Илья Дубинский-Мухадзе - Нариманов

• Название: Нариманов
• Автор: Илья Дубинский-Мухадзе
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга писателя И. М. Дубинского-Мухадзе - рассказ о жизни и деятельности Наримана Нариманова, азербайджанского просветителя, писателя, государственного деятеля, первого председателя Совнаркома Азербайджана, председателя ЦИК КПСС.

---

За кремлем, за Успенским собором мощеных улиц вовсе нет. Грязь по колено, кучи камней, бог весть откуда взявшихся. Отвратительный запах нечистот. На сей деликатный предмет «Путеводитель-справочник. Астрахань в кармане» за нынешний 1909 год: «Почва пронизана в низменной части отбросами, ассенизация самая упрощенная (вывозная система), беспощадно заражающая воздух всего города».

Из доступного наилучшими кажутся комнаты в деревянном доме наследницы фотографа Климашевского — Софьи Ивановны на Старо-Кузнечной улице, по более выразительному определению горожан «на канаве у набережной». Вокруг неразбериха переулков, тупиков, плотно заселенных неимущим многодетным людом. В большинстве татарами, калмыками, киргизами. При самом пылком воображении нельзя представить, что эти семьи могут потратиться на вольнопрактикующего врача, фельдшера. В лучшем случае наскребут молле, чтобы в разгар очередной эпидемии наделил полоской бумаги с «исцеляющей» молитвой.

Для Нариманова вполне достаточный повод обосноваться именно здесь — в месте, смахивающем на огромную ночлежку. Поселиться и терпеливо приучать бедняков к тому, что у них есть свой доступный врач. Обращаться необходимо к нему, а не к молле, неспособному помочь им в случае болезни. Они — люди как все другие.

Не в его натуре, не в жизненных правилах достаточно сформировавшегося революционера ограничить себя единственно медицинской помощью беднякам. В сущности, это профессиональный долг любого врача. Необходимо так или иначе продолжить борьбу, начатую до ареста до ссылки. Найти возможность воздействовать на общество, побудить его к размышлению, а там и к действию.

На страницах сравнительно либеральной газеты «Астраханский край» появляются первые статьи Нариманова. При всей несхожести тем и поводов для выступления — благотворительность персидских купцов, проживающих в Астрахани… толкование прав, дарованных Кораном женщинам-мусульманкам… смерть католикоса — главы армянской церкви… — все написанное бьет по противнику, с юношеских лет хорошо знакомому. По корыстолюбивому, воинствующему невежеству, предрассудкам, слепому повиновению власть имущим — духовным, светским. Жизнь неимущих мусульман, она что там, на Кавказе, что здесь, в Астраханской губернии, мало чем разнится. Горе, беды, нужды — одни.

Так о деятельности купцов-благотворителей. «…Можно же было несчастных больных посылать в ту или иную больницу, хотя бы для того, чтобы в последние минуты жизни не давать испытывать адские мучения, чтобы под головой вместо изорванного архалука была подушка, а под остывающим телом не мешок, постоянно заменявший простыню. Нет, об этом не думали ни господин председатель, ни господа члены комитета благотворителей. Положим, с экономической точки зрения комитет действовал правильно. А то извольте прежде лечить, а затем еще на похороны тратиться. Нет, это невыгодно. Раз заболел какой-нибудь страдалец, жди конца: придут за деньгами на похороны — выдай столько-то, а не придут — еще лучше!»

…О праве мусульманок держать лицо и руки открытыми и изучать светские науки — праве, отнятом бесчестными толкователями Корана.

«Наши «духовные отцы» не останавливались ни перед чем. Они знали, что чем невежественнее, темнее народ, тем лучше и легче его эксплуатировать. Вот, собственно говоря, точка, из которой исходили толкователи Корана, того Корана, которого народ вовсе не знал, хотя он и был «ниспослан» для него. Между Кораном и народом стояла неприступная стена, камни и кирпичи которой состояли из муштеидов, шейх-уль-исламов, муфтиев, а глина из разных молл.

Народ не знал не только Корана, но и значения пятикратной молитвы — намаза. Он падал на колени, простирал руки вверх, повторял какие-то непонятные слова, но не знал совершенно, о чем он говорит, что просит у аллаха. Моллы, настаивая на правильном произношении арабских слов, в то же время упорно скрывали от набожных мусульман значение этих слов. Иначе говоря, «духовные отцы» в своих действиях строго последовательны и в суждениях довольно логичны. Они хорошо и твердо знали, что, если сегодня перевести слова молитвы, завтра придется еще кое-что и, наконец, народ поинтересуется содержанием всего Корана и… Нет, лучше с самого начала сказать: не только Коран, но и молитвы переводить нельзя — грешно. Язык арабский необыкновенно сложен; перевод его умаляет значение молитвы и т. д. и т. д.»

