Юрий Зельдич - Герберт Гувер — великий гуманист и индивидуалист

• Название: Герберт Гувер — великий гуманист и индивидуалист
• Автор: Юрий Зельдич
• Издательство: Журнал "Звезда"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012

Биографическая статья о Герберте Кларке Гувере — 31-м президенте США 

---

Агитационная поездка Гувера в президентской избирательной кампании 1932 года явилась сущим кошмаром. В Детройте его встретили криками: «Повесить Гувера, повесить Гувера!» В Чикаго — плакатами «Кончать с Гувером, убийцей ветеранов!». В Нью-Йорке женщины скандировали: «Нам нужен хлеб!»

Гувер не имел, по существу, никаких идей, способных всколыхнуть общество. А его противник, губернатор штата Нью-Йорк Франклин Рузвельт демонстрировал успехи, удержав свой штат от глубокого падения, в котором влачилось большинство других штатов. Силы были явно неравными, и Гувер проиграл выборы еще более сокрушительно, чем выиграл 4 года назад: он потерпел поражение в 44 штатах из 48 и получил только 59 выборщиков при 472 выборщиках Рузвельта.

Еще 4 месяца он оставался в Белом доме. Он уже не предпринимал ничего серьезного. Через две недели после выборов пригласил новоизбранного президента и предложил ему сотрудничество. Разговора не получилось. Гувер отстаивал свои позиции, Рузвельт отмалчивался и улыбался. В день инаугурации Гувер по традиции сидел в автомобиле рядом с Рузвельтом и твердо смотрел вперед, ни разу к нему не обернувшись.

Он не мог более оставаться в Вашингтоне, где, кроме гнева и презрения ко всему окружающему, ничего не испытывал. Переехал в Нью-Йорк, поселился в фешенебельном отеле «Уолдорф Астория», в десятикомнатном номере, раскладывал пасьянсы, язвил «демонического Рузвельта» или лживых журналистов. Просматривал газеты; натыкаясь на очередные проклятия, отбрасывал их в сторону.

Его называли «лакеем Уолл-стрита», печатали интервью с «людьми улицы»: «Моя мать голодала по вине Гувера»; «Отец потерял работу из-за Гувера»; «Бедные дети стали сиротами по вине Гувера». Он не только ничего не делал, чтобы остановить коллапс, он создал его! Депрессия теперь именовалась «Депрессией Гувера». В речах демократов Гувер выглядел ограниченным реакционером, оттенять успехи «белого рыцаря Рузвельта при черном коне Гувере» стало любимым занятием ньюдилеров.

Сквозь окна отеля не проникал шум улицы, да и улица с высоты тридцать первого этажа казалась игрушечной, но он все еще слышал жуткие крики, видел искаженные злобой лица, видел человека, который бросился на него и был в последний момент схвачен парнями его охраны. Он не ожидал такого потока ненависти. Все четыре года он нес тяжкую ношу заботы об общем благе, все силы разума и воли отдавал делу и считал избранный им путь выхода из катастрофы единственно правильным.

Он не находил себе места и в Нью-Йорке и в начале апреля уехал в Пало Алто, в свой дом в Стэнфордском кампусе. Здесь, в кругу друзей и пламенных сторонников он немного приободрился и принялся обличать новую администрацию во всех смертных грехах. Он не вдавался в сущностный анализ «Нового курса». В речах и статьях, в сборнике «Вызов свободе» утверждался только один тезис: Рузвельт ведет страну к социализму и фашизму. Его «программы превратят людей в автоматов, марширующих гусиным шагом под розоватым флагом плановой экономики. <…> Вместо нации, уверенной в своих силах, они продуцируют нацию попрошаек». Рузвельт не оставался в долгу, язвил Гувера при каждом удобном и неудобном случае и категорически отказывался привлекать его даже к делу, в котором тот имел непревзойденный опыт. Когда разгорелась Вторая мировая война, Рузвельту предложили назначить Гувера на пост руководителя мобилизационной экономики. «Я не Иисус Христос, — ответил президент, — и не собираюсь воскрешать Лазаря».

Помимо взаимной перепалки, никому не делавшей чести, Рузвельт пошел на шаг, уж совсем недостойный великого человека. Его министр внутренних дел Икес объявил, что Гувер не только не имел никакого отношения к плотине на Колорадо, носящей его имя, но и препятствовал ее строительству. Несмотря на многочисленные протесты, Икес распорядился именовать плотину Boulder dam, по названию каньона.

