Жозе Эса де Кейрош - Знатный род Рамирес

• Название: Знатный род Рамирес
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Издательство: ИХЛ
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1965

История начинается с родословной героя и рассказа о том, как он пытался поведать миру о подвигах своих предков. А далее следуют различные события с участием главного героя, в которых он пытается продолжить героическую линию своей фамилии. Но Эса де Кейрош как будто задался целью с помощью иронии, лукавства, насмешки, не оставить камня на камне от легенды о героической истории рода, символизирующей историю Португалии.

---

— Вовсе нет! С вашего позволения, сеньор Гонсало… Это совершенно точно! Эпизод о королях почерпнут мною из книги падре Гедеса до Амарал, «Дамы небесного двора»: это редчайшая, драгоценнейшая книга, украшение библиотеки сеньора Барроло. Там не указано точно, кто были эти короли, но говорится, что их было четверо: «На плечах четырех королей, с многочисленной свитой графов…» К сожалению, Жозе Видейра сказал, что не сможет вставить графов из-за рифмы.

Фидалго рассмеялся, вешая свою соломенную шляпу на крюк:

— Из-за рифмы, бедные графы… Но фадо получилось чудесное. Я привез копию Грасинье, пусть споет под рояль… Теперь о другом, падре Соейро. Что здесь думают о губернаторе, об Андре Кавалейро?

Капеллан пожал плечами, бережно развернул свой обширный клетчатый платок:

— Как известно вашей милости, я плохо разбираюсь в политике. Я не бываю в тавернах, в кафе, где ведутся политические споры… Но, кажется, его любят.

В коридоре неизвестный Гонсало новый лакей с пышными белокурыми бакенбардами зазвонил в колокольчик, приглашая к завтраку. Гонсало остановил его и сказал, что сеньора дона Мария да Граса вышла в сад…

— Сеньора уже вернулась, дон Гонсало! — отвечал слуга. — И велела спросить вашу милость, подавать ли к завтраку молодое вино из Амаранте марки «Видаиньос»?

— Да, прекрасно, пусть будет «Видаиньос», — отвечал фидалго. Потом с улыбкой заметил: — Падре Соейро, объясните, пожалуйста, этому новому человеку, что я не ношу частицы «дон». Слава богу, я просто Гонсало.

Капеллан тихо возразил, что уже в документах времен первой династии Рамиресы именовались «донами» *. И когда Гонсало приостановился перед задернутой портьерой в зал, добрый старик церемонно, с достоинством поклонился, пропуская фидалго впереди себя.

— О, падре Соейро, ради бога!

Но тот возразил с подчеркнутым почтением:

— Только после вас, сеньор Гонсало.

Гонсало отвел в сторону портьеру и тихонько подтолкнул капеллана.

— Ах, падре Соейро, уже и в документах первой династии говорится, что святые не уступают дорогу грешникам!

— Воля сеньора Гонсало Рамиреса для меня закон, и всегда милостивый!

* * *

Прошел день рождения Грасиньи. Однажды под вечер, возвращаясь с падре Соейро из библиотеки епископского дворца, Гонсало уже в передней услышал зычный голос Тито, раскатисто гремевший в зале. Он живо отвел портьеру и потряс кулаком в сторону великана; тот высился надо всеми, сидя в золоченом кресле, ноги его в башмаках с толстыми подошвами, вытянулись поперек яркого, в цветах, ковра.

— А, попался, голубчик!.. Так, значит, сеньор Тито без зазрения совести дает мне отставку в тот самый день, когда я зажарил для него козленка на вишневом вертеле! И на что ты меня променял? На гаденькую оргию, пирожки с рыбой и бенгальские огни?

Тито не соблаговолил нарушить свой покой.

— Обстоятельства! Вечером мы встретились с Жоаном Гоувейей на Фонтанной площади, как и было условлено, но вдруг вспомнили, что у доны Казимиры день рождения. Священная дата!

Пирушки в Вилла-Кларе, так называемые «ночные кутежи» под гитару, давно пленяли воображение Барроло; он сидел на другом конце стола, кроша табак в широкую японскую вазу, и тотчас же устремил на Тито заблестевшие глаза:

— Кто такая дона Казимира? У вас в Вилла-Кларе можно откопать такие раритеты… Расскажи!

— Дона Казимира — ведьма, — заявил Гонсало. — Представь себе пузатую бабу с бородой. Обитает она за кладбищем, в провонявшей керосином лачуге, куда сеньор Гоувейя и прочие отцы города ходят играть в лото и любезничать с растрепанными пигалицами в ярких кофточках. Право, неудобно говорить при падре Соейро!

Капеллан, тихонько сидевший в полутемном уголку, спрятавшись в углублении между индийским поставцом и атласной гардиной, добродушно и примирительно пожал плечами, как бы говоря, что давно простил людям их прегрешения. Тито начал спокойно опровергать карикатуру, нарисованную Гонсало:

— Дона Казимира женщина дородная, но опрятная. Не далее как сегодня она просила купить для нее в городе сидячую ванну. Ее дом вовсе не пахнет керосином и расположен позади монастыря святой Терезы. Растрепанные пигалицы — всего-навсего ее племянницы, две смешливые девушки, которые любят пошутить и повеселиться. Падре Соейро мог бы без всяких опасений…

— Конечно, конечно! — перебил его Гонсало. — Обаятельнейшее семейство! Однако оставим пока в стороне дону Казимиру с ее новой сидячей ванной и перейдем к другим похождениям сеньора Антонио Виллалобоса…

Но Барроло загорелся любопытством и не хотел отступать:

— Нет, нет, рассказывай дальше, Тито!.. День рождения — значит, вы изрядно покутили, а?

