Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

• Название: Семейство Майя
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: «Художественная литература»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Во второй том вошел роман-эпопея «Семейство Майа», рассказывающий о трех поколениях знатного португальского рода и судьбе талантливого молодого человека, обреченного в современной ему Португалии на пустое, бессмысленное существование; и новеллы.

---

И Тавейра потащил Карлоса за собой; пока они шли по Шиадо, он рассказывал Карлосу про Дамазо. Карлос не виделся с этим сокровищем? А это сокровище между тем повсюду хвалится, что Карлос после той истории здесь, на Шиадо, через общего друга принес ему извинения, и самые притом почтительные. Ужасный тип этот Дамазо! И снаружи и внутри он ничем не отличается от мяча: чем сильней им ударяют об пол, тем выше он взлетает вверх, торжествуя…

— Во всяком случае, он — коварная бестия, и ты с ним будь поосторожнее…

Карлос, смеясь, пожал плечами.

— Да, да, — настаивал Тавейра озабоченно. — Я его хорошо знаю, нашего Дамазо. Когда мы с ним повздорили в заведении Толстой Лолы, он вел себя как последний трус, но потом здорово отравил мне жизнь… Он способен на все… Третьего дня я ужинал у Силвы, и он подсел ко мне и начал прохаживаться на твой счет и сыпать угрозами…

— Угрозами! И чем же он мне угрожал?

— Говорил, что хотя ты напускаешь на себя вид храбреца и забияки, но скоро кое-кто тебя проучит, и как следует… Что готовится грандиозный скандал… Что он не удивится, если в недалеком будущем тебе всадят пулю в лоб…

— Пулю?

— Так он сказал. Ты смеешься, но я его знаю… Я бы на твоем месте отправился к нему и объявил: «Дамазозиньо, сокровище мое, имей в виду, что впредь каждая постигшая меня неприятность чревата для тебя сломанным ребром; так что прими меры…»

Друзья подошли к балагану. Воскресная толпа, праздная и любопытная, заполнила все скамьи вплоть до последних, где скучились одетые в рубашки парни с бутылками вина; они то и дело разражались громким утробным хохотом, потешаясь над ужимками грубо размалеванного белилами и киноварью клоуна, который гладил ножки voltigeuse[113] и облизывал пальцы, закатывая глаза от медовой сладости… Наездница, худенькая и печальная, с цветами в косах, отдыхала на широком седле поверх шитого золотом чепрака, пока белая лошадь, ведомая дрессировщиком, покусывая удила, описывала медленный круг по арене; клоун с идиотским видом следовал за наездницей, прижимая руки к сердцу в сладострастной мольбе и томно вертя ляжками в просторных, усыпанных блестками панталонах. Один из служителей — на нем были штаны в золотую полоску, — разыгрывая ревность, оттолкнул клоуна, и тот растянулся на арене с непристойным треском под хохот публики и туш духового оркестра. От жары нечем было дышать, и густой сигарный дым мало-помалу заволакивал все вокруг плотной пеленой, сквозь которую еле пробивались длинные языки газового пламени. Карлос, не выдержав, направился к выходу.

— Подожди, сейчас будет женщина с крокодилами! — крикнул ему Тавейра.

— Не могу, здесь можно задохнуться!

Однако в дверях Карлоса схватил в свои объятия Аленкар, входивший в балаган с каким-то немолодым господином, высоким, седобородым, в глубоком трауре. Поэт был удивлен, встретив Карлоса. А он-то думал, что тот в своем фамильном поместье — Санта-Олавии! Он читал в газетах…

— Нет, — объяснил Карлос, — туда уехал дедушка… Я еще не ощущаю в себе готовности к общению с Природой…

Аленкар весело рассмеялся; он был слегка навеселе, и взор его блестел от можжевеловой водки. Седобородый господин молча натягивал черные перчатки.

— А вот я — напротив! — воскликнул поэт. — Я жажду пантеистического купанья! О божественная Природа! О луг! О лес!.. Возможно, мне представится случай побаловать себя Синтрой хоть недельку. Коэны сняли там прелестный домик, рядом с отелем Витора…

Коэны! Так вот чем объясняется бегство Эги и его «тоска по всему зеленому»…

— Послушай. — Поэт понизил голос и притянул Карлоса за рукав поближе. — Ты не знаком с моим другом? Он был дружен и с твоим отцом, мы не раз кутили вместе… Он не слишком важная персона, всего-навсего — содержатель наемных лошадей… Но ты ведь знаешь: у нас в Португалии, особенно в наше время, нравы простодушны и фидалго не гнушается обществом погонщика… Да ты должен его знать! Ведь он — дядя Дамазо!

Карлос не мог припомнить, чтобы он был знаком с каким-либо из дядей Дамазо.

— Это его дядя Гимараэнс из Парижа!

— Ах, этот коммунар!

