Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

Карлос смотрел на нее во все глаза: он просто онемел от изумления. Такого сумасбродства он не ожидал. Он думал, что она зовет его в Порто, Чтобы тайно видеться с ним в какой-нибудь сельской хижине, совершать вместе романтические прогулки в Фос… Но провести ночь, в отеле, в Сантарене!

Карлос лишь возмущенно повел плечами. Как они могут сойти вместе с поезда в Сантарене, где всегда можно встретить знакомых, а потом еще явиться в отель под видом супругов? Графиня отвечала, что ею все предусмотрено. Никто ее не узнает: она закутается в water-proof и наденет парик.

— Парик?

— Гастан! — вдруг предостерегающе прошептала она.

Граф, подойдя к Карлосу сзади, нежно обнял его за талию. Ну, что скажет Карлос о скачках? Весьма оживленно, не правда ли? Много нарядных дам, и все устроено довольно пышно… В грязь лицом не ударили. Эти скачки доказывают то, о чем он всегда говорил: все самые утонченные плоды цивилизации прекрасно приживаются в Португалии…

— Наша нравственная основа, Майа, как и физическая, — благодатная основа!

Графиня отошла и села рядом с доной Марией. Телес да Гама, появившись вновь, все с тем же шумным рвением, с каким он хлопотал об общей ставке, теперь вызывал Карлоса на трибуну, чтобы тот тащил билет и держал пари с дамами…

— Гувариньо! Идите-ка и вы сюда, старина! — кричал Телес да Гама. — Какого черта! Следует это поддержать, хотя бы из патриотизма.

Из патриотизма граф снизошел до участия в общей ставке.

— Полезно, — сказал он, беря Карлоса под руку, — подкармливать утонченные развлечения. Я уже однажды говорил в палате: роскошь — хранительница устоев.

Наверху, в углу доселе безмолвной трибуны, среди зрительниц и вправду разгорелось оживление, и даже несколько чрезмерное, — в любой момент оно могло обернуться скандалом.

Виконтесса де Алвин тщательно свертывала билеты общей ставки; секретарша из русской миссии с красивыми зелеными глазами, уже сбитая с толку, в отчаянии вынимала монеты по пять тостанов и что-то лихорадочно отмечала в своей афишке. Одна из сестер Пиньейро, отличавшаяся особой худобой, в легком платье а-ля мадам Помпадур, обнажавшем ее торчащие ключицы, авторитетным тоном, по-английски, высказывалась в пользу той или иной лошади, а Тавейра, впав возле дамских юбок в умиленную расслабленность, одним дамам шутливо пророчил разорение, а другим грозил, что будет жить на их счет… И все мужчины, оттирая друг друга, жаждали держать пари с Жоаниньей Вилар; а она, опершись спиной о барьер трибуны, пухленькая и томная, улыбалась и запрокидывала голову, полуприкрывая глаза длинными ресницами, и ее округлая, как у горлинки, грудь, казалось, притягивала жадные мужские руки.

Телес да Гама меж тем все более усиливал веселую суматоху. Билеты были свернуты, и понадобилась шляпа. Но мужчины, внезапно воспылав к своим шляпам необыкновенной любовью, не желали доверить их возбужденным дамам; один молодой человек дошел до того, что с криком вцепился в поля своей шляпы обеими руками.

Секретарша из русской миссии, сгорая от нетерпения, предложила воспользоваться матросской шапочкой своего сынишки, толстого мальчугана, — тот неподвижно, словно тряпичная кукла, сидел в сторонке. Жоанинья Вилар перемешала билеты и теперь со смехом встряхивала шапочку, а секретарь Стейнброкена, священнодействуя, собирал в свою большую шляпу монеты, которые падали туда, одна за другой, с серебряным звоном. Самым волнующим был момент, когда нужно было тащить билеты. Поскольку ставить приходилось всего на четырех лошадей, а участвовали в общей ставке пятнадцать персон, имелось одиннадцать пустых билетов, которых все опасались. Все жаждали вытащить третий номер, номер Шалуна, лошади Дарка, претендовавшей на Национальный приз. И потому каждая дамская ручка, которая слишком долго обшаривала шапочку, ощупывая билеты, вызывала шутливое негодование и бурное веселье.

— Сеньора виконтесса выбирает слишком долго! Она сама свертывала билеты и знает их на ощупь… Нехорошо жульничать, сеньора виконтесса!

— Oh, mon Dieu, j'ai Миньотка, cette rosse!

— Je vous l'achette, madame![84]— Сеньора дона Мария Пиньейро! Вы вытащили сразу два билета!..

— Ah! Je suis perdue… Blanc![85]

— И я! Нужно сделать еще ставку. Давайте сделаем еще общую ставку.

— Да, да! Еще ставку, еще!