— Мирный домашний ужин, — возразил Тито с полной серьезностью, какой и требовал семейный праздник его приятельниц. — Дона Казимира угостила нас отлично зажаренными цыплятами с горошком. Жоан Гоувейя принес от Гаго блюдо пирожков с рыбой — это оказалось очень кстати. Потом жгли в саду бенгальские огни. Видейринья играл, девушки пели… Довольно приятный вечер…

Гонсало внимательно слушал. Ужин у доны Казимиры, казалось, чрезвычайно интересовал его.

— Ты кончил?.. Перейдем ко второму пункту, еще более серьезному. Оказывается, сеньор Антонио Виллалобос — близкий друг Саншеса Лусены, постоянно бывает в «Фейтозе», пьет чай с сухариками у прелестной доны Аны и с непонятной целью скрывает от друзей эти завидные привилегии!

— Не говоря уже о том, — подхватил в упоении Барроло, — что он водит гулять ее мохнатых собачек!

— Не говоря уже о том, что он водит гулять ее собачек, — подтвердил загробным голосом Гонсало. — Что скажешь, высокочтимый друг?

Тито заворочался в кресле, убрал с ковра ноги, медленно провел ладонью по бороде. На лице его выступила краска. Потом он пристально посмотрел на Гонсало, как бы стараясь проникнуть в его намерения и еще больше краснея от напряжения.

— А ты разве когда-нибудь спрашивал, знаком ли я с Саншесом Лусеной? Никогда не спрашивал…

Фидалго решительно отверг такую постановку вопроса. Нет, не спрашивал. Но в клубе, в таверне Гаго, в «Башне», споря о политике, они ежеминутно поминали Саншеса Лусену. Что могло быть естественней и даже благоразумней со стороны Тито, как поставить их в известность о столь почетном знакомстве? Хотя бы во избежание неловкостей: ведь и Гонсало, и кто-нибудь другой мог выразиться нелестно о супругах Лусена в присутствии сеньора Тито, который кушает сухарики в «Фейтозе»! Тито сорвался с кресла. Потом, глубоко засунув руки в карманы вельветовой куртки и равнодушно пожав плечами, возразил:

— Каждый волен иметь собственное мнение о Саншесе Лусене… Я знаком с ним не более четырех-пяти месяцев и нахожу, что человек он серьезный, добросовестный… А что до его деятельности в кортесах…

Гонсало в полном негодовании закричал, что тут обсуждаются не заслуги сеньора Саншеса Лусены, а делишки сеньора Тито Виллалобоса! В этот миг новый лакей, засияв рыжими бакенбардами в просвете портьеры, доложил, что господин председатель муниципального совета Вилла-Клары спрашивает их милости.

Барроло оттолкнул вазу с табаком.

— Сеньор Жоан Гоувейя! Проси сюда! Браво! У нас собралась вся молодежь Вилла-Клары!

Тито тем временем ушел на балкон и оттуда громко кричал, нарочно раскатывая голос, чтобы похоронить щекотливый разговор о Саншесе и о «Фейтозе»:

— Мы с ним приехали вместе! На скверном рыдване… Мало того, одна из кляч потеряла подкову, и пришлось застрять в таверне Вендиньи. К счастью, время не пропало даром: у Вендиньи сейчас есть белое винцо — первый класс.

Он ущипнул себя за ухо и стал шумно уговаривать Барроло и Гонсало съездить к Вендинье, попробовать этого божественного напитка:

— Даже падре Соейро не удержался бы и выпил целую кружку, хоть это и грешно!

Вошел Жоан Гоувейя, разгоряченный, весь в пыли, с красной полосой поперек лба от бортика шляпы, затянутый в черный сюртук, в черных брюках и черных перчатках. Не успев перевести дух, он сразу же стал ходить по комнате, пожимая протянувшиеся к нему руки. Потом рухнул на диван и взмолился, чтобы друг Барроло дал ему какого-нибудь питья похолодней.

— Я уж хотел зайти в кафе «Монако», но сообразил, что в богатом доме нашего Барроло мне дадут чего-нибудь получше…

— Конечно. Чего тебе подать? Оршада? Крюшона? Лимонада?

— Крюшона.

Утирая платком лоб и шею, Гоувейя начал бранить Оливейру за аспидскую жару.

— И ведь есть люди, которым она нравится! Возьмите нашего шефа, сеньора губернатора. В самый жаркий час он выезжает на прогулку. Даже сегодня!.. В кабинете он сидит только до полудня; затем к крыльцу подают коня, и сеньор изволит скакать во весь опор до самого поворота на Рамилде, а там сейчас настоящая Африка… Не знаю, как у него мозги не расплавятся.