— Да, он — республиканец, сторонник гуманистических идей, друг Гамбетты, он пишет в «Rappel»… Занятнейший человек! Он приехал по поводу наследства, доставшегося ему от брата, другого дяди Дамазо, который недавно умер… И, я думаю, он задержится здесь… Мы вместе поужинали, выпили и вспоминали твоего отца… Хочешь, я тебя ему представлю?

Карлос заколебался. Может быть, лучше в более подходящем месте, где они могли бы спокойно выкурить сигару и поговорить о прошлом?..

— Отлично! Он тебе понравится. Он хорошо знаком с Виктором Гюго и ненавидит церковников… Свободомыслящий, весьма свободомыслящий человек!

Поэт с жаром потряс обе руки Карлоса. Сеньор Гимараэнс слегка приподнял шляпу с черным крепом.

Всю дорогу до «Букетика» Карлос думал о своем отце и о прошлом, столь странно вызванным из небытия этим немолодым человеком, содержателем наемных лошадей, который когда-то предавался кутежам в компании с его отцом! И к этим раздумьям внезапно примешалась мысль, уже пронзавшая его не раз, мучительная мысль, омрачавшая болезненной судорогой его сияющее счастье… Карлос подумал о старом Афонсо.

Уже было решено, что они с Марией Эдуардой уедут в Италию в конце октября. Кастро Гомес в своем последнем письме из Бразилии, сухом и напыщенном, писал «о возвращении в Лиссабон с наступлением более приемлемой для него холодной погоды, примерно в середине ноября»; и они должны к этому времени быть уже далеко, среди цветов Isola Bela, отделенные своей любовью от всего мира надежнее, чем стенами монастыря. Все это представлялось Карлосу естественным, оправдывалось его сердцем и наполняло сиянием его жизнь… Но один шип терзал его душу: мысль о старом Афонсо!

Дед! Что будет с ним? Карлос уедет с Марией, их ждет безоблачное счастье; но его отъезд в один миг и навсегда разрушит радость и покой, которые делали дедовскую старость столь прекрасной. Человек другой эпохи, суровый и непогрешимый, чей могучий дух никогда не обнаруживал слабости, дед усмотрит в искреннем, великодушном, смелом поступке Карлоса, продиктованном непобедимой любовью, лишь похоть и разврат! Для него не существует супружеского союза сердец без законного брака; он никогда не поймет тех возвышенных и хитроумных рассуждений, коими они с Марией, подобно всем заблудшим, пытаются обелить свою вину. В глазах Афонсо он, Карлос, увозит жену от мужа, дочь от отца, разрушает семейный очаг и обрекает себя навсегда на незаконное сожительство; все ухищрения страсти, как бы они ни были тонки и сильны, лопнут, как мыльные пузыри, наткнувшись на его традиционные понятия Долга, Порядочности, Семьи и Общества, несокрушимых, точно мраморные глыбы, — ведь на них покоилась вся жизнь старого Афонсо на протяжении почти целого века… А роковая неумолимость судьбы! Жена его сына сбежала с любовником, оставив после себя труп, и теперь его внук похищает чужую жену; история их древнего рода превратится в хронику прелюбодеяний, бегств, гибели семейного очага под натиском грубого зова плоти!.. И все надежды, которые Афонсо возлагал на внука, все они рухнут и мертвыми утонут в грязи! В горестном воображении деда он, Карлос, обречен на участь вечного изгнанника, никчемного и лишенного всех корней, которые привязывали его к родной почве; изгнанника, отказавшегося от избранного им призвания, вынужденного скитаться по отелям, изъясняться на чужом языке в окружении незаконной семьи, множащейся и лепящейся к нему, подобно растениям на развалинах… Тяжкое страдание, неутолимое и безысходное, будет терзать сердце деда все последние годы его жизни!.. Но что Карлос может сделать? Он уже говорил Эге. Такова жизнь! Он не герой и не подвижник, эта жертва ему не по силам… Да и к тому же страдания деда — из чего они проистекают? Из предрассудков. А его счастье, видит бог, основано на естественном праве любить, завещанном человеку самой Природой!..

Карлос дошел до конца Атерро. Тихо текла река, почти невидимая в темноте. Скоро по ней приплывет из Бразилии тот, кто в своих письмах забывает послать поцелуй дочке! Ах, если бы он не вернулся! Если бы вдруг предусмотрительная волна поглотила его… Как бы все тогда легко, превосходно и чисто устроилось! И кому нужна жизнь этого пустоцвета? Все равно что балласт, выброшенный в море! Ах, если б он погиб!.. И Карлос уже рисовал в мечтах Марию в трауре, свободную, спокойную, ожидающую его с улыбкой облегчения…

Батиста, когда Карлос в своем кабинете распростерся в кресле с удрученным и горестным вздохом, заметил, прибавив свету в лампе и покашляв:

— Без сеньора Эги вам, видать, малость одиноко…

— Одиноко и грустно, — отвечал Карлос. — И нам следует встряхнуться… Я уже говорил тебе, что зимой мы, может быть, отправимся путешествовать…