Михаил Бахтин - Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927

• Название: Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927
• Автор: Михаил Бахтин
• Издательство: Русские словари
• Жанр: Филология
• Год: 2000
• ISBN: 5-93259-013-0 (т. 2) 5-89216-010-6

Настоящим томом продолжается издание первого научного собрания сочинений М. М. Бахтина, начатое в 1996 г. выходом 5 тома собрания. В составе второго тома — работы автора о русской литературе 1920-х годов — первая редакция его книги о Достоевском (1929), два предисловия к томам полного собрания художественных произведений Л. Н. Толстого (1929) с черновыми архивными материалами к ним, а также (как приложение) — записи домашнего устного курса по истории русской литературы (записи Р. М. Миркиной). Еще одно приложение составляет публикация выписок из немецких философских и филологических сочинений (М. Шелера и Л. Шпитцера), сопровождавших работу автора над книгой о Достоевском, с переводом и комментарием. Том в целом обстоятельно комментирован.

---

Таковы ближайшие литературные влияния, которым подвергся Есенин. Они очень тесно ввели его в русскую литературу. Чтобы войта в литературу, нужно к ней приобщиться и, приобщившись, внести уже свой голос. Так что Есенин — не случайный гость в литературе, не стоит вне ее истории. Конечно, в дальнейшем, когда он рос, он учился и подвергся влиянию Пушкина, Лермонтова, Фета, но основной стержень его поэзии остался тем же. Есенин жил недолго и сделать многое ему не удалось, но для своих лет он сделал немало.

Особенностью языка поэзии Есенина является соединение народного с литературным{325}. Это соединение обычно. Здесь он приближается к «железнодорожным» стихам и стихам, посвященным Родине, Блока. Так что с лексической стороны Есенин воспринял готовую стихию. Отличает его от Блока наличие более областного, крестьянского элемента. Но и провинциализмов особых мы у него не найдем, как у Городецкого, Ремизова, у которых представлен язык определенного круга России. У Есенина — обыкновенный язык: он не работает тонкими национальными нюансами, его язык ближе к центру. Но, беря слова близкие к центру, Есенин дает их в таких контекстах, которые их преображают. Это достигается характером его метафоры. Метафора не может не быть эмоциональной, но все дело в удельном весе эмоциональности. Метафора Есенина близка блоковской, но она не так сильно эмоционализирована; некоторым образом сближается с метафорой Вяч. Иванова. Вообще метафора Есенина не боится света сознания; это метафора предметная, стремится выдвинуть предмет. Но вместе с тем он сближает солнце с теленком или котом, переходит непосредственно от избы к космосу; подробности избы связывает с космическими явлениями — солнцем, днем, ночью, жизнью, смертью. Никаких инстанций между ними нет. Что же позволяет Есенину их соединить? Низкие предметы он берет без самого низкого оттенка, а предметы высокие берет в том стиле, где не выступает их высокая сторона. В символе более высоком дается его преломление в предмете, а низкий изымается из прозаического контекста, возводится выше своего обычного ранга. В хате нет всего того, что делает ее низкой, нет пауков и тараканов, солнце же дается не само по себе, а проникшее в избу или отраженное в луже. Так что кривой здесь нет, как у Блока, где высокое еще выше, а низкое еще ниже. У Есенина — равнодостойность, содружество предметов, а не резкий мезальянс. У него, конечно, линия кривая, но кривая приятная, мягкая, волнистая; так можно графически изобразить его стиль. Звуковая сторона у Есенина не доминирует. У Бальмонта мы не можем точно дифференцировать предмет, потому что он погружен в звук. У Вяч. Иванова — очень совершенная звукопись, но внешний звукописный момент не играет никакой роли. У Есенина звуковой момент тоже не выступает на первый план.

Ритмика определяется разными факторами. Строки с точки зрения метра одинаковые могут быть различными с ритмической стороны. Необычным синтаксическим распределением слов можно создать ритм. Так у Анненского слово в одинаковой ритмической фразе с точки зрения смысловой приобретает разное значение: в одном случае становится легким, в другом — весомым; одно слово легко скользит, другое медленно, тяжело плетется вперед. Интонационный фактор у Есенина тоже играет большую роль. Не будь интонационного фактора, его ритмы были бы бедны{326}.

Есенин — молодой поэт, еще не успевший пройти школы; у него много случайного, заменимого. Он еще не сформировался, не сложился как мастер. Как мастер поэт окончательно завершается, когда приходит к пределу. Но мы можем сказать, что Есенин далек от имажинизма. Что характерно для имажинизма, пока вообще трудно сказать. У него столько случайных моментов, столько привносных задач и столь мало серьезной, спокойной работы, что он выглядит случайным конгломератом. Но одно можно сказать: для имажинизма характерна большая нервность, нарочитая контрастность, острая кривая. Если мы отвлеченно подойдем к поэзии Есенина, то может показаться, что и в ней имеются резкие соединения, но в сущности в ней все сглажено, на первый план выступает примиренность всех элементов.

