Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла

• Название: Ближневосточная новелла
• Автор: Салих ат-Тайиб
• Издательство: Наука
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

В сборнике представлена современная новеллистика Ближнего Востока. Отобраны лучшие произведения арабских, иранских и турецких писателей о сегодняшнем дне их стран. В сборник вошли рассказы популярных у нас писателей — Нагиба Махфуза, Гассана Канафани, Бекира Йилдыза — и менее известных.

---

Готовность нации

Перевод Н. Кондыревой и Ш. Бади

В предбаннике стоял крик: только что научившийся ходить двухлетний малыш Бэгум, сын новой водоноски, опять напрудил на скамью. Услыхав об этом, женщины с шумной бранью повыскакивали из мыльной. От их тощих тел шел пар, клубился над обвислыми, увядшими грудями, пока они с брезгливой осторожностью собирали свои подстилки и полотенца, обмоченные ребенком, во всю ругая водоноску. Те, кто считал себя поважнее — потому, что их мужья занимали какое-то положение, — при этом еще грозили хозяйке бани или требовали ее вмешательства:

— Господи, глаза бы не глядели!.. Надо же, гаденыш, целый бурдюк тут опростал!..

— Ну, ханум[26], что ж поделаешь! Ей-то как быть — ребенка с собой в баню тащить, что ли? Ему там не продохнуть, в духотище такой!

— Ну ладно, хватит! Теперь уж и хозяйка защищать взялась! Кто ее заставляет — сидела бы дома, детей своих нянчила. Еще раз такое случится — скажу мужу, чтоб баню совсем закрыли…

Это говорила одна из посетительниц, Мехрангиз-ханум, жена мелкого чиновника. От других она отличалась лишь тем, что ее таз для мытья был чуть больше, а кувшин для воды — чуть выше.

Женщины топтались на скамье у своих вещей, перешагивая через подстилки и платье других; их головы, покрытые кашицей из хны, были завернуты влажной, в рыжих пятнах бумагой, с мокрых лонгов[27] ручьем стекала вода — прямо на чужие вещи, хозяйки которых тут же поднимали крик… Мехрангиз-ханум, удостоверившись, что ее подстилка не пострадала, сразу умолкла и удалилась в баню, оставив всех орать в предбаннике сколько душе угодно.

В банном зале две женщины сидели на скамье перед недавно замурованным входом в бассейн[28] и тщательно намыливались. Еще несколько женщин, кто с детьми, кто без детей, разбрелись по залу. Железная дверь одной из душевых кабинок, сплошь покрытая ржавчиной от сырости, соскочила с верхней петли и теперь висела, скособочившись, привалившись к стене. Какая-то женщина, на последнем месяце беременности, осторожно выходила из кабины, с трудом переставляя ноги под тяжестью огромного живота. Голова ее была обмотана красным платком, чтобы не замочить волосы. Мехрангиз-ханум важно и неторопливо вошла в банный зал, направилась прямо к своему подносу, уселась на него и крикнула Бэгум, чтобы та принесла ей воды.

Старуха-банщица, которая слышала скандал, поднятый Мехрангиз-ханум в предбаннике, наскоро сполоснула другую свою клиентку и поспешила к Мехрангиз-ханум. Банщица была женщина умная и опытная. Свои полуседые волосы она никогда не красила: не хочу, мол, казаться моложе, чем есть. Никогда не злословила на чужой счет, хотя была, как все банщицы, словоохотлива. Она предпочитала рассказывать о себе, о своих молодых годах, о первом муже, о детях, которые теперь стали взрослыми — женить пора. Иногда она расспрашивала женщин о невестах, договаривалась, что в такой-то день придет свататься…

Мехрангиз-ханум снова выложила банщице все, что она уже говорила в предбаннике. Банщица, неторопливо растиравшая мыльной рукавичкой дряблую плоть Мехрангиз-ханум, выслушав все ее претензии, сказала:

— Ханум, не мое это, конечно, дело, я стара уже одной ногой в могиле, можно сказать… Мне от жизни ожидать нечего — да ведь и бояться тоже нечего. Из-за работы этой дрожать, что ли? Сынки мои, дай им бог здоровья, как ветки чинары растут, кусок хлеба для матери у них найдется… Я и банщицей работаю, просто чтобы без дела не сидеть. А так — сама себе служанка, сама госпожа! Вы, конечно, можете меня не слушать — воля ваша, по только волосы мои седые дают мне право и вам словечко сказать — по-матерински.

Конец своей речи она произнесла так мягко и проникновенно, что Мехрангиз-ханум на минутку почти забыла о своем высоком положении в обществе, о присущем ей превосходстве над этими безродными низкими бабами.

— Ну, конечно, ханум! Что там ни говори, вы нам как мать родная… — проговорила она.

— Пусть господь не лишит нашу баню ваших милостей! За такую госпожу жизни не жалко, право слово. Вот, ханум, я и говорю: коли я без работы останусь, беда невелика, а бедняжка Бэгум — она нуждается… Старший ребенок у нее этот год в школу пошел — поиздержалась она, все карманы повытрясла. Муж-то у нее, горемыки, воинскую повинность отбывает… А в этой неразберихе всякое может случиться — от него давно и вестей-то нет. Вот так, ханум, ничего не поделаешь… Приходится ей самой детишек кормить.

