Вениамин Милов - Дневник инока

• Название: Дневник инока
• Автор: Вениамин Милов
• Жанр: Религия

Епископ ВЕНИАМИН (Милов)

Дневник инока

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

© Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999

Источник:

Православие и современность. Электронная библиотека - http://lib.eparhia-saratov.ru/

---

Плодом моего гощения в монастыре было составление труда"Историко–статистическое описание Яранского Пророчицкого мужского монастыря". Это сочинение в счет обязательных письменных работ было подано мною преподавателю Церковной истории Вятской семинарии Н. Г. Гусеву (тогда я учился в шестом классе). Гусев, совмещавший с учительством редактирование"Вятских епархиальных ведомостей", внимательно относился к сочинениям семинаристов. Мне за труд поставил"пять с плюсом"и дал лестный отзыв. Другим моим сочинением, написанным под свежим впечатлением о монастырской жизни, было"Жизнь и труды игумена Нила (Пилякова)". Покойный отец Нил, почивший в Бозе на тридцать третьем году жизни от чахотки, занимался поэтическим творчеством, печатал свои произведения в газетах и журналах, поэтому к жизнеописанию я приложил собрание его стихотворений, простых и звучных, овеянных духом религиозности и памяти смертной.

14 марта 1928 года

Ко времени окончания семинарии я все же представлял собой духовно болезненную натуру, полную недостатков. Пусть смягчалось зло моего сердца воздействиями Церкви, плачем умиления во время литургии, но страсти, несмотря на светоносную помощь Божию, держались цепко в моем сердце, доставляя мне немало страданий. Сколько я претерпел внутренних плотских борений, ведает один Бог. Погоня за высокими баллами в ответах на уроках, боязнь потерять первенство среди товарищей сделали меня пустым честолюбцем, мечтавшим о духовной или светской карьере, об учении в Духовной академии на казенный счет. С товарищами я обходился желчно, сухо, сторонился их, любви к ним не испытывал и с их стороны не чувствовал симпатии к себе. Между тем в глубинах моей души жила сильная жажда общения, неясная чувствительность с примесью, пожалуй, слащавого сентиментализма. При малейшем проявлении к себе невнимания со стороны окружающих я сгорал от обидчивости, упрямства и своеволия. Недаром мама часто говаривала мне:"Из тебя выйдет строптивый монах".

В это время под влиянием посещения отцом Белгорода и знакомства с жизнью святителя Иоасафа Белгородского душа моя прониклась особенным благоговением к этому святому. Часто молился я ему, взял за образец его жизнь и носил его духовный образ в своем сердце. Меня охватило такое же почитание и преклонение пред нравственным величием святителя Иоанна Златоуста, когда я прочитал повесть Фаррара"Власть тьмы в Царстве света", посвященную ему. Мне хотелось в жизненном подвиге подражать великому святителю, хотя я и чувствовал себя тупоумным невеждой, гордым нищим по дарованиям благодати, далеким от Бога великим грешником.

В Вятке мне приходилось изредка бывать у иеромонаха Трифонова Успенского монастыря отца Антония, необыкновенно добросердечного инока, и у казначея Александро–Невского Филейского монастыря отца Ипатия. Оба инока принесли мне много пользы своей доброй настроенностью, сказаниями о жизни и подвигах знаменитого прозорливого старца иеросхимонаха Стефана Филейского. Кстати, Александро–Невский мужской монастырь находился верстах в семи от Вятки. Вечная память отцу Антонию и отцу Ипатию, уже отшедшим в лучший мир. Да упокоит Господь их добрые души в Своем Вечном Царстве.

17 марта 1928 года

Воспитательное влияние на мою душу городской обстановки было слабее, нежели действие благотворной атмосферы глухого, затерявшегося среди деревень Яранского монастыря. Вспоминаю также о начальнице Яранского инородческого детского приюта Домнике Семеновне Ахмониной, к которой иногда ездил игумен отец Геннадий, помогавший оборудовать устроенный ею приют. В один из наших приездов она вручила мне полотенце с нашитым на нем черным крестом и загадочно сказала:"Вы умрете в этом году". Странные слова пронизали меня, как электричество. Возвращаясь из приюта в обитель, я мысленно прощался с белым светом. Умирать очень не хотелось. Впереди открывалось заманчивое будущее, душа была преисполнена жаждой жизни. Все‑таки предсказанию я настолько поверил, что целый год невольно воздерживался от неосторожных поступков, тщательно готовился к переходу в вечность, избегал увеселений и развлечений. Когда же по истечении назначенного срока пророчество не сбылось, я облегченно вздохнул, и все вошло в обычное русло.

