Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

• Название: Метагалактика 1995 № 1
• Автор: Игорь Волознев
• Издательство: Метагалактика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995

Игорь Волознев. «Семь слепцов»; «Бал призраков»; «Подвал»; «Карлик императрицы».

Дмитрий Несов. «Костер прощальный».

Александр Логунов. «Год — одна тысяча…». Фантастическая повесть.

Алексей Поликарпов. «Южный Крест». Приключенческая повесть.

Александр Комков. «Обычная работа».

Виктор Потанин. «Мой муж был летчик-испытатель». Повесть.

Художник Алексей Филиппов.

http://metagalaxy.traumlibrary.net

---

— Володька, брось свои хохмочки, а то я никуда не пойду.

— Да нет же, Миша, это правда. Она сидела на крыльце со своей собачкой, и вдруг над ними завис огненный шар, и их потянуло вверх, и они поднялись…

— Ох ты, хороший мой! — Миша захохотал. — Прилетел, значит, огненный змей и унес с собою Верочку, и с тех пора она на небесах!

Я промолчал. И тогда он опять крепко сжал мне плечо:

— Да брось ты дуться. Завтра пойдем к твоей Вере и устроим концерт. Значит, говоришь, она возносилась, значит, так? Я не ослышался? А может, она верующая, эта Черняева?..

— А вот это нас с тобой не касается.

А потом мы еще о чем-то поговорили и разошлись. И всю эту ночь я не спал и думал о Боге… Но надо ли об этом писать… Надо ли, Николай Николаевич? Вот я вспоминаю сейчас про Бога, а сам не имею права. Ведь многие годы я жил совсем без него, а сейчас, когда плохо мне, сразу и вспомнил. Но ведь это тоже грех — вспоминать, когда выгодно… Может быть, самый большой, неизбывный грех. Разве не так?.. Ну разве хорошо, что я решил разгадать тайну той девушки, разве можно в чью-то душу без спроса?.. Ведь это же любопытство — и это великий грех. А разве не грех, Николай Николаевич? Я и друга своего заразил любопытством, — и в этом тоже мой грех… Да, да, я нарушил святая святых, потому что решил без спроса заглянуть в чужую душу, в больную душу с изломом. И в этом боль моя и мое несчастье… Да, да, мой главный грех в том, что я решил заглянуть за грань, за ту грань, за которой может быть смерть, а может и надежда. Я-то сначала и искал эту надежду, этот светлый облегчающий лучик… Ну как вам лучше сказать об этом. Вы помните в детстве, как нам хотелось встать, приподняться на цыпочках и рассмотреть — что же там, за дальним леском, за тем желтым пшеничным полем, за теми белыми перистыми облаками — что же там, что же там? Вот так же и я хотел посмотреть — что же там, на самом донышке души у Веры Черняевой? Я ведь хотел ей дать надежду и радость, а привел к ней смерть. А все потому, что мне показалось, будто намерение делать добро уже есть само добро, но я ошибся… Я ошибся, Николай Николаевич, но я не один такой, я не один. Вон в колхозе все работают коллективно и даже по уставу обязаны помогать друг другу, но из этой помощи выходит только несчастье. Все вроде бы помогают друг другу, а в результате — несчастье. Так в чем же дело? В чем драма этих людей, в чем причина?.. И сейчас я ловлю себя на том, что мне снова хочется позвонить вам, услышать ваш голос, и, чтоб не терзаться, я снимаю телефонную трубку.

— Это вы, Николай Николаевич?

— Да. Только говорите короче — через десять минут заканчивается мое дежурство. Кстати, голос ваш мне знаком. Это Владимир Иванович?

— Да, это я.

— Вот и прекрасно, что позвонили. Кроме вашего письменного сообщения мне нужен и ваш голос Очень нужен.

— А почему? — Я от души рассмеялся. — Голос у меня обыкновенный, а может, вы шутите?

— Нет, нет и нет. В голосах-то часто и вся причина. Не понимаете? Поясню. Только как бы попроще? Ну хорошо: все голоса наши строго индивидуальны, как дактилоскопические узоры на пальцах, как состав крови или волос. И если вы в чем-то виновны, в чем-то, как говорится, согрешили или таите в себе этот грех… Одним словом, все это скажется на вашем голосе. Непременно и обязательно. Появится тот самый оттенок, мазок, полутон, который сразу же будет заметен специалисту. Может быть, мы сделаем так: я наложу ваш голос — он у меня на пленке… Вы слышите меня? Так вот, я наложу голос на ваши письменные записи, и тогда все прояснится. А пока скажу вам, признаюсь, хоть я и не обязан отчитываться, что вы для меня сейчас как бы человек наоборот. И выслушайте меня внимательно: психология считает, что сон — это разгрузка нейронов мозга от излишней информации, а у вас сон — это дополнительная интенсивная нагрузка. Получается так, Владимир Иванович, что я сейчас поставлен в тупик. Я не могу объяснить вас самому себе, в чем и признаюсь. Но я не опускаю руки, и вы должны мне помочь.

— Но я же не виноват, что эта девушка приходит ко мне и во сне. И сразу начинает говорить, и очень явно так, как будто сидит рядом с кроватью.

— Ну это понятно, Владимир Иванович. В период сна в вашем сознании могут появляться не только образы и картины, но может рождаться даже слуховая галлюцинация, приходит решение, отгадка каких-то сложных проблем и задач. И такое бывает с большинством людей, но вы-то слышите меня? — вы-то, может быть, меньшинство. Впрочем, об этом еще рано. Я сам и наш общий консилиум обязательно решим, куда вас все-таки отнести — к большинству или к меньшинству.

