А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

• Название: «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.
• Автор: А Кабацков
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: История
• ISBN: 978-5-8243-1180-8

В коллективной монографии, написанной историками Пермского государственного технического университета совместно с архивными работниками, сделана попытка детально реконструировать массовые операции 1937–1938 гг. на территории Прикамья. На основании архивных источников показано, что на локальном уровне различий между репрессивными кампаниями практически не существовало. Сотрудники НКВД на местах действовали по единому алгоритму, выкорчевывая «вражеские гнезда» в райкомах и заводских конторах и нанося превентивный удар по «контрреволюционному кулачеству» и «инобазе» буржуазных разведок. Это позволяет уточнить представления о большом терроре и переосмыслить устоявшиеся исследовательские подходы к его изучению.

---

Террористические практики в регионах (в республиках, краях и областях) остаются менее изученными[22]. Городской уровень репрессий представлен работами А. Ватлина и В. Кириллова[23].

На наш взгляд, этих исследований недостаточно, чтобы восстановить хотя бы в некотором приближении ход, технологии и итоги массовой операции на низовом уровне, там, где отбирались поименно жертвы, производились аресты, осуществлялись — пусть упрощенные, но следственные действия, готовились «альбомные справки», приводились в исполнение расстрельные приговоры. Без чего, как нам представляется, нельзя понять место массовых операций в общей карательной политике эпохи большого террора.

К этой проблеме авторы книги приближались медленно — с разных отрезков «de longue duree»[24] советской истории. Андрей Кабацков — от изучения эпохи распада вплоть до второй половины 80-х гг.; Олег Лейбович и Александр Чащухин — от исследования хрущевских реформ, Анна Кимерлинг — от исторической реконструкции политических кампаний 1940–1950 гг., Владислав Шабалин — от изучения внутрипартийных конфликтов второй половины 1920 гг.; Сергей Шевырин исследовал эволюцию принудительного труда в сороковые — пятидесятые годы; Александр Казанков разрабатывал сугубо философские проблемы исторического познания, и только Анна Колдушко и Галина Станковская занимались изучением политических чисток «кадровой революции» 1936–1938 гг. Что объединяло всех нас, кроме места работы в Пермском государственном техническом университете, так это внимание к социальной истории, общее принятие идеи, что без выявления культурных составляющих любого исторического действия наше знание о нем не будет адекватным.

Интерес к изучению 1937 года пришел постепенно, под воздействием самых разных факторов, прежде всего — участия в подготовке сборников архивных документов, частично затрагивающих этот период[25]. В тексте, предваряющем раздел «Большой террор 1930-х годов», один из будущих авторов книги «Включен в операцию…» писал:

«Действительно, тридцатые годы XX века несмываемо и памятно маркированы 1937-м. Все, что было до него, только первые действия исторической драмы, развязка которой — неожиданная и кровавая — приходится на этот год. В 1937-м подведены итоги внутрипартийных дискуссий, завершен спор об Октябре, поставлена последняя точка в истории гражданской войны, раскрыты тайны социалистического хозяйствования, явлен в своей чистоте и незамутненности проект формирования нового человека. […] Государственный террор, два десятилетия подряд применяемый к классово чуждым элементам, был обращен на партийные и советские кадры. Именно их истребляли прогрессивным квадратно-гнездовым способом: по территориальному, ведомственному, служебному, должностному и национальному признаку.

Это не означает, что власти оставили в покое своих многочисленных исторических врагов: зажиточных в прошлом крестьян, священнослужителей, земских деятелей, либералов и социал-демократов меньшинства, социалистов-революционеров, офицеров старой и белой армий, бывших дворян и нэпманов, реэмигрантов и пр. пр. пр.»[26].

Из приведенного текста видно, что его автор являлся приверженцем парадигмы, согласно которой массовые операции лишь дополняли политическую чистку, но не являлись самостоятельной задачей «социальной инженерии».

При изучении иных сюжетов советской истории репрессии 1937 г. возникали постоянно — и в качестве маячившего где-то впереди окончательного средства решения политических споров, и как навязчивая реминисценция, всплывающая в сознании партийных кадров в поздние сороковые годы, и как символ культа личности для общественного мнения эпохи «оттепели». Так что на каком-то этапе собственных исторических исследований будущие авторы книги пришли к выводу о необходимости самостоятельного изучения 1937 г., несмотря на прежние предубеждения по отношению к этому сюжету: мол, здесь все избито, истоптано, затерто. Выяснилось, что далеко не все.

Внешним толчком к созданию авторской группы, регулярно собиравшейся на семинары для проведения обмена мнениями и выработки общей объяснительной концепции, было предложение, поступившее от ассоциации исследователей российского общества XX века: изучить проведение кулацкой операции в границах современного Пермского края.