Мехрангиз-ханум совсем забыла о своем высоком сане, слушала, разинув рот, а потом только и нашлась сказать:

— Неужто правда?

— А чего мне врать, госпожа хорошая?.. Вы вот изволили говорить: «Пусть дома сидит, за детьми присматривает!» А хлеба-то где для них взять? Сказать по правде, ханум, мне эти ваши слова не по душе, не по-божески это. Вы ведь, слава тебе господи, госпожа добрая, милостивая, не к лицу вам так говорить…

Мехрангиз-ханум внимала уговорам банщицы, взявшей на себя роль миротворца. В нагретом воздухе пар смешивался с жирным запахом грязной кожи и мыла. Молоденькая бойкая девушка потеряла где-то свое мыло и рукавичку и, разыскивая их, вдруг запела приятным, хоть и неокрепшим голоском модную песенку:

Ох, провались та баня — стащили мою шайку и лоханку!
Ох, провались та баня — стащили мои лонг и косынку!..
Стащили лонг и косынку, стащили шайку и лоханку —
Провались на месте та баня!

Все дружно расхохотались и стали потихоньку подпевать девчонке.

Из дальнего темного угла, где сводили волосы с тела, тянуло запахом сернистого мышьяка, дышать становилось все труднее. С пола, от тазов с горячей водой, от голых женских тел шел пар. Он клубами поднимался вверх, к грязному, разбухшему от сырости куполу бани, и там, казалось, смешивался с грохотом тазов и прочих посудин, с пением той девчонки… По своду купола, сверху, где в тусклом свете, проникавшем сквозь немытые оконца, вились бледные листья какой-то травы, неизвестно как выросшей здесь, сбегала вниз вода. Наверное, пар, соприкасаясь с холодным стеклом, превращался в эти грязные ручейки и капли, от которых, по словам старух, на теле язвы бывают, — ручейки стекали по стенам, капли падали на головы и плечи женщин.

Скандал в предбаннике испортил всем настроение, но понемногу покой и довольство опять воцарились в этом сыром, душном мирке. Девчонка, которая все еще разыскивала свою банную рукавичку и мыло, решила пошарить вокруг маленького бассейна при входе в баню. Она направилась туда, но не дошла и до середины зала, как вдруг одна из плит пола провалилась под ее ногами… Раздался отчаянный испуганный крик, и баня заполнилась едким кисловатым дымом[29]. Женщины опять загалдели, в бане поднялся невообразимый шум. Девушка провалилась по грудь, она была без сознания. Побледневшие банщицы и водоноска со всех ног кинулись к ней, другие женщины помогли им, все вместе они вытащили девочку. Грудь и живот у нее были исцарапаны и сильно кровоточили. Ноги, которые несколько минут оставались в горячей золе теплового хода, опухли, на них появились волдыри. Баня была полна дыма. Прибежала испуганная и встревоженная хозяйка и сразу же послала за истопником. Девушку подняли, обмыли царапины, ноги смазали мазью и перевязали. На этот раз за хозяйку принялись не на шутку.

— Ну что она может сделать? — вступилась за нее умная банщица. — Как будто все это нарочно подстроила она, хотела, чтобы ее баня обрушилась и девушка пострадала…

Привели истопника. Сказав «йаллах»[30], он вошел в баню. Женщины попрятались по углам. В пол вставили новую плиту вместо провалившейся, все повреждения устранили, и истопник удалился. Хозяйка велела вынуть в куполе несколько стекол, чтобы дым выходил побыстрее. Девушка, едва пришедшая в себя, стонала в предбаннике, но, видно, ее веселый нрав все-таки брал верх над болью. Понемногу все успокоились, правда, то тут, то там раздавались голоса:

— Только бы господь уберег от третьего раза!..[31]

Мехрангиз-ханум, кончив мыться, вышла в предбанник. Она оделась, но, прежде чем уйти, крикнула Бэгум и сунула ей мелочь — сдачу с однотумановой бумажки, которую ей только что вручила хозяйка бани.

Было начало шахривара 1320 года[32]. Время близилось к полудню. Город жил своей обычной жизнью. Не было ничего нового, только солдаты без мундиров, в одних нательных рубахах, с жестяными баулами — наскоро переделанными бидонами из-под керосина — бесцельно слонялись по улицам. Они наводнили город несколько дней назад и теперь, повинуясь привычке, выработавшемуся у них рефлексу, все еще ходили по трое в ряд, как в патруле. Быстро проезжали автобусы. Прохожие, толкая друг друга, недовольно хмурились, все спешили по своим делам.

Вдруг опять послышался гул самолета. Люди еще не пресытились видом «железных демонов», они останавливались посреди дороги, задрав голову, и глазели, пока шея не онемеет, и, даже когда головы опускались, рты еще долго оставались разинутыми… Оцепенев от изумления, они следили за черной точкой в небе. С южной стороны города донесся приглушенный взрыв — один, другой… В чистой голубизне неба стали расплываться белые пятна — следы разрывов зенитных снарядов. Все в городе побросали дела, высыпали на улицу. Что произошло? Никто не знал.