Таковы основные формальные особенности поэзии Есенина.

Главной темой поэзии Есенина является тема деревни, в центре которой стоит изба и избяная жизнь; космические ценности воплощаются в образы избяной жизни, переводятся на избяной язык; надо всем доминируют сложные и тонкие отношения между вещами избы, например, с образом печи. И у Клюева — избяной мир, и в центре его печь со всей массой отношений, с ней связанных. Но если у Клюева в печи дан символ мирового, космического целого, избяной религии, имеющей мифологическое значение, то у Есенина преобладают лирические тона, интимно-лирические развертывания; но есть у него и мифологический элемент. У Кольцова ми-фологизм как сознательный момент отсутствует. Но раз он брал темы, исходившие из народа, то к нему нечаянно, как бы контрабандой, проник и мифологизм. Есенин хотел сохранить связь между микрокосмом избы и макрокосмом мира, но ему это менее удалось, чем Клюеву. Его поэзия не лишена мифологизма, но более интимна и человечна. Поэтому Клюев остался понятным лишь для небольших кругов читателей{327}. Поэзия Есенина переведена с высот мифологических в интимно-лирический план и поэтому стала доступна всем. Если мы сравним их поэзию абстрактно, то придем к выводу, что главная тема перешла к Есенину от Клюева, но подверглась ограничению, своеобразной конкретной обработке; здесь имеет место влияние, но претворенное. И именно потому, что мифологический момент отступает у Есенина на задний план перед интимно-лирическим, он смог подвергнуться влиянию большевиков. Другое дело — хорошо это или плохо, но он все-таки нашел в себе такие основы, которые дали возможность подойти к большевикам.

Очень важной темой в поэзии Есенина является тема природы. У него картина природы стремится к живописной наглядности{328}. Это — не самодовлеющая, не философская и не моральная природа, а связанная с человеком. Отдельные природные картины, природные образы эмоционально объединяются и сплетаются с человеческой жизнью. Здесь можно сказать, что Есенин близок Кольцову. Но из аналогии нельзя делать исторического вывода об их связи: это — независимая общность. Основа для такой пейзажной лирики была заложена у Городецкого и отчасти у Клюева. Но у Городецкого очень силен мифологический элемент, у Клюева мифологический образ находится в центре, все осмысляет. У Есенина мифологичность входит как клочки, и эти клочки подчиняются другой цели. Есть у него и такие стихи, где природные образы не стремятся к законченному выражению в пейзаже, а служат лишь лирическому заданию.

Таков первый период в творчестве Есенина.

Во втором периоде на смену приходят блоковские темы — кабачки, цыганщина, но принявшие совершенно другое выражение. Сказалось еще влияние Маяковского, имажинистов. От первоначальных влияний Есенин не отошел, но блоковское влияние расширилось. Поэтому говорить о переломе в творчестве Есенина нельзя. В раннем периоде были потенциально заложены элементы, достигшие теперь господствующего выражения.

В первом периоде основная тема — деревня, данная как микрокосм, отражающий лирически макрокосм мира. Теперь деревня отступает на задний план, и выступает город, но происходит реминисценция: как раньше виделась дорога, так теперь видится улица. И если содержательный момент близок Маяковскому, то подход к нему другой. За городскими образами скрывается другой план — разложение и гибель. В личном отражено общее социальное явление: уход старой России, которую любил Есенин. Это сказалось и в деталях: и предметы начинают разлагаться, распадаться. Но при этом разложение понимается не реалистически, как у Маяковского, а обогащено, как у Блока цыганщина, символическим элементом. Это не циничная и наглая поэзия Маяковского, где разложение довлеет себе{329}. Даже в «Москве кабацкой» разложение России связано с символом. Поэтому, когда отойдет эта эпоха в прошлое, благодаря символическому углублению поэзия Есенина не умрет.

К концу творческого пути у Есенина появилась новая тема — тема двойника. «Скучно мне с тобой, Сергей Есенин…» и «Черный человек» разработаны по-блоковски очень глубоко. Тема двойника явилась как бы завершающей в творчестве Есенина{330}.

Итак, второй период творчества Есенина вполне укладывается в рамки символизма, но он очень оригинален. С точки зрения формы в его поэзию этого времени не внесено ничего нового. Правда, с изменением темы обогатилась лексика; она окрасилась новым материалом, родившимся в современном городе. Но об общем лексическом обогащении, кроме некоторых поверхностных элементов, мы сказать не можем. Лишь поэзия его стала нервнее, кривая резче. Здесь многое приходится на долю влияния имажинистов и еще Блока, который также во втором периоде становится резче.