Эдуард Беляев - Мусульманский батальон

• Название: Мусульманский батальон
• Автор: Эдуард Беляев
• Жанр: О войне
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54369-4

Автор — писатель-журналист — собрал разрозненные воспоминания участников ставшей уже далекой афганской войны и, пропустив эту боль через свое сердце, призывает нас не забывать оставшихся навечно лежать в чужой земле и тех, кому посчастливилось выжить, но пришлось идти дальше по жизни с исковерканной судьбой и искалеченной душой.

---

Накануне из Москвы прибыла посылка: пять тяжеленных ящиков. Когда комбат Холбаев вместе с замполитом Сатаровым вскрыли их, то обнаружили внутри… три десятка бронежилетов. Их прислали по личному распоряжению генерала Ивашутина. Впрочем, кагэбисты, с согласия «мусульман», реквизировали товар. Им действовать внутри дворца, а раз так, то и броня им нужней, чем кому-либо. Шарипов в сентябре 2008 года так интерпретирует этот факт: «У „Альфы-Гром“ были свои бронежилеты, а у „Зенита“ не было. Так вот они и прихватили, с молчаливого согласия… Холбаева. А жилеты предназначались моей группе».

В предполуденный час 27-го полковник Колесник, приехав на пункт управления, доложил окончательно отработанный и письменно оформленный план. «Полководцы» рассмотрели, утвердили, но вернули без подписи (а это святая святых при утверждении плана боевых действий) со словами: «Действуйте». Заметив на лице Колесника недоумение, предложили, но довольно резко: «Идите!» Понимая, что вышло грубо, смягчили тон: «Вас, полковник, ждут дела… успеха вам».

Уже позже Василий Васильевич предавался сарказму (Москва свела нас в последний раз в девяносто третьем; генерал-майор Колесник вышел в запас, и мы повстречались в городском отделении Фонда социальных гарантий военнослужащим, президентом которого он был): «Я привык, что мне говорят — „вас ждут великие дела“. А тогда они оба меня достали, озлился я не на шутку: видно же — мандраж хватил двух генералов, а они еще и выпендриваются. Мало того что до того все сделали безголово и бездарно, и Бога надо молить, что приостановили операцию „Дуб“. Кстати, хорошо назвали — в соответствии со своим „военным кругозором“. Мало того что все дружно „отпрыгнули“ от руководства штурмом дворца, убоявшись ответственности. Мало того что, по существу, палец о палец не ударили во время разработки нового плана и общей подготовки к захвату объектов и все свалили на Колесника, крайнего. Так они еще и меня, и нас всех, отправляемых на бойню, в упор не видят и далеко посылают. И тогда-то, когда во мне все это вскипело, я при них крупно, чтобы видели из своего угла тараканьего, написал по полю карты: „План устно утвержден главным военным советником Магометовым С. К. и главным советником КГБ СССР Ивановым Б. С. От подписи отказались“. И вышел из кабинета да еще дверью треснул как следует».

Цитата по поводу «неподписантов» и руководителей, что нас к «победе привели». Летописец КГБ Федя Бармин повествует: «План операции был утвержден представителями КГБ и Министерства обороны (Б. С. Иванов, С. К. Магометов), завизирован Н. Н. Гуськовым, В. А. Кирпиченко, Е. С. Кузьминым, Л. П. Богдановым и В. И. Осадчим (резидент КГБ). „Первыми скрипками“, несомненно, были представители Лубянки: советник председателя — генерал Борис Семенович Иванов, заместитель начальника Первого главного управления (внешняя разведка) — генерал Вадим Алексеевич Кирпиченко, руководитель представительства комитета — полковник Леонид Павлович Богданов, резидент КГБ полковник Осадчий. Чуть позже к ним присоединится шеф Управления нелегальной разведки и спецопераций — генерал Юрий Иванович Дроздов.

От Минобороны операцию готовили: новый главный военный советник Султан Кекезович (так у Феди; налицо чекистское небрежение пополам с „пофигизмом“), заместитель командующего воздушно-десантных войск Николай Никитович Гуськов и представитель Генерального штаба Вооруженных сил СССР Евгений Семенович Кузьмин». Заметьте, воинские звания армейских руководителей даже не указаны, в отличие от своих генералов КГБ.

Ух, как их много! И все это из-за убийства одного мужика, Амина, простого смертного и даже без бронежилета. За этим густым частоколом себялюбцев подлобызников, «огласивших список полностью», что-то и не разглядеть руководителя операции — Василия Колесника. А знаете почему? Чекист о чекисте вещает, тумана нагоняет, крепит прошлое КГБ; таким образом, убеждает нас и намек дает — знай, дескать, наших, не лаптем щи хлебали… А сколько подобострастного уважения проявлено в перечислении всех титулов, и — все по имени да по отцу-батюшке. Осадчему, заметьте, не повезло: не отвеличали его, наряду с другими, как надо и достойно — по имени-отчеству. Не потому ли, что на день написания воспоминаний он, полковник Осадчий, дивным образом и как-то очень внезапно умер, опекая Бабрака Кармаля долгие годы, и его одного Кармаль уважал?

А теперь факт по поводу «неподписантов» и других руководителей. По возвращении из Кабула в Москву 30 декабря полковник Колесник прибыл с докладом к начальнику ГРУ. Порученец, подполковник Игорь Попов, узнал Василия Васильевича — был сама вежливость и препроводил его без промедления к Ивашутину. Петр Иванович вышел из-за стола навстречу.

