Ясмин Гата - Ночь каллиграфов

• Название: Ночь каллиграфов
• Автор: Ясмин Гата
• Издательство: FreeFly
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-98358-067-1

Турция, 1923 год. Правительство запрещает арабский язык и реформирует систему письма, вводя скорректированную версию латинского алфавита. Каллиграфы, слуги Аллаха и султанов, больше никому не нужны, школы писцов закрываются одна за другой. Риккат, главная героиня, девочкой попадает в одну из таких школ, где встречает Селима, старого каллиграфа-виртуоза, знакомство с которым навсегда свяжет ее с таинственным искусством каллиграфии.

Удивительно красивый восточный роман, рассказывающий о судьбе женщины, разочаровавшейся в мужчинах и отдавшей себя благороднейшему искусству изображения Божественного слова. Эта книга погружает читателя в абсолютно неведомый, странный и мистический мир арабской каллиграфии.

---

Дорогой сын,

Вот уже два года я живу мечтой увидеть тебя в Бейлербее, но время идет, а лазурные воды Босфора все никак не принесут мне тебя. Весной наш дом снесут. Нам очень повезло, что сосед предложил приютить нас на все время стройки. Ты помнишь его? Это он построил для тебя беседку в глубине сада. Новое здание будет строиться восемь месяцев. Твой брат Недим поселится на пятом этаже, а мы с Хатем – на шестом. Моей матеpu в прошлом месяце исполнилось восемьдесят два года. Она говорит, что, вероятно, не доживет до конца постройки. Моя сестренка очень жалеет наш старый дом – последнее, что осталось от былого богатства и аристократического прошлого.

Я смирилась с неизбежным. Жить в квартире мне будет непросто. В университете сейчас ремонт, и я временно принимаю учеников на дому.

Возможно, ты прав, что не хочешь приезжать в Бейлербей: с этим домом связано немало мучительных воспоминаний. Даже будучи разрушенным, он будет беспокоить нас своим скрипом. Бетону не сломить его древний фундамент, сросшийся с вязкой босфорской землей. И наш прах осыплется быстрее его перекрытий.

Пиши мне, не забывай.

Риккат

Ответ Нура радостным порывом ветра пронесся по всему дому. От восторженных криков Хатем задребезжали стекла, а мать, позабыв про свою дряхлость, примчалась лично прочесть письмо. Я уже читала его вслух, но они желали увидеть написанное собственными глазами. В конце декабря Hyp возьмет недельный отпуск и приедет к нам.

Недим позаботился о том, чтобы брату было комфортно: он поставил к нему в комнату кровать и письменный стол, починил каик, чтобы ездить с ним на рыбалку. Мать и сестра каждый день наводят в комнате Нура красоту. Никогда еще наш дом не выглядел таким нарядным. Я уплотнила свое расписание, чтобы закончить годовой курс до приезда сына.

Перенос занятий обратно в университет разочаровал моих учеников. Уроки каллиграфии на дому были подобны сходкам посвященных. Свежеотстроенный университетский корпус мало подходит для постижения нашего древнего магического ремесла. Новые инструменты почти не издают звуков: металлические перья тоскуют о точильном камне, дощечки дряхлеют, копировальная бумага сдается под натиском иглы, выписывающей традиционный узор.

В аудитории стоит полная тишина, нарушаемая только дыханием учеников, сопутствующим каждому движению руки. Они не расходуют весь воздух в легких, все чернила в перьях. Я сразу вижу, кто талантлив, а кто далеко не пойдет. Тот, кому учение дается тяжело, кто пыхтит над листом, каллиграфом не станет. Самые одаренные, напротив, работают с видимым удовольствием, позволяют руке увлечь себя, отдаются ритму письма. Они будто выходят за пределы времени, за пределы самих себя. Мухсин как-то сказал мне, что письмо – единственное плотское удовольствие, доступное каллиграфу, и драгоценный миг, когда мы, затаив дыхание, готовимся провести пером по листу, по остроте ощущений превосходит слияние любовников в экстазе. В этот момент наши тела соприкасаются с божественным, а может быть, и с самой смертью.

Самых талантливых я узнаю прежде, чем увижу их произведения, – по упоенным, сосредоточенным взглядам. Хорошему каллиграфу нужно время, чтобы от работы вернуться к реальности. На обратном пути я обычно блуждаю взглядом по глади залива, не понимая, где я.

Я возвращалась к действительности лишь после того, как Мехмет принимался колотить кулаками в дверь мастерской. Мужа удивляло, что я трачу уйму времени на такое несерьезное дело, однако погружение в каллиграфию было столь увлекательным, что я не удостаивала его ответом. Я отправлялась гладить белье, но мысль о прерванной работе не давала мне покоя. Мехмету доставляло удовольствие видеть, как отражаются на моем лице страдания человека, которого прервали посреди любимого дела. Спускаясь вниз, я старалась не встречаться с ним взглядом, шла, уставившись на узкие ступеньки или перила лестницы.

