Мишель Турнье - Философская сказка

• Название: Философская сказка
• Автор: Мишель Турнье
• Издательство: Энигма
• Жанр: Философия
• Год: 1998
• ISBN: 5-8188-0007-5

Мишель Турнье (род. в 1924 г.) не только входит в первую пятерку французских прозаиков, но и на протяжении последних тридцати лет является самым читаемым писателем из современных авторов — живым классиком. В сборник "Философская сказка" включены лучшие новеллы Турнье, объединенные жанром сказки, в которой писатель видит спасение художника. За традиционной реалистической формой произведений Турнье скрывается второй, символический план, и, казалось бы, повседневная жизнь оборачивается притчей о человеке в современном мире, человеке, в котором, кем бы он не был и чем бы не занимался, живет мечта о прекрасном.

---

Пьера тем временем поманило живое дыхание свежести, которым повеяло от рощицы. Чем дальше уходил он под деревья, зеленеющие первыми клейкими листочками, тем слабее был слышен гул автострады. Пьер чувствовал, как его охватывает странное, незнакомое волнение; какое-то умиление овладевало всем его существом — прежде он такого не испытывал, разве что много лет назад, когда впервые подошел к колыбели младшей сестренки. В нежной листве заливались птицы, с жужжанием носились какие-то насекомые. Он вдохнул полной грудью, словно выбрался наконец на свежий воздух из длинного душного туннеля.

Вдруг Пьер замирает на месте. В нескольких шагах впереди ему открывается прелестная картина. Молоденькая белокурая девушка в розовом платьице сидит на траве. Его она не замечает. Она видит только трех или четырех коров, которые спокойно разгуливают по лугу. Пьеру хочется рассмотреть ее получше, заговорить с ней. Он делает еще несколько шагов. И вдруг — стоп, дальше нельзя. Перед его носом высится ограда. Грозного вида решетка, почти тюремная или лагерная; закругленный верх ощетинился колючей проволокой. Пьер принадлежит автостраде. Стоянка — место для отдыха, а не для бегства. Далекий гул автострады вдруг кажется ему слышнее. Но он все стоит столбом, вцепившись пальцами в решетку, не сводя глаз со светлого пятна, там, у корней старого тутового дерева. Наконец до него доносится хорошо знакомый сигнал — гудок грузовика. Гастон заждался. Надо возвращаться. Пьер отрывается от созерцания и возвращается к действительности, к сорокатонной махине, к автостраде.

За рулем Гастон. Ведет, а сам все еще думает о своей уборке.

— Хоть почище стало, — с удовлетворением отмечает он.

Пьер не отвечает. Пьера здесь нет. Он остался стоять, вцепившись в решетку, которой огорожены "Ландыши". Он счастлив. И блаженно улыбается чему-то, ему одному видимому — не ангелы ли парят там, в безоблачном небе?

— Что это ты вдруг притих? Ничего мне не скажешь? — удивляется Гастон.

— Я? Нет. Что я, по-твоему, должен сказать?

— Не знаю.

Пьер встряхивается, силясь вернуться в реальный мир.

— Ну, что ж, — вздыхает он наконец, — весна пришла!

* * *

Прицеп стоит на подпорке отдельно от машины. Пока рабочие будут его разгружать, тягач может покинуть лионские склады.

— Чем хорош полуприцеп, — заметил Гастон, — он опять был за рулем, пока погрузка-разгрузка, бери тягач и сматывайся, куда хочешь. Почти как на собственной легковушке.

— Да, но бывает так, что надо бы каждому свой тягач, — отозвался Пьер.

— Это еще почему? Ты куда-то один собрался?

— Да нет, это я для тебя говорю. Мы ведь сейчас едем в кафе самообслуживания, а тебе там не нравится, я знаю. На собственной тачке ты бы съездил в кабачок мамаши Марод, непревзойденной мастерицы домашних блюд.

— Что верно, то верно, с тобой обедаешь всегда на скорую руку, а уж обстановка — на манер зубоврачебного кабинета.

— В самообслуживании быстро и чисто. И потом, есть выбор.

Они стали в очередь, продвигая свои подносы по длинному лотку вдоль прилавка, уставленного полными тарелками. Хмурый вид Гастона красноречивей слов выражал неодобрение. Пьер выбрал салат из свежих овощей и жареное мясо, Гастон — кулебяку и рубец. Затем пришлось искать свободный краешек стола.

— Вот видишь — выбирай, что душе угодно, — торжествующе объявил Пьер. — И ждать не надо ни секунды лишней.

Затем, взглянув на тарелку Гастона, он удивился.

— Что это у тебя?

— В принципе, это должен быть рубец, — осторожно ответил Гастон.

— Для Лиона — вполне прилично.

— Может быть, но он почти холодный, это прилично, по-твоему?

— Не надо было брать. — Пьер показал на свои овощи. — Вот это уж не остынет.

Гастон пожал плечами.