Внешне не более чем некролог.

«Покойный католикос Измирлян, испытанный честный борец, всю жизнь работавший для блага своего народа, умирая, мог гордо и спокойно сказать: «Исполнен долг, завещанный мне».

Мог бы точно так же гордо и спокойно сказать хоть один из умерших шейх-уль-исламов или муфтий?

Нет, категорически утверждаем мы. Они и не могли сказать этого, так как не понимали, в чем, собственно, их долг перед своим народом… Они умирали, как жалкие чиновники, беспринципные, безыдейные, без всякой инициативы. Они не знали, скорее не хотели знать своего народа. Они не понимали или не хотели понимать духовной потребности мусульман, их нужд, их страданий и слез.

…Среди других вопросов мусульманская печать выдвинула и вопрос о выборных главах духовенства… Будет ли уважено это ходатайство мусульман 3-й Государственной думой, вопрос будущего, но пока отметим, что разрешение этого вопроса в благоприятном смысле имеет громадное и важное значение во всех отношениях. Тогда шейх-уль-исламы и муфтии будут знать, что не народ для них, а они для народа.

Тогда между избранными и народом не будет той непроходимой пропасти, которая существует и будет существовать, если главы духовенства будут назначаться без ведома народа.

Тогда, быть может, и у нас будут такие светлые личности, как покойный католикос всех армян Измирлян, отдавший всю жизнь работе на пользу своего народа, переиспытавший все мучения узника… Потому-то он и дорог был для народа…»

Высказывается Нариманов и о полемике, разгоревшейся на страницах хорошо ему знакомых бакинских газет. «Отец и благодетель» миллионер Тагиев заподозрил своего домашнего инженера Бебутова в посягательстве на честь жены. Незамедлительно два племянника, принц Каджар и четверо других приближенных под умелым руководством самого миллионера подвергли инженера дикому насилию. Подробности пикантного «дела» распространило Санкт-Петербургское телеграфное агентство. Постарались не отстать газеты обеих столиц, Тифлиса и, конечно, Баку.

«…Нашлись люди, именуемые «литераторами», — пишет Нариманов, — которые говорят: да, нашей интеллигенции продавать свои убеждения за деньги не следует, но в данном случае о Тагиеве или нужно было молчать, или если говорить, то только в его пользу… Это именно те, которые привыкли носить маски; это уроды нашего общества, по недоразумению являющиеся ныне, к стыду нашему, руководителями общественного мнения мусульман Закавказья.

Это и доказывает, насколько вы, «сознательная часть мусульман», мало подготовлены к общественной деятельности, мало изучили духовный мир того народа, в защиту которого вы иногда выступаете. Это, наконец, лишний раз указывает на то, что вы, нищие духом, нетвердые убеждением, никогда не можете быть искренними выразителями народного голоса, устойчивыми борцами в общественной жизни.

Вы способны лишь в мутной воде рыбу ловить. Ваше стремление — придавать частным семейным дрязгам общественный характер и тем создавать антагонизм в обществе, раздражать одну нацию против другой — преступно. Довольно наконец позорить себя!»

Поведение Нариманова свидетельствует: он не хочет мира с противником, не хочет поладить с ним, не ищет золотой середины. Он ведет точно направленный огонь на поражение. На его долю выпало слишком много лишений, нервы его напряжены до предела, но к делу это не относится, это сугубо личное. Недели, месяцы, годы будет он являться на отметку в полицию, «в надлежащей форме» давать объяснения чинам, выслушивать запрет отказы.

В том первом, разъярившем губернатора обращении к Нариманову редакция «Бурхани таракки» звала его не чувствовать себя заключенным и одиноким. В империи, управляемой после третьеиюньского «переворота» Столыпиным, никто мнить себя свободным, увы, не может. Чувство же одиночества, расслабляющая тоска не для него. Он занят до предела — прием пациентов, рефераты, брошюры о таких астраханских болезнях, как туберкулез, холера, трахома, чума, публицистика, народный университет, где он первый председатель правления. Да и власти постоянно заботятся, чтобы было с кем душу отвести. Пополняют астраханский острог без решеток политическими, всего больше эсдеками-ленинцами.

Как-то, пробираясь между сугробов, заполнивших всю Московскую улицу, Нариманов у крыльца единственной в городе Общественной библиотеки нос к носу сталкивается с Филиппом Махарадзе. Одним из лидеров грузинского революционного подполья.