— Дай я тебя расцелую, дорогой ты мой! Заставил старика поволноваться. Умничка, не уронил чести. Горжусь тобой, Василий, право слово, горжусь…

Петр Иванович был Петром Ивановичем, не генералом и не начальником. Выглядел таким домашним, что впору халат с позументами накинуть на плечи. Тут же распорядился с чаем.

— Здесь к месту больше коньячок бы подошел — вишь, Игорь мину строит, — но докладов у тебя сегодня предостаточно, так что, уволь, дорогой, следующим разом всенепременно. Ну, рассказывай по порядку, рассказывай, Василий.

Час минул быстро.

— Вот так оно и закончилось все, товарищ генерал армии. По-моему, ничего не упустил.

Генерал молчал, о своем думал. В воцарившейся в кабинете тишине не было каких-либо осязаемых чувств — одна пустота. Не гнетущая, не удручающая — безмятежная и безликая. Колесник вдруг ощутил, что дьявольски устал.

— Поймут ли нас… когда-нибудь?.. Погибших солдат достойно проводить надо; ты подумай с Холбаевым, как это лучше сделать. Боюсь, военкоматовские за завесой секретности и под покровом ночи придадут тела земле… О родителях подумайте, как поддержать их, чем нужно помочь. Список представленных к награждению — мне на стол. Сам знаешь кадровиков, начнут сейчас канючить: и много, и слишком высокие награды, и все тому сопутствующее… А документы я у себя оставлю, коль ты не против. И ты уж, прошу тебя, без моего ведома никому ни о чем не рассказывай. И так сраму уж больно много за генералов. Договорились? — Уже на выходе, тепло прощаясь у дверей — и, должно быть, вслед своим раздумьям, — с нотками озорства произнес: — Говоришь, орлы — наш отряд? Горжусь этим. Такого в нашей спецназовской истории еще не было: полгода подготовки, и — отборные солдаты на славу удались, прям-таки соль земли грозная получилась. Гм-м, а вы как их окрестили… «мусульманский батальон». Слушай, Василь Васильевич, а ведь неплохо, правда. Сладкоречиво…

У начальника Генштаба Колесник докладывал подробно и обстоятельно. Маршал Огарков внимательно выслушал и еще более внимательно изучил карту, исполненную Колесником в единственном экземпляре — с нанесенной обстановкой, задачами всех подразделений и групп, участвовавших в штурме дворца, и расписанием взаимодействия. Николай Васильевич обратил внимание, что на плане штурма нет росписей генералов Магометова и Иванова.

— А почему не утвержден план? Вы что, действовали без согласования с ними?

Колесник перевернул бумагу.

— «План утвержден, от подписи отказались», — вслух прочел маршал. — Они знают об этом?

— Так точно, я собственноручно написал при них.

Обычно сдержанный маршал смачно выругался, но тут же поправился, и в голосе его зазвучали теплые нотки:

— Молодцом, полковник… молодцом, Василий. — Он встал и, подойдя к Колеснику, обнял его. — Наше счастье, что хоть кто-то оказался решительным, а то наломали бы дров…

На следующий день Колесника вызвал генерал Ивашутин, дал своего порученца в провожатые, машину и почти торжественно, с напутствиями, отправил к министру обороны маршалу Устинову, но что более важно и значимо — к члену Политбюро ЦК КПСС. Встреча эта для скромного полковника стала памятной, и Василий Васильевич не то чтобы с гордостью рассказывал о ней, но детали не упускал, смакуя всякий раз нравы министерских кабинетов и их обитателей. Людей, совершенно нам незнакомых, хотя их портретами повсюду были густо завешаны стены — и в местах нужных, и в не очень присутственных. При докладе министр обратил внимание на надпись, которую Колесник сделал в кабинете Магометова, покачал головой: «Я понимаю, почему осторожный кавказец Магометов не поставил свою подпись на твоем плане. Но почему Иванов не расписался, понять не могу». Устинов, не торопясь, прошелся по кабинету и положил документы Колесника в приоткрытый сейф. Блеснул сквозь очки хитрецой в сторону полковника, но ничего не сказал. Пронесло…

Давайте, щадя двух генералов, не станем попрекать и осуждать их. Ну, не хватило товарищам мужества поставить свои подписи, утвердить документ, воспользоваться правом, предоставленным им, почитай что, руководством страны, — да и извольте. У русской истории хватит страниц для тех, кто в пехотном строю смело входили в чужие столицы, но в страхе возвращались в свою. Тем более что у них возник порыв и намерение исправиться и стать «хорошими». Когда задача была выполнена, они сами разыскали Василия Васильевича и сказали: «Ну, давай твой план, мы подпишем». Василий Васильевич, только что вышедший из боя, пропахший порохом, опустошенный пережитым, не пригубивший и грамма водки, не поверил в их «чистосердечное раскаяние», хотя в душе все простил генералам, не таил зла, но подписать все-таки не позволил. Не оттого ли Василий, Герой Советского Союза, целых восемь лет «шел» от полковника до генерала? Ни один из высоких руководителей не взял на себя ответственность. Как говорил сатирик Михаил Жванецкий: «Совсем не выговариваются слова: я вами руководил, я отвечаю за все».