Как оказалось впоследствии, начальница приюта была в прелести. Демон тонкого самомнения обуял ее душу. Она пророчествовала и многим другим людям, вступила на путь старчества, имея цветущие страсти внутри себя. И погибла она трагически еще довольно молодой. Пред смертью ее обуял ропот на Господа, она видела в видениях мнимых ангелов. Это бес являлся ей в образе Ангела света. Незадолго до ее кончины я видел два удивительных сна. Вообще, как уже говорил, сны я вижу очень редко. В первый раз мне привиделось, что я будто бы стою в вятском кафедральном соборе у гробницы святителя Ионы. На ней перед иконой горят две свечи. Вдруг одна свеча гаснет и, оторвавшись от подсвечника, падает на церковный пол. Другой сон не менее знаменательный. Я видел картину самоубийства этой злополучной начальницы. Помню, холодный пот выступил у меня на челе, когда я проснулся. Оба сна были переданы мною Домнике Семеновне. И как вскоре они точно исполнились! Несчастная женщина после ряда посягательств на самоубийство, наконец, повесилась. Бес восторжествовал над отпавшей от Бога гордой душой и увлек ее в свой преисподний мрачный ад. Всякий раз, как вспоминаю я жалкую участь неосторожной начальницы приюта, так скорблю всем сердцем и готов плакать по погубленной душе.

Не могу не отметить предсказания о моем последующем житии некоего соловецкого схимника. Некто из паломников захватил с собой мою фотографическую карточку и показал ее [одному] старцу, заочно попросив мне благословения. Старец посмотрел на фотографию, грустно покачал головой и скорбно сказал:"Ах, Витя, Витя! Много тебе придется перенести впереди. Помни житие митрополита Филиппа". С паломником добрый схимник прислал мне восковую свечу и два больших куска сахара. Мне почему‑то подумалось, не приму ли я смерть через удушение. Что касается личности московского Митрополита Филиппа[42], то она памятна для меня тем, что мое первое проповедническое выступление в полудетском возрасте падает на день памяти этого знаменитого исповедника Правды Божией. В названный день игумен Геннадий заставил меня прочитать поучение о жизни и подвигах святителя Филиппа по сборнику протоиерея Г. Дьяченко. Ободренный первым опытом благовествования Божия слова, я уже сам испросил настоятельского благословения на продолжение проповедничества, постепенно перейдя от чтения по книге к устному изложению проповеди без тетрадки.

25 марта 1928 года

В один из вакационных[43] периодов, не помню, в каком году, кажется, перед шестым классом семинарии, с казначеем Яранского монастыря иеромонахом отцом Афанасием я побывал в Белогорском мужском монастыре[44] Пермской епархии. Опускаю второстепенные подробности поездки и остановлюсь на изложении более или менее интересных эпизодов путешествия.

Когда возница, везший меня и отца Афанасия на крестьянской телеге, подъехал к крутой горе, на которой расположены монастырские здания, я поднял голову к вершине и заметил, что купол громадного монастырского храма весь в облаках. А гора эта белая, меловая. Чтобы съехать с нее, крестьяне обычно завязывают колеса веревкой и волоком осторожно спускаются вниз на проезжую дорогу. Поднимались мы к обители пешим ходом по скату горы и вдруг видим: с горного склона тихо струится вниз источник воды. Не выдержал отец Афанасий, благоговейно снял шляпу, перекрестился и воскликнул:"На горах станут воды"[45]. Приблизившись к вершине, мы увидели громадный крест с живописным на нем распятием, обитый каким‑то металлом и позолоченный. Солнечные лучи ударяли в позолоту, и было впечатление, что крест объят пламенем. Как потом выяснилось, крест водружен был вместо каменной ограды и, по монастырскому уставу, представлял собой ту пограничную черту, переступить которую никто из насельников монастыря не смел без разрешения игумена. Настоятельствовал тогда в Белогорской обители архимандрит Варлаам, бывший прежде старообрядческим начетчиком.

Уставная служба в храмах монастыря отличалась торжественностью и глубоким умилением. Схимники с детски незлобивыми лицами имели в храме свои места, молодые иноки стояли на хорах, а часть из них — внизу. После вечернего правила свечи в храме гасились и вся иноческая рать, человек пятьсот, едва слышно шелестя мантиями, двигалась по направлению к раке с частицами мощей. Среди храмового полумрака изредка можно было усмотреть лишь сверкание наперсных иеромонашеских крестов. Затем раздавалось мощное пение молитвы"Достойно есть…"на афонский распев. При звуках молитвенного ублажения Божией Матери хотелось плакать. Светлые чувства широкой волной заливали душу, и думалось, как, вероятно, в эти минуты трепещет сатана и ненавидит поющих монахов.