Мария Фагиаш - Танец убийц

• Название: Танец убийц
• Автор: Мария Фагиаш
• Издательство: У-Фактория, АСТ Москва
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9757-0302-6, 978-5-9713-8688-9

Роман венгерской писательницы Марии Фагиаш «Танец убийц» основан на реальных исторических фактах — низвержение династии Обреновичей, убийство последнего наследника этого дома короля Александра и его жены, королевы Драги. Все действие книги умещается в одни сутки, с 28 на 29 мая 1903 года по старому стилю, а главное событие — в пару часов.

Как творится история? Как приходят к власти самодержцы? Кто они, когда не сидят в зале приемов и не одеты в порфиру? Автор искусно смещает акценты таким образом, что Сербия начала XX века становится натуралистичной декорацией определенной эпохи определенного государства, а на этом ярком и в некотором смысле экзотическом фоне разыгрываются настоящие человеческие — и даже нечеловеческие — драмы.

---

После двух бесплодных попыток найти себе место он оказался в конце концов в ресторанчике «Коларац», где знакомый кельнер усадил его за дополнительный маленький столик. В увитой виноградом беседке он обнаружил полковника Мишича, который вел жаркий спор с каким-то штатским. Когда этот человек встал и прошел к другому столу, Михаил узнал в нем адвоката Любомира Живковича, воинствующего радикала, которого после неудачного покушения на короля Милана приговорили к двадцати годам заключения. В ходе прорусского курса, проводимого Александром после его женитьбы на Драге, Живковича помиловали. При удачном исходе переворота он должен был стать министром юстиции в кабинете Авакумовича. Бог свидетель, путь сербского политика не бывает усыпан розами, подумал Михаил.

В «Колараце», несмотря на тоже довольно большое число военных, обстановка была гораздо спокойней — возможно, из-за присутствия полковника Мишича, — не было того разгула, что царил в «Короне». На небольшой сцене в саду играла цыганская капелла.

Мийя, один из известнейших сербских скрипачей и звезда капеллы, как будто чувствуя напряжение, висевшее в воздухе, исполнял печальные народные песни о павших героях, слезах вдов и несчастной любви. Была ли причиной эта жалобная музыка или, в противоположность царившей в «Короне» разнузданности, удручающая атмосфера — Михаила охватило необъяснимо тревожное чувство. Он почти не притронулся к еде, а когда поднес ко рту бокал, тот выпал из его дрожащих пальцев, и вино разлилось на скатерть. В оцепенении смотрел он на скатерть из домотканого льна, впитывающую красное вино. Это зрелище вызвало у Михаила приступ тошноты, отчего он попросил кельнера сменить скатерть, что стоило ему дополнительных чаевых. Белградские кельнеры находили скатерть грязной лишь тогда, когда на ней пятен было не меньше, чем у пса-далматинца.

До половины первого ночи оставалось еще четыре часа — Михаил спрашивал себя, как ему пережить их и не потерять рассудка. Он мог бы пойти домой и лечь отдохнуть, но тишина отцовского дома, совершенно целомудренного в отношении готовящегося переворота, не успокоила бы его, а, наоборот, заставила бы нервничать еще больше. В этом Михаил был уверен. К тому же существовала опасность, в случае если он покинет центр города, быть отрезанным: верные заговорщикам части заполнят прилегающую к дворцу территорию и превратят в изолированный от остальной части города остров.

Михаил завидовал офицерам в «Сербской короне», которые сегодняшним вечером могли позволить себе напиться. Он бы с удовольствием последовал их примеру, но, раз уж решил оставаться на стороне заговорщиков, должен выстоять до конца, хотя бы ради самоуважения. Напиться в этой ситуации значило бы проявить трусость.

Несколько молодых людей в штатском, ни один из которых Михаилу знаком не был, вошли в ресторан и столпились вокруг стола полковника Мишича. Судя по поношенным, хотя и опрятным костюмам и белым, из грубой ткани рубашкам с открытым воротом, это были студенты или учителя — люди, близкие к радикальной партии. Полковник дружески приветствовал их и пригласил за свой стол.

Михаил спросил себя, не должно ли такое панибратское отношение полковника к личностям, обычно презираемым офицерским корпусом, вызвать подозрение вездесущей тайной полиции, агенты которой наверняка сидели где-нибудь в пределах слышимости. Полковник должен был учитывать вероятность того, что за ним следят, но, казалось, его это не заботило. Ко времени, когда рапорты ищеек попали бы во дворец, они вряд ли повлияли бы на события нынешней ночи, что бы в этих рапортах ни содержалось.

