Михаил Грулев - Записки генерала-еврея

• Название: Записки генерала-еврея
• Автор: Михаил Грулев
• Издательство: Кучково поле; Гиперборея
• Жанр: О войне
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-901679-59-3

Судьба автора книги уникальна для России рубежа XIX-XX вв. Родившийся в простой еврейской семье, он сделал успешную военную карьеру: окончил Академию Генерального штаба, достиг генеральского чина. В своих воспоминаниях он дает широкую панораму жизни России того времени: еврейских местечек, военных гарнизонов, Академии, жизни столицы, Сибири, Кавказа, Туркестана.

---

В г. Режице, на месте моей родины, открытие начальной школы в середине 60-х годов обставлено было большой торжественностью, в присутствии властей, с произнесением речей и пр. Первый контингент учеников насчитывал что-то около нескольких десятков мальчиков, преимущественно великовозрастных - как потому что русская грамотность вообще была мало распространена среди еврейских детей школьного возраста, так и потому, что таких мальчиков родители не решались отрывать от хыдера.

Большой, сравнительно, крашенный дом, где помещалось училище, с вывеской, на которой под золотым орлом значилось золотыми буквами - «Еврейское Казённое Училище», - служил немалой приманкой для детей, привыкших к убогой лачуге своего хыдера. Ещё большей приманкой служило то, что по праздничным дням, т.е. по субботам, мальчики-ученики школы предпринимали загородные прогулки стройными рядами и, щеголяя знанием русского языка, распевали «Птичку Божью» или ещё какую-то другую русскую песенку вроде следующей:

Нынче свет уж не таков

Люди изменились,

Стало меньше дураков,

Люди просветились...

и т.д.

Этот прогресс сильно импонировал мальчикам отсталым, ученикам хыдера, и им также страстно хотелось попасть в школу «под орёл», чтобы маршировать и распевать русские песни.

Мне тоже очень хотелось попасть в эту школу, и я упрашивал товарищей счастливцев, уже попавших в училище, чтобы они на меня «донесли», т.е. чтобы меня потребовали в школу; но все мои манёвры не имели успеха, не помню по каким причинам.

С завистью смотрел я на некоторых сверстников, которые, подпрыгивая, шли в «школу с орлом» с русскими книжками в клеёнчатой сумке.

Вообще, открытие казённых училищ для евреев внесло тогда заметное оживление в унылую еврейскую жизнь. Правительство придумывало всевозможные меры, чтобы приохотить еврейских родителей к посылке их детей в русские школы...

И как всё это изменилось впоследствии!

Если вспомнить, какие только препоны ни придумывались в царствование Александра III и Николая II, чтобы всякими правдами и неправдами, елико возможно, затруднить евреям доступ к просвещению, то невольно ахнешь, - какими только зигзагами ни шла у нас внутренняя политика в отношении всего, что хотите, но главным образом - в деле законодательства об евреях! Приходили новые люди и с ними неизбежно приходили новые песни.

Немало наслышался я в детстве о предшествовавшей эпохе Николая I, когда созданием кантонистов стремились к ассимиляции евреев прямолинейным путём, крутыми мерами, свойственными общему характеру правительственных мероприятий того времени. Каких только ужасов не рассказывали у нас об этой дикой ассимиляции, - столь же дикой, как и жестокой!

Под видом закона о воинской повинности, вырывали из еврейских семейств малолетних детей 7-10 летнего возраста, которых «забривали» в солдаты и угоняли партиями, по тогдашним понятиям «на край света». На этапных пунктах, среди ночи, просыпались эти ребятишки-солдаты, с плачем призывая «маму»; и бедный солдат-дядька беспомощно бился с этой детворой, не зная, что делать, не будучи в состоянии даже понимать свою команду.

С годами подростки обучались грамоте, определялись в писарские школы и, конечно, обращались в православие. Надо признать, что в горниле суровых испытаний и жесточайшего режима, в продолжении многих лет, из кантонистов выработался особый тип закалённых служак, которые вообще характеризуют Николаевскую эпоху.

Глава II. Быт домашний и религиозный в черте оседлости

Сходство жизни в городе и деревне. Ригоризм семейной и супружеской жизни. Взаимоотношение полов, родителей и детей. Характеристика еврейской молодёжи старого времени. Брак: «бахден», его песни и поэзия. Гигиена брака и супружеской жизни. Характеристика экономического положения. Быт религиозный. Миснагдим и хасидим. Цадики и их роль в старые годы. Мой визит к цадику. Взаимоотношение религиозного и домашнего быта. «Шулхан-орых». Ригоризм в пище и одежде. Насильственная реформа при Николае I. Характеристика годовых праздников в старое время.