Тут с более высокой ступеньки, где она развертывала билет, сошла необъятная баронесса фон Грабен. Она вытащила Шалуна, но, с надменным видом и как бы не понимая своей удачи, стала расспрашивать, что за лошадь Шалун. Когда же граф Гувариньо очень серьезно объяснил ей, какое сокровище эта лошадь, что Шалун — почти национальная гордость, баронесса, обнажив в улыбке свои зубищи, снизошла до того, что выдавила из глубины своих телес: «C'etait charmant». Все не скрывали своей зависти к баронессе; а она вновь, взгромоздясь на свой трон, принялась величественно обмахиваться веером.

Вдруг послышался приближавшийся конский топот; пока на трибуне тащили билеты, уже пустили лошадей, и теперь они проходили мимо трибуны. Все повскакали с мест, схватившись за бинокли. Стартер еще стоял на поле, наклонив к земле красный флажок, а лошадиные крупы уже удалялись по кругу, блестя на солнце, и куртки жокеев раздувались на ветру.

Возбужденные голоса утихли, и звенящая знойная тишина прекрасного летнего дня обволокла все вокруг. В прозрачном воздухе, под уже смягчившими свою резкость солнечными лучами, все обрело приятную для глаза четкость: напротив трибуны, на поле, отливала легкой желтизной трава; на площадке для экипажей то и дело вспыхивали на солнце то стекло фонаря, то металлические бляхи на сбруе, а на сиденье вдруг обрисовывалась фигура в цилиндре; и по зеленому скаковому кругу бежали лошади, издали казавшиеся игрушечными, но ясно различимые на ярком свету. Вдали белые дома окрасились розовой акварелью, а горизонт, сверкая солнечной позолотой и бликами на речной глади, погружался в сияющую дымку; синеватые холмы искрились в ней подобно драгоценным опалам…

— Шалун! — воскликнул за спиной Карлоса какой-то господин, стоявший на верхней ступеньке.

Лошадь под красно-белым жокеем действительно вырвалась вперед. Две другие лошади шли вровень, а за ними усыпляюще-мерным галопом шел последним Владимир, впервые пущенная лошадь Дарка, светло-гнедой масти, почти белая на ярком солнце.

Секретарша из русской миссии захлопала в ладоши я стала дразнить Карлоса: ведь именно он вытащил билет с номером Владимира. А ей выпал номер Миньотки, унылой клячи Мануэла Годиньо; секретарша и Карлос держали пари на перчатки и миндаль в сахаре. Красивые зеленые глаза секретарши уже не раз ловили взгляд Карлоса; теперь она похлопывала его по руке веером, шутила, торжествовала…

— Ah, vous avez perdu, vous avez perdu! Mais c'est un vieux cheval de fiacre, votre Vladimir![86]

Почему старая извозчичья кляча? Владимир — лучший из молодых еще не объезженных жеребцов Дарка! И может быть, он еще прославит Португалию, как в свое время прославил Францию Гладиатор! И его слава, пожалуй, затмит славу, Камоэнса…

— Ah, vous plaisantez…[87]

Нет, Карлос вовсе не шутил. Он готов держать любое пари за Владимира.

— Вы ставите на Владимира? — с живостью обернулся к нему Телес да Гама.

Карлос забавы ради, сам не зная почему, объявил, что ставит на Владимира. Публика, окружавшая их, удивилась, и все захотели поставить на Владимира, повинуясь причуде богатого светского человека, который выбрал необъезженную лошадь на три четверти чистых кровей, которую сам Дарк именовал клячей.

Карлос улыбался, заключая пари, и дошел до того, что громко предрек победу Владимиру. Со всех сторон его стали окликать, предлагая пари:

— Monsieur de Maia, dix tostons.

— Parfaitement, madame[88].

— Майя, хотите на полсоверена?

— К вашим услугам!

— Майа, и со мной! Послушайте… И со мной тоже! Два мильрейса.

— Сеньор Майа, я предлагаю десять тостанов.

— С большим удовольствием, сеньора…

Вдали лошади поворачивали вдоль склона. Шалуна уже не было видно, и Владимир усталым галопом один шел по кругу. Чей-то громкий голос крикнул, что жеребец хромает. Карлос, все еще ставивший на Владимира, почувствовал, что кто-то тихонько дергает его за рукав; он обернулся и увидел секретаря Стейнброкена, тот тоже пожелал облегчить карман сеньора Майа, предлагая два соверена, от себя и от своего начальника, в качестве общей ставки от миссии и даже от всего финляндского государства.

— C'est fait, monsieur![89] — воскликнул Карлос со смехом.

Теперь азарт охватил и его самого. Он сразу, едва увидев Владимира, залюбовался его сухой головой и вытянутым корпусом, но пари стал держать из желания воодушевить зрителей на трибуне, заставить загореться азартом глаза женщин. Телес да Гама всячески подзуживал его, находя все это патриотическим и шикарным.

— Миньотка! — вдруг закричал Тавейра.