Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

Взгляд графини не оставлял его в покое. Карлос, раздраженный, подошел к ней; она покинула дам и, прогуливаясь с Карлосом, снова заговорила с ним о Сантарене. Но он весьма сухо объявил ее затею нелепой.

— Почему?

Как почему? По всему. Все это опасно, неудобно и смешно… Ей, женщине, простительны подобные романтические фантазии, но он — мужчина и должен сообразовывать свои поступки со здравым смыслом.

Кровь бросилась ей в лицо; она закусила губу. Здравый смысл тут ни при чем. Она видит его холодность. Она стольким рискует, а он не может ради нее примириться с неудобствами всего на одну ночь!..

— Нет, вовсе не это!..

Но тогда что же? Он боится? Но это нисколько не опаснее, чем их встречи в доме тети. Никто ее не узнает в парике, под вуалью, закутанную в water-proof. Они приедут ночью и сразу займут номер в отеле, откуда не будут выходить; ее горничная избавит их от необходимости обращаться к гостиничным слугам. А на следующий день она ночным поездом уедет в Порто, и все… В этой безудержной настойчивости она вела себя, как мужчина, как соблазнитель в пылу упорной страсти, искушая его, возбуждая своим желанием; а он, подобно женщине, страшился, тайно вожделея. Карлос чувствовал это. Его сопротивление ей, предлагающей ему ночь любви, становилось смехотворным; в то же время от ее полуоткрытой груди исходил столь неистовый жар, что мало-помалу его упорство растопилось. Его взгляд зажегся ответным желанием, и, когда это вспыхнувшее пламя мгновенно отразилось в ее черных, влажных, жаждущих глазах, суливших ему тысячи любовных наслаждений, он, побледнев, пробормотал:

— Ну что ж, прекрасно… Завтра ночью, в Сантарене…

В ту же минуту вокруг послышались какие-то иронические восклицания: одна-единственная лошадь, проскакав круг мирным галопом, не спеша прошла финиш, словно наездник совершал воскресную прогулку по Кампо-Гранде. Публика не могла уразуметь, что это за странные скачки, в которых участвует одна-единственная лошадь, но тут в сиянии лучей спускавшегося над рекой солнца вдруг показалась несчастная белая кляча: она резко и коротко дышала и шла из последних сил, нещадно погоняемая жокеем, одетым в красно-черные цвета. Когда наконец она достигла финиша, пришедший раньше наездник успел отдать лошадь груму и вернуться пешком к финишному столбу, где и стоял, опершись о веревку, и беседовал с приятелями.

Зрители при виде запоздавшей клячи так и покатились со смеху. И это скачки на Королевский приз!

После этих позорных скачек состоялась еще одна — на Утешительный приз, но публика уже утратила всякий интерес к лошадям. Очарованные тихой и сияющей красотой вечера, многие дамы, последовав примеру виконтессы де Алвин, спустились на поле, устав от долгого сидения на трибуне. Появились еще стулья; и повсюду на примятой траве расположились группы, оживляемые светлым платьем или ярким пером на шляпе; и словно в гостиной раскуривались папиросы и завязывались беседы. В кружке доны Марии и виконтессы де Алвин замышлялся грандиозный пикник в Келуше. Аленкар и Гувариньо обсуждали реформу школьного образования. Подавляя всех своей массивностью, баронесса фон Грабен, окруженная дипломатами и юнцами с биноклями на шее, чревовещала о Доде, которого она находила tres agreable[91]. И к тому времени, когда Карлос покидал ипподром, скачки были забыты и все наслаждались этим soiree на чистом воздухе, где слышался негромкий говор, шуршанье вееров и отдаленные звуки штраусовского вальса.

Карлос после долгих поисков Крафта нашел его в буфете в обществе Дарка и других — они продолжали пить шампанское.

— Я должен вернуться в Лиссабон, — сказал Карлос Крафту, — и поеду в фаэтоне. Прости, что вынужден так нелюбезно тебя оставить. Как освободишься, приезжай в «Букетик».

— Я отвезу его, — закричал Варгас; галстук у него съехал на сторону. — Я отвезу его в коляске. Я о нем позабочусь… Крафта я беру на себя… Дать расписку? Здоровье Крафта, этот англичанин мне по вкусу… Урра!

— Урра! Гип, гип, урра!

Вскоре, гоня во весь опор, Карлос выехал на Шиадо и свернул на улицу Святого Франциска. Он ехал в странном и сладостном смятении, уверенный, что она теперь одна в доме Кружеса. Взгляд, который она бросила ему из кареты в их последнюю встречу, звал его; бурное пробуждение неясных надежд возносило душу к небесам.