— Ну вот, с твоей хваленой быстротой приходится начинать обед со второго. Иначе этот мой рубец просто застынет в жиру. А холодный рубец несъедобен. Не-съе-до-бен. Запомни это хорошенько. Если бы ты со мной только это одно и усвоил, и то не потерял бы зря время. Вот потому я и предпочел бы подождать немного за стаканчиком с друзьями в маленьком бистро. Хозяйка сама подает свое дежурное блюдо — горяченькое, с пылу с жару, и приготовлено с душой. Вот тебе твоя скорость. А о кухне лучше и не говорить. Уж не знаю почему, в самообслуживании боятся острых соусов. Вот, например, к рубцу полагается лучок, чесночок, тимьян, лавровый лист, гвоздика и побольше перцу. Горячий и остренький — вот каким должен быть рубец. А попробуй-ка это — ни дать ни взять лапша на воде без соли!

— Взял бы что-нибудь другое. У тебя был выбор.

— Выбор? Вот-вот, поговорим еще и о выборе! Я тебе скажу: в ресторане чем меньше выбор, тем лучше кормят. Если тебе предлагают семьдесят пять блюд — можешь смело уходить, они все дрянные. Настоящая повариха умеет стряпать как следует одно — свое дежурное блюдо.

— Ладно, выпей вот кока-колы, взбодрись!

— Кока-кола с рубцом!..

— Ты сам не знаешь, чего хочешь. Десять минут ты мне толковал, что это не рубец.

Они принялись за еду молча, каждый в своих мыслях. Наконец Пьер подвел черту.

— Видишь ли, по сути, мы с тобой на нашу работу смотрим по-разному. Для меня это шестая автострада — и только. А вот ты скорее с седьмой.

* * *

Погода, казалось, установилась навеки. Стоянка "Ландыши" как никогда соответствовала своему названию. Гастон растянулся на земле неподалеку от грузовика и, посасывая травинку, глядел в небо сквозь тонкие ветви осины. Пьер же быстрым шагом углубился в рощицу. Вцепившись пальцами в решетку, он смотрел на луг. Увы! Коровы были на месте, но пастушки нигде не видно. Он подождал, неуверенно потоптался, потом решился помочиться через решетку.

— Ну-ну, не стесняйтесь!

Молодой голосок с легким бургундским акцентом доносился из кустов слева. Пьер поспешно застегнулся.

— Думаете, решетку просто так поставили? Это чтобы грязь с автострады не попадала. Загрязнение окружающей среды — слыхали?

Пьер пытался совместить немного расплывчатый и идеализированный образ, который он носил в своих мыслях уже дней десять, со стоявшей перед ним вполне реальной девушкой. Он представлял ее выше, тоньше и главное — не такой юной. Это была совсем девчонка, да еще деревенская, без малейших следов косметики на усыпанной веснушками мордашке. Пьер тотчас решил, что такой она ему еще больше нравится.

— Вы часто сюда приходите? — только и нашелся он сказать, смутившись донельзя.

— Частенько. Вы, по-моему, тоже. Я знаю вашу машину.

Наступило молчание, полное весенних шорохов и птичьего гомона.

— Так спокойно здесь, совсем рядом с автострадой. "Ландыши"… Почему это место так называется? Здесь ландыши растут?

— Росли, — поправила девушка. — Когда-то здесь был лес. Ага, и ландышей полным-полно по весне. А как автостраду построили — леса не стало. Сожрала его автострада, проглотила, прямо как землетрясение. Ну, и ландышам конец!

Снова наступило молчание. Девушка села на землю, прислонилась плечом к решетке.

— Мы-то два раза в неделю тут проезжаем, — объяснил Пьер. — То есть, конечно, через раз — назад, в Париж. Тогда едем по другой стороне автострады. Сюда уж не попасть, пришлось бы два шоссе пешком перейти. Это опасно и строго запрещено. А вы… у вас, наверное, ферма где-то поблизости?

— Ага, у моих родителей. В Люзиньи. Люзиньи-сюр-Уш. Отсюда с полкилометра будет, даже меньше. А мой брат уехал в город. Он теперь электрик в Боне. Говорит, что не хочет в земле ковыряться. Бог весть, что станется с фермой, когда отец не сможет больше работать.

— Куда денешься — прогресс, — покивал Пьер.

Ветерок тихонько зашелестел в ветвях. Потом донесся гудок грузовика.

— Мне пора, — встрепенулся Пьер. — Будем надеяться, до скорого.

Девушка встала.

— До свидания!

Пьер побежал бегом, но тут же вернулся.

— А зовут-то вас как?

— Маринетта. А вас?

— Пьер.

Очень скоро Гастон отметил, что в мыслях его напарника кое-что изменилось. С чего это он вдруг задумался о женатых людях?

— Знаешь, — сказал он, — я вот иногда думаю: как же у женатых ребят получается? Всю неделю в дороге. Домой приедешь — ничего не хочется, только спать. А уж на машине прокатиться — и думать нечего, ясное дело. Так супружница-то, наверно, скучает без внимания.

Потом, немного помолчав, он спросил:

— А ты ведь был когда-то женат?

— Был когда-то, — признал Гастон без особого энтузиазма.

— Ну?

— А что — ну? Как я с ней, так и она со мной.

— Что ты с ней?

— Что-что! Я ее все время оставлял. Вот и она меня оставила.

— Но ты ведь возвращался.

— А она не вернулась. Ушла к одному парню, лавочнику. Вот это муж так муж — всегда дома сидит!

Гастон задумчиво помолчал и заключил свою речь словами, полными смутной угрозы: