Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

• Название: Наша трагическая вселенная
• Автор: Скарлетт Томас
• Издательство: АСТ, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35674-2

Свой первый роман английская писательница Скарлетт Томас опубликовала в 26 лет. Затем выпустила еще два, и газета Independent on Sunday включила ее в престижный список двадцати лучших молодых авторов. Ее предпоследняя книга «Наваждение Люмаса» стала международным бестселлером. «Наша трагическая вселенная» — новый роман Скарлетт Томас.

Мег считает себя писательницей. Она мечтает написать «настоящую» книгу, но вместо этого вынуждена заниматься «заказной» беллетристикой: ей приходится оплачивать дом, в котором она задыхается от сырости, а также содержать бойфренда, отношения с которым давно зашли в тупик. Вдобавок она влюбляется в другого мужчину: он годится ей в отцы, да еще и не свободен. Однако все внезапно меняется, когда у нее под рукой оказывается книга психоаналитика Келси Ньюмана. Если верить его теории о конце вселенной, то всем нам предстоит жить вечно. Мег никак не может забыть слова Ньюмана, и они начинают необъяснимым образом влиять на ее жизнь.

---

— Запросто! Хорошо. А чего же хочу я?

— Я не знаю. Чего ты хочешь?

Она вздохнула.

— Ох. Непростая задача.

— Ты хочешь Марка?

— Не знаю. Думаю, что да.

Она перешла на шепот, в то время как на заднем плане, утопая в гуле искусственного эха, заиграла электрогитара. Потом я услышала, как закрылась дверь и звуки гитары стали тише. Либби снова заговорила нормальным голосом.

— Я на кухне, — сказала она и снова вздохнула. — Да, я хочу Марка. Но еще я хочу, чтобы Боб меня за это не возненавидел. И еще хочу, чтобы субботний вечер не превратился в катастрофу и чтобы мне поскорее доставили пряжу — надо уже начать вязать лабиринт…

— Лабиринтом вроде бы занимаются большие дядьки?

— Ха-ха. Я разве тебе не рассказывала про безумную книгу, которую я тут недавно купила? Называется «Свяжи себе фантазию». Бабушка Мэри увидела ее у меня и начала листать в поисках идей для лотерейных призов. Ты ведь слышала о том, что по случаю открытия лабиринта будет проводиться лотерея? Так вот. Бабушка Мэри решила, что мы можем связать лабиринт с точно таким же узором, какой будет у того, в парке. И пришить его к отдельно связанному пейзажу. Еще она хочет связать заколдованный лес и каких-нибудь чудо-зверей. В общем, мне достался лабиринт и несколько деревьев. Бабушка Мэри вяжет пейзаж и остаток леса. Не знаю, зачем мы вяжем лес, но бабушка Мэри говорит, что ей ужасно интересно, справимся ли мы. А ты, кстати, купила тогда пряжу?

— Да! Она такая, знаешь, серебристо-голубая, с мохером. И еще я купила схему вязания тапочек. Правда, не знаю, когда у меня будет на это время. И статью нужно написать, и над романом поработать… Готовым вещам надо «придать форму». Я, оказывается, шарфу своему должна была форму придать. Это действительно нужно?

— Да.

— Эх. Мне показалось это такой нудной затеей… И что, правда надо прикреплять вещи булавками к доске?

— Иногда надо. Но я в основном просто расправляю детали на полотенце на чистом столе и оставляю их там сохнуть.

— У меня нет чистого стола. Подожди-ка секунду.

Я положила трубку на подлокотник дивана и сняла кофту. Дом никогда как следует не прогревался, даже летом, но, пока мы разговаривали с Либби, воздух становился все более и более влажным, будто приближалась гроза. Я снова взяла трубку, и в этот момент за окном сверкнула молния.

— О господи, — выдохнула я в телефон. — Молния.

— Где?

— Ты что, не видела?

— Нет.

— Да не могла ты не видеть!

— Тебе, наверное, показалось. Так о чем же мне попросить вселенную?

— Не знаю. О настоящей любви?

— Твою мать! Тебе первым делом нужны деньги, мне — любовь, хотя вообще-то от собственных денег я бы тоже не отказалась, ну и вдобавок ко всему мне бы хотелось лучше справляться с работой в саду. Чего же еще можно желать кроме денег, любви и творческих способностей?

— Мира во всем мире?

— Если бы у всех были деньги, любовь и творческие способности, не было бы необходимости просить о мире во всем мире. Так, ладно. Да, я хочу любви. Я хочу Марка. Слушай, а что будет, если эта книга попадет в руки Бобу и он попросит у космоса, чтобы я любила его больше, чем Марка?

— Наверное, настанет конец света, — предположила я.

Часы показывали восемь. Молний я больше не видела, а Кристофер так до сих пор и не пришел. Мобильного телефона у него не было, и я хотела уже звонить его отцу, но передумала. Вместо этого я сидела и некоторое время изучала схему вязания тапочек. Потом набрала три петли, с которых надо было начинать боковую часть тапочки, и провязала один ряд. На это у меня ушла примерно минута. В следующем ряду нужно было прибавить одну петлю, и мне пришлось сходить наверх за книжкой «Учимся вязать», чтобы внимательно рассмотреть рисунок и разобраться, как это делается. Потом я сварила себе кофе и попыталась прибавить петлю. У меня ничего не получилось, я все распустила и начала набирать петли заново. Прекрасная серебристо-голубая шерсть уже становилась потрепанной и неопрятной. Я отрезала испорченный конец нити и начала все сначала.

Как же это было похоже на мой чертов роман! Все, что я когда-либо для него придумывала, сначала казалось отличной идеей, но потом мне в голову приходила другая «отличная идея», и от прежней приходилось отказываться. И как, интересно, я собиралась ввернуть в роман все эти эзотерические книги? Ну хорошо, работа над статьей действительно может пойти на пользу моей героине — ей будет чем заняться, придется выйти из дома, пообщаться с людьми, — но как передать с помощью формата блокнота, что она собирается что-то написать, а не просто так читает всякую чепуху? И как изменится жизнь героини после того, как она прочтет все эти книги? Она придет к выводу, что наука сильнее иррационального или же наоборот? А какой-нибудь третий вариант тут возможен? Я вздохнула и снова распустила то, что успела связать. Кристофера все не было, а я проголодалась.

Я совершила налет на банку с мелочью, надеясь, что там завалялась пара фунтов: тогда я смогла бы купить себе на обед рыбу с картошкой вместо того, чтобы грызть бутерброд из черствого хлеба с фасолью. Но в банке обнаружились только однопенсовые и двухпенсовые монетки, и тащить все их в рыбный ларек мне было стыдно. Если сейчас придет Кристофер и спросит, как он это любит делать, что у нас сегодня на обед, я, пожалуй, взорвусь от злости! А почему бы ему самому хоть раз не подумать о том, что мы будем есть? В конце концов я пообедала хлебом с фасолью, запив его очень крепким кофе. Все то время, пока я ела, передо мной на столе лежал открытый «Второй Мир». Мне было ужасно любопытно прочесть новую книгу Ньюмана, тем более что на обложке у нее был отзыв Ви. Может, все-таки это она прислала мне предыдущую книгу? Чтобы узнать, мне придется с ней связаться, но как же это сделать?

Беша обедала вместе со мной. Каждый вечер я клала ей в миску сухой корм и небольшую порцию собачьих консервов. Она мигом проглатывала консервы, а потом вытаскивала передними зубами один-единственный кусочек сухого корма — печеньку размером с маленькую гальку, относила ее в коридор, подбрасывала в воздух, каталась на ней и только после этого съедала — хрум-хрум! — с таким звуком, каким озвучивают на радио чьи-то шаги по гравию. Затем она возвращалась, брала следующий кусочек — и так продолжалось целую вечность. Иногда она эту печеньку «закапывала», конечно, не по-настоящему, ведь земли у нас дома не было, но она инстинктивно проделывала те простейшие движения, которые обозначали «закапывание». Завершался этот ритуал тем, что Беша подталкивала воображаемую землю носом и накрывала печеньку слоем почвы. Она делала это очень старательно, и в глазах у нее появлялось такое задумчивое выражение, будто она представляла себя героиней в какой-нибудь собачьей истории.

Пока мы с Бешей ели, чайки за окном кричали свое «эк-эк» и одинокий ветер медленно кружился в вальсе, спускаясь по ступенькам Браун-Хилл, а потом летел дальше, через весь город, пока не достигал наконец реки, где его ожидали партнеры по танцу — корабли, и тогда он замирал от восторга, и в воздухе раздавался легкий звон.

«Второй Мир» состоял из двух частей. В первой части, которая называлась «Основные положения Второго Мира», кратко рассказывалось о том, что после конца времен все мы будем возрождаться снова и снова и попадать в мир, созданный точкой Омега, которая, в свою очередь, образовалась из Энергии. Вторая часть под заглавием «Путешествие Героя», похоже, была многим обязана Джозефу Кэмпбеллу и Карлу Юнгу. Ньюман ссылался то на одного, то на другого. В одном месте он написал так: «То, что Юнг называл „коллективным бессознательным“, я называю точкой Омега, хотя, конечно, у меня есть возможность использовать теорию Фрэнка Типлера, чтобы выдвигать новые гипотезы относительно сознательной бесконечной субстанции, из которой возникают архетипы. Внутри точки Омега все мы — плагиаторы, мы все распознаем основополагающие архетипы и используем их в своих драматических историях и снах — неважно, вымышленных или нет. Возможно ли такое, что точка Омега сама придумала все основные сюжеты, чтобы показать нам, как надо жить и как жить не надо? И когда на одной из многочисленных Дорог Приключения нам встречается Мудрый Старец, что если за его обличьем скрывается она, точка Омега?»

Доводы Ньюмана были мне знакомы. Жизнь — это чертовски сложный квест, говорил он, а вы — герой этого квеста. Цель жизни — пройти квест до конца. А чтобы это сделать, необходимо разобраться, что именно вам нужно отыскать где-нибудь в далекой пещере, вооружиться, отправиться в путь, найти пещеру и добыть ту самую вещь. Любое препятствие на вашем пути — это чудовище. Как все просто! Никому и в голову не придет, что пещера может обернуться зубастым влагалищем или что ты провалишь все дело из-за каких-то там смеющихся птиц! Так или иначе, Ньюман не объяснял (и даже не признавался в том, что никакого объяснения у него не было) свой главный парадокс. Он не писал, как разобраться в том, герой ты или чудовище. Ведь кто-то должен быть чудовищем, иначе непонятно, почему остальные — герои. Вместо того чтобы решать эту проблему, Ньюман посвятил много времени критике греческой трагедии, которую он называл «порочной», и модернизма, который представлялся ему «жалким». Самым удивительным было его прочтение «Царя Эдипа». Эдип у него не был символом проклятия, которое накладывают на человека знание и желание, но являлся, в терминах Ньюмана, провалившимся проектом, прерванным квестом с надписью «игра окончена». Чтобы конец получился по-настоящему счастливым, Эдипу следовало умереть, родиться заново и начать с чистого листа. Вот только обидно было бы обнаружить, что это ты — чудовище, и вступить в борьбу с самим собой: монстру все же лучше находиться где-то вовне, чтобы ты мог его убить и двигаться дальше до тех пор, пока не отыщешь сокровище и принцессу и не достигнешь просветления, и уж тогда добро пожаловать на Путь к Совершенству. Его непонимание трагедии было настолько глубоко, что мне захотелось немедленно написать кому-нибудь возмущенное письмо. Но кому можно было об этом написать? Только Роуэну. Я вздохнула.