Мехмет все чаще отлучался по ночам, все реже виделся с сыном. Исходившие от отца запахи табака и спиртного заставляли маленького Нура морщиться. Его отец ходил по газино[52] и часами простаивал на набережных Долмабахсе,[53] прежде чем вернуться обратно на азиатский берег. Остекленевший взгляд и разящий запах алкоголя отпугивали водителей долмусов.[54] Порой он оказывался в рыбацкой лодке, на деревянной скамье среди рыболовных сетей, и за два часа пути успевал протрезветь. Я надеялась, что в одну из таких ночей он забудет наш адрес, но он неизменно возвращался и погружался в сон на моих крахмальных простынях. Пробуждался он только к вечеру. Его ночные бдения позволяли нам спокойно вздохнуть днем. Просыпаясь поутру, моя мать замышляла страшную месть, а я вдыхала зловонные пары его дыхания. Я ненавидела его молча – до того самого дня, когда уже не в силах была сдерживаться.

* * *

Когда Hyp переступил порог дома, Рашида и Хатем заплакали. Недим сжал брата в своих крепких объятиях и понес его вещи в комнату.

Ледяной ветер притянул нас всех к камину.

Глядя на пламя, мы счастливы, что искры заполняют тишину. Ненавязчивая болтовня Недима, присутствие его жены и двоих детей помогают нам преодолеть первоначальную скованность. Хатем впитывает каждое слово Нура, Рашида гладит его спину, словно желая убедиться, что он действительно с нами. Мы едим, пьем и смеемся до рассвета. И все женщины в доме засыпают с улыбкой на лице.

Мы прошли весь Стамбул вдоль и поперек, заглянули во все мечети, побродили по узким улочкам крытого рынка. Hyp неутомим, и мы тоже не позволяем себе жаловаться на усталость.

Он внимательно прислушивается к моим объяснениям, кивает в знак согласия. В нем просыпается неимоверная жажда нового: он пристально разглядывает каждый предмет в антикварной лавке, пытаясь угадать, из чего он сделан. Дома ждет нашего возвращения Рашида.

У Нура прекрасный аппетит: на пару с Недимом они способны съесть меню целого ресторана и не чувствуют пресыщения. Hyp хочет все попробовать, все оценить. Рашида благословляет его всякий раз, как он открывает рот. Хатем просит ее оставить внука в покое. Недим предлагает свозить его на Бюйюкаду,[55] где находятся лучшие рыбные рестораны.

Hyp успел изучить дом до малейших закутков. Он обнаружил зарубки на дверном косяке и сделал еще одну, соответствующую его теперешнему росту. Какая пропасть отделяет последнюю зарубку от предпоследней, сколько лет прошло, будто целая вечность… Hyp даже отыскал оливковую косточку, которую еще в детстве спрятал за оконную щеколду. За долгие годы она высохла и вот-вот рассыплется от первого же прикосновения, поэтому Hyp решил оставить ее на старом месте.

Руки сына гладят алебастровых дервишей, и я рассказываю ему, что ребенком он разбил одного из сейхов.[56] Он смеется, ставит на ладонь дервиша, сбрасывающего одежды в знак отречения от низменного мира, покачивает рукой, любуясь преломлением солнечного луча на фигурке и пытливым взглядом исследователя изучая структуру материала.

В то утро Недим рано поднял брата с постели. Его резиновые сапоги поскрипывали в такт старому паркету. Hyp залпом выпил чашку кофе и оделся, так до конца и не проснувшись. Он последовал за братом на пристань и, ни слова не говоря, уселся в каик. Они гребли молча, чтобы обитатели подводного мира не заметили их присутствия. Недим заранее приготовил удочки и наживку, и вот теперь Hyp старательно повторяет движения брата: они гребут в одном ритме, их руки работают в унисон. Потом братья останавливаются, и из своего окна я вижу их согнутые спины, их кепки, и пар их дыхания над волнами. В эту минуту Босфор принадлежит им одним.

Они о чем-то долго шептались, прерывая разговор лишь затем, чтобы вытащить рыбу. Привлеченные скрипом наматываемой удочки, морские жители всплывали на поверхность воды.

Они рыбачили три часа. На обратном пути Недим обнял брата за плечи, и они зашагали рядом. Что-то сказанное Недимом растревожило Нура, страдание явно прочитывалось на его лице. Неся полные ведра рыбы, оба выглядели печальными. Я сразу догадалась, что произошло: Недим открыл брату страшную тайну, которую мы старательно прятали в закутках памяти.

Какими словами Недим выразил нашу боль? Впрочем, это уже не имело значения, главное, что Hyp понял, отчего расстались его родители. Ему не придется больше жить, не зная правды, которую ни мать, ни отец не решились бы ему рассказать. Стыд был слишком глубок, и отыскать подходящие слова не представлялось возможным. Я была благодарна Недиму, что он избавил меня от этого груза.

Визит Нура продолжался. Он пребывал в том же светлом настроении, что и по приезде, лишь временами выглядел отсутствующим, будто представляя себе обстоятельства той давней драмы. Я пыталась поставить себя на его место и посылала сыну зрительные образы. Понимая, что происходит с братом, Недим все время старался вернуть его к действительности. Hyp по-прежнему был очень ласков с Хатем, случившееся не уронило тетушку в его глазах.