины.

Увидев каменную хижину хранителя моря, она, однако, забыла об усталости. София колебалась, стоит ли беспокоить отшельника, погруженного в раздумья, хотя знала, что существует обычай предложит» еду и питье путнику. Приблизившись к небольшому домику, она увидела, что дверь открыта.

Привязав лошадь к деревянному колу рядом с хижиной, она подошла к двери. Хранитель моря почувствовал ее присутствие раньше, чем услышал шаги, и спросил по-турецки: "Кто там?" Она объяснила, что едет мимо и просит воды, и отшельник вышел на порог.

Он был очень высок, бледен, длинные темные волосы доходили до плеч, усы и борода тоже были длинные. Он смотрел не на нее, а в сторону, но дело было не в вежливости и не в застенчивости. Он сказал, что вода для нее есть, но что она должна подождать снаружи. Вошел в дом и вернулся с кувшином и чашей.

Хранитель по-прежнему не смотрел на нее. Возможно, ему не полагалось смотреть на женщин. Она жадно пила из чаши, а он все это время сжимал и разжимал кисти рук. Когда она поблагодарила, он взглянул на нее, и она ощутила, как ее тряхнуло, в буквальном смысле слова. Глаза отшельника оказались необыкновенно светлыми, радужка была почти белой, словно нечто бледно- бледно-голубое на снегу. В них не было ничего, кроме тишины, одиночества и скорби, в светлых глазах отшельника она увидала пещеры и поросшие кустарником горы, и одинокие тропки. Затем он отвел взгляд, и это ощущение пропало.

Он спросил, куда она едет, и она махнула рукой в сторону фермы. Отшельник покачал головой.

— Не езди туда, — сказал он. — Там живет безумная женщина. Безумная! Deli kadin! — Повторяя эту фразу, он раскинул руки и опустил взгляд, уподобившись распятию.

София поблагодарила его за воду и уехала.

Получалось, ее подозрения справедливы. Странный крик издала женщина, которую хранитель моря считал безумной. Интересно, видел ли он ее на тропинках и дорогах по соседству? Скорее, слышал о ней от тех, кто оставлял ему пищу и воду.

Теперь София продвигалась вперед медленно, раздумывая над тем, что связывало ее мужа с Теодором Скопелосом.

Она ехала по тропинке, повторявшей изгибы ручья, и вдруг ее внимание привлек неожиданный звук — впереди на небольшом расстоянии от нее виднелась безошибочно узнаваемая фигура Леонида на белом коне, направлявшегося к ферме. Она сошла с лошади и спрягалась в тени старого дерева, росшего у ручья. Почему Леонид вернулся сюда? Может быть, за сокровищами, которые она привезла в прошлый раз? Это объяснение казалось наиболее правдоподобным. Тем не менее ей хотелось разузнать, в чем депо. Она привязала лошадь у ручья и пошла вперед по грунтовой дороге.

Увидев впереди ферму, София замедлила шаги. Она не собиралась подходить слишком близко. Ей пока не хотелось, чтобы ее видели.

До нее донесся смех — истерический, дикий смех, полный страдания. Это смеялась безумная женщина.

София шла вперед, словно ее притягивало чужое отчаяние. Стали видны три фигуры во дворе. Подойдя еще ближе, она различила профиль Леонида. Он сидел на земле, рядом с ним, завернувшись в белую простыню или одеяло, стояла женщина. Седые волосы доходили ей до плеч, выражение лица было свирепым, похоже было, что женщину терзают чудовищные мысли. Затем женщина опустилась на колени, и они вдвоем — Леонид и женщина — стали ударять друг друга руками, как собаки лапами.

Зрелище показалось Софии невыносимым. Она продолжала идти вперед, теперь уже быстрыми шагами. Женщина первой ощутила присутствие Софии и зарычала на нее. Леонид обернулся и увидел приближающуюся Софию. Он вскочил на ноги.

— Что это за ужасное существо, Леонид? Что ты здесь делаешь?

Леонид покачал головой и ничего не ответил. Он смотрел на Софию с непонятной жалостью.

— Ответь мне. Что ты делаешь?

— София, это моя мать.

Женщина заверещала, выкрикивая по-русски:

— Мать! Мать! Матушка!

София застыла. И вдруг ей все стало ясно. Она повернулась и побежала изо всех сил, а вслед ей несся смех женщины. Ни разу не остановившись, она добежала до лошади. Торопливо взобралась в седло и галопом ускакала.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В то утро, когда София уезжала в Чанаккале, Торнтон проснулся раньше обычного. Едва открыв глаза, он понял, что тайна табличек разгадана. Язык не был греческим и никак не был с ним связан. Торнтону было известно его происхождение.