Небольшой в то время, а теперь богатый и сильно разросшийся г. Режица состоял из одной длинной улицы, прорезавшей почти весь город из конца в конец, сплошь занятой разными торговыми заведениями, принадлежавшими почти исключительно евреям. К этой большой улице с одной стороны почти вплотную примыкали бесконечные поля и огороды, которыми владели преимущественно русские жители города. Насколько бытовая сторона жизни городских жителей, русских и евреев, сплеталась с деревенщиной, можно судить по характеру построек; например, наш дом, расположенный в центре самой торговой и оживлённой части главной улицы города, имел по своим надворным постройкам вполне характер деревенской усадьбы: во всю длину двора были вытянуты бревенчатые клети с засеками для ссыпки зерна, с большим сеновалом под крышей; далее - каретный сарай, тоже с сеновалом, рядом коровник, пуня, или стадола. Вся эта сторона надворных построек заканчивалась примыкавшей к обширным огородам конюшней на три стойла; из конюшни - большое квадратное отверстие для выбрасывания навоза прямо в огород. Копён двора замыкался бревенчатой стеной, посреди которой небольшая калитка, ведущая в бесконечные поля и огороды, тянувшиеся до горизонта.

Чем не деревенская усадьба? И это в самом центре главной торговой улицы города.

Такого же деревенского характера устройство и внутреннее расположение хозяйственной части дома: кухня с огромной русской печью, с обширным напечником, на котором зимой сушат лучину для освещения, на кухне только. Подпечник служил обиталищем для домашней птицы зимою. Для приготовления пищи обыкновенно разводили небольшой огонь под треножником на припечнике; большая же печь топилась только в пятницу утром для выпечки субботних булок («хале») и в пятницу днём - для приготовления всех блюд на всю субботу, т.е. с вечера пятницы до вечера субботы. Кроме пятницы, печь топилась ещё раз в неделю для выпечки хлеба - ржаного, конечно.

Не только хлеб в большинстве, если не во всех, городских хозяйствах пекли дома, но во многих домах у городских жителей обыкновенно стояли в сенях ручные жернова, крайне примитивного устройства, на которых перемалывали в крупу ячмень, овёс и пр. Часто, бывало, проснёшься ночью от однообразного, едва придушенного шума этой домашней ручной мельницы, на которой прислуга или хозяйка, поднявшись с петухами, вертели вручную каменные жернова. При этом каторжном труде перемол получался крайне грубый, но при неприхотливом вкусе того времени легко удовлетворялись такой крупой.

Вспоминаю ещё другое крайнее сближение быта городских жителей с деревней: на кухне очень часто для освещения пользовались лучиной. Насколько дёшево ценился труд, можно судить по тому, что порядочная вязка лучины, не меньше 50-70 штук двухаршинной длины, покупалась за 5 коп. А ведь, кроме труда и времени, потребных для расчепки лучины, что-нибудь стоил и материал. Полежав с неделю на печке, лучина делалась очень сухой и горела не больше минут 5-10; так что то и дело надо было не упустить время для зажигания новой лучины и выбросить огарок из «снетца»; одной вязки лучины всё же достаточно было на два-три утра, от петухов до рассвета. В комнатах пользовались сальными свечами - «шабашувками», или масляными лампами. Сальные свечи тоже не покупались, и очень часто они фабриковались дома.

Существовал ещё такой обычай: когда, случалось, в семье был тяжелобольной, то, испробовав все медицинские снадобья, прибегали к последнему средству - обмериванию нитками дорогих сердцу могил, своих и чужих, на еврейском кладбище, и эти нитки употребляли затем на фитили для сальных свечей особого назначения - изучать при их свете святую Тору.

Керосиновые лампочки появились около середины 60-х годов, сначала в виде примитивных жестяных ночников; но это были такие коптилки, которые долгое время не могли вытеснить ни сальных свечей, ни даже лучину на кухне.

Семейный быт у евреев проникнут был большой патриархальностью, свойственной вообще среде более или менее первобытной, неискушённой претенциозным образованием со всеми его запросами к жизни. О политике, вносящей иногда разлад в жизнь старших и младших, тогда и помину не было. Впрочем, вспоминаю, что дома у нас говорили иногда, крайне сдержанно, полушёпотом и с оглядкой, о «Колоколе» Герцена. Но подобные разговоры были, вообще, что называется, с поля ветер. Никакими вопросами политики, внутренней или внешней, как не имеющими прямого и непосредственного отношения к благополучию евреев, не интересовались. Все помыслы направлены были всегда на лютую заботу о добывании куска хлеба для семьи.

Этой заботой определялась вся, так сказать, мирская жизнедеятельность. Всё же, что имело отношение к духовной жизни: взаимоотношение родителей, членов семьи, брак, семейное начало и пр. - всё это из поколения в поколение давным-давно унаследовано было в строго определённой форме, уложенной в определённые рамки, согласно требованиям религии, и поддерживалось и соблюдалось наравне с десятью заповедями Моисея.