Валерий Меницкий - Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

• Название: Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя
• Автор: Валерий Меницкий
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-224-00546-9

Валерий Евгеньевич Меницкий (8.02.1944 г. — 15.01.2008 г.) — Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР, лауреат Ленинской премии, лауреат Международной премии Лаурела «Лётчик года», шеф-пилот фирмы ОКБ им. А. И. Микояна, заместитель генерального конструктора.

Его по праву называют легендой русского неба, выдающимся лётчиком-испытателем. МиГ-21, МиГ-23, МиГ-25, МиГ-27, МиГ-29, МиГ-31, МиГ-33, космический аппарат «Спираль»… Судьба всех этих знаменитых машин неотделима от судьбы Валерия Меницкого.

В этой книге он впервые в истории отечественной авиации без прикрас описывает «небесную жизнь», открывает читателям особый мир создателей и испытателей авиационной техники, где кипят свои страсти, идёт своя борьба…

---

К концу четвёртого курса меня уже точно определили в инструкторы. И хотя я внутренне был готов к такому повороту моей судьбы, всё равно, откровенно говоря, расстроился очень сильно. Но было одно смягчающее обстоятельство. Значительно раньше, в большей степени под влиянием своего дяди — Михаила Дмитриевича Романова, начальника лаборатории двигателей в Лётно-исследовательском институте имени Громова, лауреата Сталинской премии и большого авторитета в вопросах двигателестроения и термодинамики, — я жаждал проникнуть в увлекательный, таинственный мир испытателей авиационной техники. Для меня же он был ещё и авторитетом, как сейчас принято выражаться, «по жизни».

Единственная Школа лётчиков-испытателей (ШЛИ), которая находилась в Жуковском, предъявляла к поступающим серьёзные требования. Может быть, существовали и другие пути в лётчики-испытатели, но для абсолютного большинства путь этот лежал именно через лётную школу в Жуковском.

Я попросил дядю Мишу выяснить, что необходимо для того, чтобы поступить в неё. Он узнал. Требования были следующими. Налёт как минимум 900–1100 часов, как правило, на современной технике. Поступающий должен иметь опыт работы инструктором. Последнее требование, честно говоря, мне было непонятно. И когда я спросил об этом дядю Мишу, он, подумав, ответил:

— Здесь, наверное, простой житейский подход. Плохого же лётчика не оставят в училище инструктором. Потом, инструкторы много летают. Ну, и работа у них достаточно интересная, в том смысле, что кого только не встретишь на своём пути.

Я запомнил этот разговор. И когда мне официально объявили о распределении в училище инструктором, я уже особенно не сопротивлялся, думая про себя, что в конце концов нет худа без добра. Пусть меня оставляют в нелюбимых мною стенах, зато у меня будет больше шансов стать слушателем Школы лётчиков-испытателей. А поскольку испытателем хотел стать и мой друг Саша Синтёнков, мы посоветовались и пришли к выводу, что это постылое инструкторство нам на руку.

И вот обучение закончилось. Мы сдавали госэкзамены. Сдали все на «отлично». И поскольку в советские времена учитывалось наличие хороших показателей в учёбе, у начальства возникла мысль выпустить нескольких курсантов с «красными» дипломами. Тем, у кого за четыре года затесались кое-какие «четвёрки», давали возможность пересдать несколько предметов. С подобным предложением командование обратилось и ко мне. Показатели у меня были неплохие, к оценкам я всегда относился серьёзно, тем более что из-за двоек можно было не поехать в отпуск. Но и особого рвения к «пятёркам» я тоже не испытывал. Многие ходили за преподавателями, чтобы пересдать «четвёрку» на отличную оценку. Я этого никогда не делал и, говоря честно, о «красном» дипломе заранее не думал. Главное — отучиться и поехать в отпуск.

В общем, я отклонил предложение пересдать «четвёрочные» предметы. Отклонил ещё и потому, что в числе тех немногих предметов, которые мне предстояло пересдать, числились «История КПСС» и политэкономия. Не то чтобы я не любил эти предметы или не одобрял идей коммунизма. Наоборот, я насквозь был пропитан ими. Просто я не находил в этих предметах ответов на многие вопросы, которые задавал себе. Вместо ответов мне постоянно вдалбливали корявые догмы типа: дважды два есть дважды два, А когда возникал вопрос посложнее, мне не объясняли, как это получается, а предлагали: верь тому, что есть. И всё!

И представив, что мне снова придётся столкнуться с этими предметами, кривить душой да ещё заново перетряхнуть всю беллетристику партии, я решил: выпущусь с «синим» дипломом и спокойной совестью. Как сказал один из моих знакомых, лучше побольше поиграем в футбол и прибавим здоровья, чем будем корпеть над тяжеловесными томами, зная наперёд, что ничего умного в них не почерпнём.