Поносимый на родине, в глазах Европы Гувер оставался великим гуманитаристом. В конце 1937 года в Стэнфорд приехал бельгийский посол и от имени короля Леопольда пригласил «друга бельгийского народа» и «почетного гражданина» посетить «приемную родину». В феврале следующего года толпы бельгийцев на пути от Остенде до Брюсселя приветствовали своего спасителя. Университет Брюсселя присвоил ему степень honores causa, недавно открытому астероиду дали имя «Герберт». Занесло его и в Берлин. Гитлер пригласил его побеседовать, Гувер решил отклонить приглашение, но посол Хью Вильсон настоял на встрече. Гитлер, не дав собеседнику сесть, обрушил на него длинную антиеврейскую тираду. Гувер сел и сказал: «Достаточно. Ваши взгляды на этот вопрос меня не интересуют». Затем он прочитал фюреру лекцию об американской демократии, которую тот парировал сагой о диктатуре. К Герингу на охоту Гувер не поехал, но отправился на ланч к американскому послу — с английским и французским послами, германским министром иностранных дел Нейратом и председателем Рейхсбанка Шахтом. К чему вели эти встречи? К тому, чтобы выслушать издевательский тост Шахта «в честь протагониста консенсуса, человека с благородными идеями, который не довел свои идеалы до успеха из-за ошибок послевоенного времени»?

Он побывал в Вене, Кракове, Праге, Риге, Хельсинки. Овации, восторженные встречи, большая пресса, почетный доктор университетов французского города Лилля, Праги и Варшавы.

Поездка в Европу внесла в его душу некоторое умиротворение.

Репортерам в Сан-Франциско он сказал, что если войны не будет, то Соединенным Штатам придется примириться, что рядом с демократиями будут жить диктатуры, гитлеровская и сталинская. Их не собрать на одном пути, и нам не стоит ввязываться в европейскую кашу.

В феврале 1941 года американская разведка узнала, что Гитлер готовит нападение на СССР. Госсекретарь Халл доверительно сообщил об этом Гуверу. «Ну что ж, — отозвался Гувер, — это, быть может, спасет Британию. Мудрость советует нам воздерживаться от войны и далее и ждать, пока большие диктаторы сожрут друг друга».

Когда Рузвельт, через день после нападения Германии на СССР, объявил, что США будут оказывать России помощь по ленд-лизу, Гувер выступил по радио с резким протестом. «22 августа 1939 года, — напомнил он слушателям, — Гитлер и Сталин договорились уничтожить демократию

в Европе. Они напали на Польшу и расчленили ее. Сталин захватил Латвию, Литву и Эстонию, вторгся в Финляндию. Если мы пойдем дальше и победим, мы поможем Сталину в распространении в мире коммунизма».

Сегодня, когда мы знаем, какие страдания и гибель принес Гитлер сотням миллионов, кажется непостижимым, как можно было продлевать хоть единый день пребывания его на земле. Но не забудем религиозных взглядов квакеров, которые отказываются от насилия даже в целях самозащиты, а в памяти Гувера к тому же остались процветающая довоенная Европа 1913 года и послевоенный хаос и нищета. Он относился к войне с ужасом и отвращением и не хотел, чтобы его народ, его страна были снова вовлечены в тяготы и бедствия.

Почти все шесть военных лет Гувер провел в Пало Алто. Еще в 1919 году он решил создать архив документов прошедшей великой войны. Начинать надо немедленно, по горячим следам, пока документы не разошлись и не потерялись. С парохода, который вез его из Франции в Америку, он телеграфировал в Стэнфорд: найти двух-трех толковых людей, сейчас же послать их в Европу, он выделит им 50 тыс. долларов. Экспедиция практически начала работу в 1920 году, когда сам Гувер принял непосредственное участие в «подборе кадров». Именно он нашел и принял на работу Франка Гольдера, выходца из России, который сумел заключить договоры о приобретении документов с двумя ключевыми фигурами противостоящих русских лагерей: с советским наркомом Луначарским и видным белым архивистом генералом Николаем Головиным. Долгое пребывние Гувера в Стэнфорде во время Второй мировой войны укрепило положение института и привлекло к нему многочисленных спонсоров.[5]

Смерть Рузвельта вернула Гувера в большую политику. Новый президент Гарри Трумен был одним из тех людей в США, которые соглашались с Гувером, что лучше бы «одна собака сгрызла другую» без того, чтобы Америка вмешалась в войну. В Вашингтоне о повороте гуверовской судьбы догадались не сразу, и, когда Трумен назначал адмирала Страусса руководителем комиссии по атомной энергии, адмирал честно сказал: «Знаете ли вы, господин президент, что я „черный“ гуверовский республиканец?» — «Конечно, я это знаю. Что касается Гувера… Вы можете не знать этого, но я отношусь к нему с высоким уважением. Я думаю, что он великий американец, и настанет день, когда он будет признан даже теми, кто ныне поносит его».

1 марта 1946 года, спустя 13 лет, Гувер вошел в Белый дом. Европа снова, как 28 лет назад, стояла перед катастрофой, и Трумен попросил «лучшего организатора борьбы с голодом» направиться в Европу и в Азию, ибо мир стал глобален во всех отношениях. «Вы знаете о голоде больше, чем кто-либо на Земле», — сказал президент.