Ярослав Иосселиани - Огонь в океане

• Название: Огонь в океане
• Автор: Ярослав Иосселиани
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Записки Я. К. Иосселиани «Огонь в океане» носят автобиографический характер. Капитан первого ранга, Герой Советского Союза, прославленный подводник Ярослав Константинович Иосселиани родился и провел детские годы в горной Сванетии. Грузины по происхождению, жители горной Сванетии в силу многих исторических, географических, и социальных причин оказались в отрыве и от высокой грузинской и от могучей русской культуры. Октябрьская революция принесла в Сванетию свободную и полнокровную жизнь, о которой веками мечтали свободолюбивые сваны. Жизненный путь героев книги — частный, но убедительный пример торжества ленинской национальной политики. Некоторые события и факты, о которых рассказывается в предлагаемой читателю книге, прежде были использованы автором в его произведении «Записки подводника», также построенном на автобиографическом материале. Однако в книге «Огонь в океане» они изложены по-новому, развернуто, в художественно обобщенной форме, рамки повествования значительно расширены. Имена и фамилии героев книги в том числе наших доблестных подводников, за очень немногими исключениями, подлинные.

---

Велико было, конечно, и разочарование. Но оно было забыто очень скоро.

На следующий день меня подозвал к перископу вахтенный офицер лейтенант Глотов.

— Как вы думаете, стоит доложить командиру: какие-то подозрительные дымы вот по этому направлению, — уступил он мне место у окуляра.

Я с трудом различил на белом фоне облаков несколько еле видимых клубков дыма.

— Надо. Дымы судов, — авторитетно заявил я.

Вербовский еще из своей каюты приказал сыграть боевую тревогу. Подводники помчались к своим боевым механизмам.

Неискушенный человек, глядя на эту картину, непременно был бы поражен. Полуодетые или почти раздетые здоровенные парни, держа в зубах ботинки или часть одежды, с суровыми лицами, безмолвно, очертя голову бежали в разные стороны, толкая друг друга.

— Что? Конвой? — Вербовский едва выговаривал слова. Хотя от каюты до центрального поста расстояние было небольшим, но, пробежав его, он запыхался.

В нашем соединении Вербовский был единственным командиром подводной лодки, убеленным сединами. Он обладал большим опытом воспитания и руководства людьми, но преклонные годы брали свое, и энергия, так необходимая на подводной лодке, в нем заметно иссякла. Бывали случаи, когда он уставал настолько, что не мог вращать даже перископ, и мне приходилось помогать ему. Состояние нервной системы Вербовокого оставляло желать лучшего. На внезапные события он реагировал раздраженно, излишне волнуясь, впадал иногда в суматоху.

— Дымы судов, товарищ командир! — отчеканил Глотов, уступая место у перископа.

— Только и всего? — Вербовский заметно остыл.

— Дыму без огня не бывает, — ввернул Иван Акимович, прибежавший в центральный пост вслед за командиром.

Командир более десяти минут смотрел в перископ, но никаких команд не подавал. Подводная лодка шла прежним курсом и скоростью. Направление нашего курса было таковым, что если бы дымы означали появление конвоя, то с каждой минутой мы все больше и больше упускали возможность атаковать врага. Я это отчетливо видел по карте и шепотом сообщил Ивану Акимовичу.

— Надо бы доложить ему, но с его самолюбием... прямо беда. Как бы хуже не было.

— Я тоже так думаю, — согласился я с комиссаром, — возможно, хуже будет.

Вербовский обладал одним большим недостатком: он обыкновенно считал, что никто из его подчиненных не способен подсказать ему что-либо умное.

— Однако, — Станкеев словно прочел мои мысли, — сейчас шутить нельзя. Доложи командиру свои расчеты!

— Есть, — ожил я. — Товарищ командир, следует ложиться на курс двести восемьдесят градусов! В противном случае, если конвой идет вблизи берега, можем оказаться вне предельного угла атаки к моменту его визуального открытия!

— Молчать! — гаркнул на меня Вербовский. — Не мешайте работать!

— Я только доложил свои расчеты, товарищ командир, — пояснил я.

— Ваша обязанность иметь расчеты наготове! Когда потребуется, вас опросят!

— В мои обязанности входит докладывать свои соображения командиру, — обиделся я.

— Молчать! — гневно повторил Вербовский, не отрываясь от давно уж поднятого перископа. — Ещё одно слово, и я вас выгоню из отсека.

— Есть! — буркнул я, сконфуженно глянув на озадаченного Станкеева.

В отсеке водворилось полное молчание. Паузу нарушил сам Вербовокий, вдруг обнаруживший фашистский конвой. Он передавал данные о движении врага с таким волнением, что я с трудом улавливал смысл залпом произносимых слов. И тут же мне стало ясно, что возможность атаки упущена из-за неправильного предварительного маневрирования.

— Мы находимся за предельным углом атаки, — немедленно доложил я командиру, — следует лечь на боевой курс и попытаться...

Вербовскяй, не дав мне договорить, снова осадил меня за советы и приказал рулевому ложиться не на боевой, а на совершенно другой курс. Он решил еще раз уточнить данные о конвое, хотя времени для этого явно не оставалось.