В 1937–1938 гг. его территория входила в Свердловскую область. По этой причине документы областного управления НКВД оказались для нас недоступными. Мы были вынуждены избрать другой путь: приступили к изучению архивно-следственных дел, заведенных сотрудниками Свердловского УНКВД на лиц, подвергнутых репрессии в ходе кулацкой операции. Опыт работы с такими источниками был накоплен в процессе подготовки сборников документов, и начинали мы не с чистого листа. Пермскими исследователями были уже сделаны первые шаги по изучению большого террора на территории Прикамья. Кроме упомянутых ранее работ М. А. Ивановой, нужно назвать статьи Г. С. Мурсалимова, В. В. Шабалина, Г. Ф. Станковской[27].

Областной государственный общественно-политический архив (ГОПАПО) выпустил многотомную книгу памяти «Годы террора», в которую были занесены сведения о лицах, подвергнутых политическим репрессиям за годы советской власти. Одновременно сотрудники архива совместно с пермским отделением общества «Мемориал» под руководством А. Б. Суслова составили обширную электронную базу данных, включающую ряд показателей, в том числе социальное положение, образование, партийность, прежние судимости и другие виды наказаний, национальность, возраст, время ареста и осуждения, орган, принявший решение о репрессии. Директор архива М. Г. Нечаев предоставил нам возможность работать с базой данных. Т. В. Бурнышева отсортировала информацию в соответствии с исследовательскими задачами. Мы им искренне благодарны.

Для начала мы выделили круг лиц, осужденных областной тройкой в 1937–1938 гг. Тройка, сформированная по приказу 00447, являлась инструментом, предназначенным исключительно для проведения кулацкой операции. Лица, подвергнувшиеся репрессии по иным приказам или павшие жертвой ударов по правотроцкистским заговорщическим центрам, осуждались на смерть или длительные сроки заключения другими судебными коллегиями. На тройку из жителей Прикамья было выставлено 7959 человек. Замечу сразу, что уголовников в их числе нет, поскольку они до сегодняшнего времени не реабилитированы.

Кроме того, были проанализированы сопутствующие материалы: переписка между партийными комитетами и отделами НКВД, протоколы партийных собраний, стенограммы пленумов, характеристики, редкие архивно-следственные дела на сотрудников НКВД — участников кулацкой операции, выписки из показаний других работников ежовского ведомства, осужденных в 1939–1941 гг. или допрошенных в середине 50-х годов по поводу участия в репрессиях против партийно-хозяйственных кадров.

Благодаря консультациям, полученным от доцента кафедры культурологии Н. В. Шушковой, мы смогли осуществить простейшие статистические операции с полученными сведениями: сделать кодировку профессий, построить линейные распределения, произвести кросс-табуляцию — все это для того, чтобы выявить сезонные колебания репрессий, установить зависимость продолжительности следственных действий (неделя — три недели — месяц) от времени ареста, социального положения, тяжести обвинения, выявить корреляцию между уровнем квалификации (образования) обвиняемого и характером наказания, сопоставить параметры исходных обвинений и содержание приговора.

Круг источников определил угол зрения: исследовать операцию снизу: через призму восприятия ее рядовых участников — охотников за людьми из районных и городских отделов НКВД и их жертв.

Мы очень долго дискутировали и с Марком Юнге — куратором проекта от Бохумского университета, и в своем кругу, по какому признаку объединять людей, подвергшихся репрессии. Обсуждалось два варианта: воспользоваться классификацией самого приказа или использовать социальные идентификаторы, соответствующие статистическим характеристикам, примененным в переписи 1937 года. Говоря иначе, делить ли репрессированных на бывших кулаков и бывших эсеров, жандармов и карателей (так предлагал М. Юнге) или на рабочих, служащих, колхозников, священнослужителей, единоличников, кустарей, то есть по социальным группировкам, к которым они на момент ареста принадлежали. В конечном счете был выбран второй вариант, поскольку он не только освобождал нас от необходимости заранее соглашаться с пунктами обвинения, продиктованными следователями НКВД, но и позволял выявить, по каким социальным группам был нанесен оперативный удар.

Надо заметить, что провести социальную демаркацию оказалось сложным делом. Границы между работниками, принадлежащими к смежным видам деятельности или отличающимися только формально, служебным положением, были весьма условными. Нянечка в больнице — кто она? Служащая, как это было занесено в базу данных из анкеты арестованного, или рабочая по роду деятельности? В течение всей работы над проектом авторы соответствующих разделов обменивались данными.