После его последних слов я рассмеялся: — И вам это под силу?

— А как же! Наш телефон доверия ничуть не хуже западных аналогов. А в смысле глубины и дотошности мы их, видимо, превосходим. И последнее — хочу задать вам еще вопрос: как выглядит ваша девушка?.. Ну хорошо, уточняю. Скажите, как она вам представляется? Во плоти ли, надеюсь, вы меня понимаете? И эротические сны у вас, конечно, бывали?.. Так вот — она что к вам, пардон, прямо в постельку ныряет или же она неосязаема, бестелесна? Или же парит над вами, как птица? Как чаечка!

— Нет, — сказал я сдавленным голосом и проглотил комок в горле. У меня заболело сердце: ну зачем же он произнес это «чаечка» — мое самое родное, самое близкое слово. Но углубиться в себя он мне не позволил. Трубка ожила, и я вздрогнул. А она напомнила:

— Ваша Вера, значит, погибла? А если так, то позвольте заметить: некоторые источники утверждают, что души умерших выглядят почти как живые, только они очень прозрачны и как бы парят над землей…

— Но при чем тут души умерших?! Я же вам объясняю, что у меня по-другому: эта девушка реально сидит как бы рядом со мной и на ней белое платье. Да, да, я утверждаю, что я помню цвет этого платья, а по рукавам на нем — какие-то цветочки. Они, знаете, очень синие, какие-то детские, как бы нарисованные цветочки.

Цветочки, значит, нарисованные, Владимир Иванович? И если я сейчас спрошу вас, какие-то были цветочки, то ли васильки, то ли незабудки, то ли еще что-нибудь, да, если спрошу… то вы же мне не ответите, потому что эти цветочки как бы без формы, без запаха, ведь так же, так?! Всего лишь символ, идеализм, неземное? Ага, молчите, значит, я угадал? А самое главное, если я спрошу вас, как вы осязаете эту девушку в своем сне, забытьи то есть, чувствуете ли вы ее физически… ну, все запахи ее, веяние, ветерок, который должен, просто обязан идти от ее дыхания, то вы мне, бьюсь об заклад, не ответите.

— Нет, отвечу. И подробно отвечу! — Мой голос отчего-то усилился, я не смог унять раздражение. И он сразу же заметил:

— А вы голос не повышайте. Уменье выслушивать дорого стоит.

— Спасибо, что разъяснили. Но я могу, повторяю вам, я могу точно сейчас описать все эти цвета, эти запахи…

— Нет, нет, не верю! Это вы на себя много берете. Я точно знаю, что наговариваете. — Теперь уж пришла его очередь повышать голос и нервничать. Телефонная трубка кричала: — Логика великих умов на моей стороне! Вам нужны доказательства? Их сотни и тысячи. Книги, статьи, мемуары. И Платон, и Кант… Но что вам Платон, если вы стараетесь показаться мне реалистом, но так же не бывает. Нет, трижды нет! Впрочем, мы с вами вроде бы начинаем ругаться, а это…

— А это недопустимо, — добавил я. — И вы простите меня, я злоупотребляю вашим терпением, у вас же закончилось дежурство.

— Я-то прощу, — вздохнула телефонная трубка. — Но нельзя же всегда ускользать и раздваиваться. Вот вы, например… Я только-только начал что-то нащупывать, а вы бьете себя в грудь и от всего отрекаетесь. Но неужели лучше в пистолетное дуло глядеть или принимать на ночь сорок таблеток снотворного, чем логически, шаг за шагом, с моей помощью разобраться в себе? Говоря проще, покайтесь, Владимир Иванович, и с вас спадут все вериги. Покайтесь, и станете спать спокойно, и сами будете летать во сне, как голубок… Пора понять — любое покаяние приносит свободу. Конечно же, вы увлеклись той девушкой — она в чем-то, наверное, ваш идеал, ваша тайна… И вот погиб идеал — так найдите же поскорее другой. Вы понимаете — идеалов столько же, сколько молекул… — Трубка обдала меня частым, запаленным дыханием. Трубка волновалась и нервничала, но почему? И я спросил напрямик:

— А почему вы-то волнуетесь? У меня такое впечатление, что вы неоднократно уже избавлялись от своих идеалов, иначе бы мне такое не советовали.

— Вам не стыдно? Я еще раз говорю вам — не стыдно ли говорить такое? Я прежде всего — психоаналитик, а потом уже человек. И поймите, зарубите себе на носу: царство божие внутри нас — разве не так? А за другими идеалами я не гоняюсь.

— Вы же в Бога не верите, Николай Николаевич.

— А вот это не ваше дело!.. Ну хорошо, не будем на этих тонах. Я вижу, что вы взволнованы, и я тоже разволновался. А что касается идеалов, то не ловите меня на слове. Сейчас знаете сколько их, перевертышей. Вначале партии клялись, а теперь ту же партию обличают… Но я таких не осуждаю, я их жалею. Только мой идеал другой. Душевное спокойствие — мой идеал. Вот и вам такое советую. Я понимаю, что его нет у вас, но не огорчайтесь, не плачьте в подушку. Этого спокойствия нет и у миллионов людей. Только в данном случае что мне до этих миллионов, если ко мне обратились именно вы. И я выполню свою работу добросовестно. Вы чувствуете, что я даже трачу на вас свое личное время. Я давно должен сдать дежурство, но я психолог, и мое ружье все время заряжено, и взведен курок…