Надо сказать, мои отношения с царствующей идеологией были всегда натянутыми, начиная с пресловутой курсантской забастовки. Да и потом, в течение всей моей лётной жизни, я часто язвил по поводу «исторических решений» пленумов и съездов КПСС. с удовольствием рассказывал «политические» анекдоты, которые в большом количестве привозил из Москвы.

Вспоминая то время, могу сказать, что народ в основном поддерживал суть этих анекдотов. Хотя сами идеи коммунизма, да и социализма, были мне, безусловно, близки. И я их отстаивал с пеной у рта. И никто мне не мог доказать преимущества капитализма, настолько глубоко сидела во мне эта идеология. Только потом, когда я стал ездить по миру, читать открывшуюся нам заново историческую литературу, когда мне довелось прочесть что-то из «спецхрана», для меня исчезли многие белые пятна отечественной истории, да и вся жизнь увиделась совсем по-другому. Я понял, что большевики, захватившие власть, сделали это вероломно, по-иезуитски. Кроме того, они всё чётко продумали заранее, сделав ставку на террор. Потому что только с помощью террора можно было не только установить эту власть, но и, самое главное, её удержать.

К сожалению, мы не знали размеров постигшего нас большевистского бедствия, даже когда читали доклад Хрущёва на XX съезде партии. Это была только первая ласточка правды. Джинна из бутылки выпустили, но сама система настолько укоренилась, настолько весь уклад жизни был в этом смысле железобетонным, что это не привело тогда к радикальным переменам. А лёгкая «оттепель» шестидесятых только предзнаменовала грядущие времена перемен. Но её проблеск был страшен для тех, кто держал народ в огромном концлагере. И они быстро эту «оттепель» прихлопнули. Но теперь уже надо было придумывать новую если не идеологию, то терминологию, чтобы людей снова загнать в этот концлагерь, каким-то способом удержать в своей системе и доходчиво доказать (когда «железный занавес» чуть-чуть приоткрылся и в страну хлынул поток информации), что противоположная система хуже.

И придумали неплохую модель. По всей стране стало показываться много фильмов о войне, причём достаточно правдивых, демонстрирующих её ужасы и жестокость. Немцы в них уже не выглядели такими дураками, как раньше, когда народ не понимал, как же эти идиоты и шизофреники — вожди третьего рейха — могли взбудоражить цивилизованную страну и завоевать половину России. Ведь в рядах вермахта были те же самые рабочие и крестьяне, лавочники. Но они все в едином порыве пошли завоёвывать мир и создавать Великую Германию. Они были довольны своей жизнью. Гитлер построил прекрасные дороги и ликвидировал безработицу. И когда нынешнее поколение спрашивает, что сделал Гитлер для Германии, большинство отвечает именно таким образом.

Этим ответом ретушируется суть фашистского правления. И правительство современной Германии борется с этим. Но тем не менее в сознании молодых немцев откладывается мысль о том, что Гитлер делал позитивные вещи. В противном случае национал-социалистическая идеология не имела бы такой хорошей почвы в стране, в которой существовала крупнейшая коммунистическая партия в мире, вторая по величине после компартии Советского Союза. Тем не менее это сработало. Значит, в этой идеологии было что-то такое, что притягивает людей.

Как я уже сказал, после XX съезда у нас стали один за другим выходить фильмы, в которых показывались истоки идеологии фашизма, чёрные и страшные страницы немецкого народного горя, бесчисленные лагеря, наши тяжёлые поражения на первом этапе войны. Начали выходить книги, где правдиво и высокохудожественно изображалась действительность Великой Отечественной. И постепенно формировалось сознание, что война — самое большое горе, которое только может быть в человеческом бытии.

Конечно, это так и есть. Наверное, действительно нет большей беды, чем война. Как только начинаются локальные войны, а тем более трения между странами, весь мир содрогается от одной мысли, что может заполыхать вся наша планета. И как мне кажется, наши идеологи выбрали по-своему правильный путь. Лозунг был один: «Лишь бы не было войны!». Ходила даже такая частушка:

С неба звёздочка упала
И попала на штаны.
Ну и что, что их не стало,
Лишь бы не было войны.

Везде только и говорили: да, у нас плохо то, плохо это, но, слава богу, нет войны. А кто угрожает войной? Ага! Теперь снова надо было искать конкретных врагов — шпионов различных государств. Шпиономания снова приобрела, благодаря литературе и кинематографу, необычайные размеры. Под знаком этого психоза можно было душить и те ростки демократии, которые, если проявить достаточно выдумки, можно было показать как прорыв западной идеологии, направленной на подрыв нашего общественного строя. И любые демократические веяния представлять как работу иностранных разведок. Это давало возможность нашему репрессивному аппарату работать на полную катушку.

Все наши беды в экономике, просчёты в промышленности и в сельском хозяйстве, постоянное отставание (кроме оборонного комплекса, потому что туда было мобилизовано около 80 процентов промышленности), низкий уровень жизни населения и прочие «отдельные недостатки» изображались как результат происков Запада.