Он вышел из своего жилища в тот момент, когда Оберманн обнимал на прощание Софию. Торнтон отвернулся. Ему не доставляло удовольствия смотреть, как Оберманн целует жену.

— Вы рано поднялись, мистер Торнтон, — сказал ему Оберманн на обратном пути к раскопу. — Если верить пословице, вас удача ждет.

— У меня просто много работы.

— Таблички захватили вас? Что вы думаете по их поводу? Можно? — Не дожидаясь разрешения, он вошел в дом Торнтона. Увидел лежавшие на столе таблички, взял одну. Стал внимательно рассматривать. — Гомер говорил, что есть язык людей и есть язык богов. Возможно, это как раз язык богов.

— Вряд ли, герр Оберманн, я так не думаю. Это, безусловно, язык людей. — Торнтон с трудом справлялся с охватившим его возбуждением. — Но это не те люди, которых вы воображаете.

— Да? — В тоне Оберманна слышалось пренебрежение.

— Разрешите кое-что показать вам. Видите эти последовательно записанные знаки? Сначала они ничего не значили для меня, но затем я различил семь разных вариантов.

— Семь падежных форм?

— Именно. Это что-нибудь говорит вам?

— Я имею дело с землей и камнем, мистер Торнтон. Мне не уследить за ходом вашей мысли.

— Они идентичны древнему санскриту. А вот это видите? Два этих отдельно стоящих знака можно увидеть в конце многих слов. Думаю, они обозначают время. Я интерпретирую их как уа и tva. Знаете, что это, герр Оберманн?

— Скажите мне.

— Древний санскрит. — Во взгляде Оберманна читалась невозмутимость и любопытство. — Разве вы не понимаете? Троянцы говорили языком древних Вед. Это люди Ригведы и Самаведы.

— Это невозможно, сэр. Противоречит здравому смыслу. Они были греки, а не индийцы.

— Я не сказал, что они индийцы. Они были частью народа, происходившего из Пенджаба и Уттар-Прадеша. Они бесконечно древнее греков. Разве это не потрясает вас? — Оберманн молчал. — Вот свидетельство письменности, существовавшей задолго до появления финикийского или греческого алфавита. Это огромное открытие!

— Ваша интерпретация ошибочна, мистер Торнтон. Это не так. У вас создалось ложное впечатление.

— На каких свидетельствах, сэр, вы основываете свое мнение?

— Это не мнение. Это мое суждение.

— Но ваше так называемое суждение должно быть основано на имеющейся информации.

— На имеющейся информации? Я потратил жизнь и состояние на изучение этого города, мистер Торнтон.

— Это к делу не относится.

— Я день и ночь работал, чтобы открыть для археологии новый мир. Я сделал столько, сколько ни один человек не сделал и не мог сделать.

— Вы говорите только о себе…

— Не прерывайте меня. Отныне Троя будет стоять в веках, пока на земном шаре живут люди. Жителей Трои воспел Гомер и тысяча других поэтов с тех самых пор, как поэты начали слагать стихи. Троянцы всегда были европейцами, а не азиатами. Мысль о том, что они пришли с востока, противоречит здравому смыслу. Неужели мы станем ниспровергать мировую традицию ради вашей теории?

Торнтон, несмотря на все старание сохранять спокойствие, очень рассердился.

— Разрешите мне продемонстрировать вам еще вот это, герр Оберманн. И скажите мне, если это тоже покажется вам моей теорией. — Он взял глиняную табличку с изображением топора и четырех отсеченных голов. — Разве вы не видите, что это жертвы и орудие их умерщвления? Это изображение человеческого жертвоприношения!

Оберманн отвернулся и не стал смотреть.

— Неужели вы думаете, что мне интересна эта чепуха? — Он выхватил у Торнтона табличку и швырнул в угол. — Вы решили уничтожить меня и мою работу! Вас подослали мои враги в Англии, которые не успокоятся, пока не осмеют меня и не заставят замолчать!

— У меня нет такого намерения. — Как только Оберманн принялся кричать, Торнтон успокоился. — Я рассказываю вам о том, что я открыл. Только и всего.

— Что вы открыли? А как же мои открытия? Я совершил чудо, мистер Торнтон! Никто в Англии не понимает этого! А ваш музейчик — гнездо змей, которые только и ждут, чтобы ужалить меня.