Когда он подъехал к дому, чья-то рука не спеша задернула шторы на одном из окон. Тихая улица уже погружалась в сумерки. Бросив кучеру поводья, Карлос пересек патио. Он ни разу не был у Кружеса и никогда не поднимался по этой лестнице; она показалась ему отвратительной: не устланная ковром, с голыми, грязными стенами, белевшими в сгущавшейся темноте. Так вот где она живет. Он с благоговением остановился у трех окрашенных синей краской дверей: средняя была наглухо закрыта и подперта соломенной скамейкой. У правой двери висел колокольчик с большим шаром на конце веревки. За дверьми не слышалось ни малейшего шороха: эта тяжелая тишина и медленно задернутые шторы словно окружали обитателей квартиры атмосферой одиночества и недоступности. Карлоса охватило отчаяние. Что, если теперь, в отсутствие мужа, она станет вести жизнь замкнутую и уединенную? И он больше не сможет увидеть ее и посмотреть ей в глаза?

В растерянности он поднялся на этаж выше, к Кружесу. Он даже не знал, как он объяснит ему свой неожиданный и неуместный визит… И почувствовал облегчение, когда вышла служанка и сказала, что молодого сеньора нет дома.

Выйдя на улицу, Карлос сам взял поводья и не торопясь направил фаэтон к Библиотечной площади. Затем, шагом, вернулся вновь к дому Кружеса. За белой шторой теперь виднелся слабый свет. Карлос остановился и долго созерцал его, словно свет звезды.

Подъехав к «Букетику», Карлос увидел Крафта: весь в пыли, тот выходил из наемной коляски. Они задержались у дверей; расплачиваясь с кучером, Крафт рассказал Карлосу, чем кончились скачки. Один из двух участников скачек на Утешительный приз упал с лошади почти у самого финишного столба, но, слава богу, не разбился; а уже во время разъезда зрителей Варгас, прикончивший в буфете третью бутылку шампанского, избил до полусмерти официанта.

— И потому, — заключил Крафт, кончив свои расчеты с кучером, — эти скачки были хороши согласно старому шекспировскому изречению: «Все хорошо, что хорошо кончается».

— Удар кулака, — отвечал Карлос со смехом, — и впрямь можно считать удачно поставленной точкой.

Подошел старый привратник с письмом для Карлоса. Посыльный принес его за несколько минут до того, как сеньор вернулся.

Длинный конверт, запечатанный сургучом, с оттиснутой на нем гербовой печатью, был надписан женским почерком по-английски. Карлос тут же вскрыл его, и первая же строчка произвела в нем столь счастливую перемену, вызвала столь радостное изумление, мгновенно озарив его лицо, что Крафт спросил, улыбаясь:

— Любовное приключение? Или наследство?

Карлос, покраснев, поспешно спрятал письмо и пробормотал:

— Да нет, просто приглашение посетить больного…

Да, это было приглашение к больному, но начиналось оно так: «Мадам Кастро Гомес почтительно просит сеньора Карлоса да Майа об одолжении…» И далее в нескольких словах она излагала свою просьбу: посетить их завтра утром, как можно ранее, для осмотра заболевшего члена семьи.

— Пойду переоденусь, — сказал Крафт. — Ужин в половине восьмого?

— Да, да, ужин, — отвечал Карлос, не понимая, о чем его спрашивает Крафт, и, словно в экстазе, улыбался блаженной улыбкой.

Он быстрым шагом прошел к себе и, не снимая шляпы, перед окном вновь и вновь перечитал карточку, восхищенно вглядываясь в почерк и жадно вдыхая еле ощутимый аромат духов. Карточка была помечена вечером нынешнего числа. Выходит, когда он стоял перед ее дверью, она уже писала ему; и к нему были обращены ее мысли — даже если она просто выводила буквы, из которых складывается его имя. Больна явно не она сама. Если бы заболела Роза, вряд ли бы ее мать писала так официально о «заболевшем члене семьи». Быть может, заболел этот почтенный седовласый негр? Или мисс Сара, да будет она вовеки благословенна за то, что просила тогда пригласить к девочке доктора, понимающего по-английски… Так или иначе, кто-то лежит там в постели, и она сама проведет его к больному по коридорам дома, который еще несколько минут назад был для него, как он думал, закрыт и недоступен навсегда!.. И вдруг эта драгоценная карточка, эта сладостная просьба посетить ее дом, теперь, после того, как она уже видела его, видела, как Роза махала ему на прощанье рукой, — нет, во всем этом был глубокий, волнующий смысл…

Если бы она не уловила и не приняла его почтительную любовь, так нескрываемо, до невозможности явственно выраженную его взглядом в те мимолетные секунды, когда встретились их глаза, она не обратилась бы к нему, а пригласила бы другого врача, из клиники, или какого-нибудь врача-иностранца. Нет, нет: тогда она отвечала ему взглядом, а теперь открыла перед ним двери своего дома. При этой мысли его пронзило чувство несказанной благодарности, в смятенном порыве он готов был упасть к ее ногам и без конца целовать с благоговением край ее платья, не желая ничего больше и ничего больше не прося…