— Так атака не получится! — вырвалось у меня.

— Вон из отсека! — гневно крикнул Вербовский, вытаращив на меня налитые кровью глаза. — Отстраняю вас! Передать дела Любимову!

Я передал таблицы, секундомер и приспособления для записи штурману и отошел в сторону.

Идя новым курсом, почти параллельным с конвоем, «Камбала», имея под водой гораздо меньшую скорость, все больше отставала и, наконец, потеряла всякую возможность занять позицию залпа и атаковать единственный в конвое транспорт.

Поняв свою ошибку, Вербовский попробовал ее исправить. Он вдруг приказал ложиться на боевой курс и приготовиться атаковать.

Новую ошибку допустил боцман, который перепутал положение горизонтальных рулей и нырнул на большую, чем следовало, глубину. На него едва ли не с кулаками набросился Вербовский. Сазонов, взволнованный до неузнаваемости, так и не смог прийти на заданную глубину. Командир его прогнал с боевого поста и поставил другого человека.

Этим неприятности не ограничились. Старшина группы трюмных перепутал клапаны переключения и, вместо того чтобы из кормовой дифферентной системы  качать в носовую, пустил воду в обратном направлении. Вербовский и на него обрушился с неменьшим пылом, чем на Сазонова, но с поста не прогнал.

Видя общее смятение, растерялся и рулевой сигнальщик, который вместо ста девяноста восьми градусов неизвестно сколько времени продержал корабль на курсе сто восемьдесят восемь градусов.

Когда, наконец, центральный пост успокоился и командир получил возможность глянуть в перископ, конвой уже ушел. Ни о какой атаке мечтать уже не приходилось.

Вербовский долго смотрел в перископ «Камбалы», идущей почти в кильватере, но далеко сзади конвоя, который, очевидно, даже не подозревал о нашем присутствии в районе своего следования.

В отсеке все избегали смотреть друг другу в глаза. Стыдно было не только за провал, но я за бахвальство и самоуверенность, в которой каждый из нас в той или иной мере неоднократно расписывался еще в базе, на переходе и даже на позиции.

Казалась, ничто уже не могло нас развеселить. Но на войне, оказывается, бывают неожиданности, которые нельзя предусмотреть.

— Транспорт взорвался, тонет! Одновременно со словами командира мы отчетливо услышали два отдаленных раскатистых взрыва.

— Что случилось?

— Он же видит, что мы не можем, вот и решил сам утонуть, — довольно некстати рассмеялся лейтенант Любимов, вызвав прилив нового гнева у Вербовского.

— Транспорт на мине взорвался, — бросил командир, закончив пространное нравоучение съежившемуся, как загнанный в ловушку кролик, штурману.

— Нет, не то, — решительно возразил Иван Акимович, — транспорт утопила «Зубатка».

— Нет, — упорствовал Вербовский, — «Зубатка» должна быть гораздо южнее.

— Так она, видно, пошла навстречу врагу... Командир остался при своем мнении, хотя, как  потом выяснилось, транспорт действительно потопила подводная лодка «Зубатка», которой командовал старший лейтенант Александр Девятко.

Весть о том, что фашистский транспорт погиб, молнией облетела все отсеки. Люди, казалось, совсем позабыли о своей боевой неудаче.

Словно деревянной кувалдой били по легкому корпусу подводной лодки, — до нашего слуха начали доходить звуки отдаленных подводных взрывов.

— Право руля! Ложиться на курс десять градусов! Хм, и немцы тоже, как и наш Иван Акимович, думают, что их атаковала лодка, — ухмыльнулся Вербовский, опуская перископ. — Начали бомбить море...

— Они преследуют лодку, — Ставкеев твердо стоял на своем. — Во всяком случае, хорошо, что мы поворачиваем на обратный... А то утопила «Зубатка», а, не ровен час, отлупить бомбами могут нас. Куцему всегда попадает больше всех.

— Да, правда, совести-то у фашистов... — начал было Любимов.

— Отставить болтовню! — грубо оборвал его Вербовский. — Непонятная у вас страсть к болтовне...

Новые взрывы глубинных бомб еле улавливались. Постепенно их вовсе не стало слышно. Мы отошли к северу.

Вербовский вызвал меня в кают-компанию. Там уже были Иван Акимович и Любимов, разложивший на столе крупномасштабную карту района боевых действий.

— Давайте проанализируем графически ваше предложение и мои действия! — с ходу предложил командир.

По смягченному тону я понял, что с ним уже побеседовал Иван Акимович.

На карте были вычерчены несколько возможных вариантов атаки при различных способах боевых действий. После тщательного изучения тех и других Вербовский, к его чести, признал, что мое предложение, хотя и не полностью обеспечивало гарантированную  и успешную торпедную атаку по транспорту фашистов, было наиболее целесообразным. Он принял вину за срыв атаки на себя, хотя львиная доля ее лежала и на Сазонове, и на Калякине, и на мне. Ведь не кто другой, как я, помощник командира, был ответствен за слаженную и четкую работу центрального поста, который не выдержал испытаний. А центральный пост — это мозг подводной лодки. От его четкой работы зависит успех в бою.