Старший лейтенант Янковски чувствовал себя самым несчастным человеком. Недавно он был вынужден продать последнюю тысячу акров родовой земли в галицийской деревне Бржеско, доставшихся ему по наследству. Язва снова сверлила желудок, так что боли становились всё острее. И — Янковски ненавидел Белград всеми фибрами своей души. Двадцать восемь лет назад он окончил военное училище, будучи вторым из лучших в своем выпуске, спустя четыре года его перевели в Генеральный штаб, и Янковски имел все основания рассчитывать на блестящую карьеру, в конце которой при определенных обстоятельствах мог светить и маршальский жезл. Незадолго до представления Янковски к званию полковника все пошло наперекосяк. Он начал играть, наделал больших долгов, вступил в связь с женой генерала и, наконец, вошел в немилость эрцгерцога Франца Фердинанда — во время маневров в 1896 году, когда одна из подчиненных Янковски рот красных захватила полевые орудия синих и его ребята отбили атаку синих, проводившуюся под командованием эрцгерцога. Сам кайзер лично поздравил Янковски за превосходное руководство, но пользы от этого было мало. Престарелый кайзер после маневров удалился на свой олимп в венский дворец, тогда как присутствие Франца Фердинанда в Генеральном штабе было весьма ощутимо. После нескольких не слишком важных командировок Янковски назначили военным атташе в Белград. Всего пару лет назад такой пост был бы вовсе не малозначительным; но дунайская монархия за это время утратила всяческий интерес к Сербии и теперь считала ее ненадежным и довольно дорого обходящимся союзником.

Посольство в Белграде получало секретные инструкции вести себя тихо до тех пор, пока внутриполитические изменения не приведут страну к установлению ясного стабильного курса. «Ни во что не вмешиваться», — гласили инструкции, которые получал Янковски, и он должен был им подчиняться. Кроме того, ему вообще претило заниматься политикой в том виде, как это делалось в Сербии. Прощаясь, генерал Бек, шеф Генерального штаба, высказал неуклюжие извинения, объясняя назначение Янковски в Белград тем, что он, как поляк, гораздо легче войдет в контакт со своими славянскими братьями. Само собой, это было чистым безобразием.

Поляк, особенно воспитанный в венском обществе, чистый горожанин, денди и декадент по натуре, он на самом деле был невообразимо далек от отсталых, нецивилизованных южных славян, наполовину свинопасов, наполовину разбойников. Словом, Янковски рассматривал свое пребывание в Белграде не как очередную командировку, а как ссылку за прошлые и будущие прегрешения. Приемы и другие общественные мероприятия он посещал только в том случае, если избежать этого было невозможно. Дни он проводил, читая книги или слушая свой граммофон. Книжные шкафы в его четырехкомнатной квартире на одной из прилегающих к Теразии улиц представлялись ему валом, защищающим от нашествия варваров, а музыка Моцарта, Бетховена и Штрауса, раздающаяся из никогда не молчавшего музыкального устройства, изолировала, кроме того, акустически от сумасшедшей толпы под его окнами.

И вот Янковски вызван на аудиенцию к женщине, бывшей в его представлении олицетворением безвкусицы и от которой он страдал на своем теперешнем посту. В счастливые времена он знал дам, чья родословная уходила корнями глубоко в прошлое; среди них была, например, княгиня Паула Меттерних, бесспорно задававшая тон в венском свете. Ему приходилось общаться с настоящими королевами, а к этой, так называемой королеве он не испытывал ничего, кроме смешанного со скукой презрения. В его глазах не столько она, сколько вся династия Обреновичей, за исключением умершего короля Милана, была какой-то исторической трагической шуткой. Король Милан почитался не за свой титул, а за то, что он являлся воплощением истинного монарха. В то же время роль короля доставляла ему удовольствие; и пока так было, он исполнял ее со всей страстью, но, как только ему наскучило, Милан легко отказался от трона — никогда не принимая роль короля всерьез. Бедный маленький Александр же, напротив, без своего королевского звания как будто и жить не мог. Янковски, когда тот видел Александра, надутого от важности, он казался похожим на заполненный горячим воздухом воздушный шарик, который не замечает, что он пробит и из отверстия постепенно выходит воздух.

— Я пригласила Вас для того, чтобы сказать Вам, что Ваше правительство обязано нам помочь, господин старший лейтенант.

Так начала аудиенцию королева Драга, не слушая произнесенных им извинений за отсутствие на придворных обедах. Он пытался объяснить, что всему виной приступы мигрени, но королева, очевидно, не желала ничего знать об этом.

— Каким образом помочь, мадам? — спросил он, хотя прекрасно понимал, о какой помощи идет речь. — Если речь идет о желании Вашего Величества получить кредит Банковского дома Вены…

Она оборвала его:

— Речь не о кредите, и, пожалуйста, не делайте вид, будто не понимаете этого. — Она подняла голову и громко сказала: — Нас как скот зарежет эта банда убийц, если Ваше правительство не придет нам на помощь!

Янковски, пытаясь уклониться от ответа, изобразил на своем лице удивление.