Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

• Название: Наша трагическая вселенная
• Автор: Скарлетт Томас
• Издательство: АСТ, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35674-2

Свой первый роман английская писательница Скарлетт Томас опубликовала в 26 лет. Затем выпустила еще два, и газета Independent on Sunday включила ее в престижный список двадцати лучших молодых авторов. Ее предпоследняя книга «Наваждение Люмаса» стала международным бестселлером. «Наша трагическая вселенная» — новый роман Скарлетт Томас.

Мег считает себя писательницей. Она мечтает написать «настоящую» книгу, но вместо этого вынуждена заниматься «заказной» беллетристикой: ей приходится оплачивать дом, в котором она задыхается от сырости, а также содержать бойфренда, отношения с которым давно зашли в тупик. Вдобавок она влюбляется в другого мужчину: он годится ей в отцы, да еще и не свободен. Однако все внезапно меняется, когда у нее под рукой оказывается книга психоаналитика Келси Ньюмана. Если верить его теории о конце вселенной, то всем нам предстоит жить вечно. Мег никак не может забыть слова Ньюмана, и они начинают необъяснимым образом влиять на ее жизнь.

---

— В наш курс Владимир Пропп тоже входит, — сказал Фрэнк. — Он изучал русские народные сказки и тоже составил общую для них «формулу». Он утверждал, что все они построены из определенного числа элементов — примерно так же, как из одних и тех же ингредиентов готовятся совершенно разные блюда. Например, многие сказки начинаются с того, что на героя налагают какой-нибудь запрет — скажем, запрещают заглядывать в шкаф или срывать с дерево яблоко. Мотив запрета Пропп обозначает кодовым знаком Y1.

— А потом герой непременно делает то, что было запрещено, да? — спросила я, хотя сама прекрасно знала ответ.

— Непременно, — кивнул Фрэнк.

— То есть вся литература одинакова?

— Нет-нет, — Ви энергично замотала головой. — Существуют истории, в которых нет никакой формулы, но встречаются они реже. Математически они выражаются совсем по-другому. Для того чтобы составить уравнение таких историй, понадобятся мнимые числа — квадратные корни из отрицательных чисел. Я сейчас как раз пишу работу на эту тему.

Тут привезли нашу пиццу, и Ви больше ничего не рассказала про свою работу.

— Так что же вам не понравилось в моих обезьянах? — спросил Тони у Ви, когда все приступили к еде.

— Нет, в каком-то смысле с обезьянами все в порядке, просто мне показалось, что вы искажаете идею бесконечности. Вы говорите, что, если бы в их распоряжении было бесконечно много времени, миллион или даже большее число обезьян в конечном итоге могли бы создать произведение, достойное пера Шекспира, просто потому что вероятность этого крайне велика.

Да, на лекции Тони именно так и говорил. А потом еще просил нас всех представить себе, будто мы держим в руках экземпляр «Бури». В этом мысленном эксперименте мы не знали, был ли этот текст создан Шекспиром или же случайно получился у группы обезьян. Так ли уж важно нам было это знать? Если за словами не стоит никакого намерения, есть ли в них смысл? Лично я сильно сомневалась в том, что текст, написанный не человеком, вообще можно будет прочитать и что «Буря» может быть создана без участия человека, как бы велика ни была вероятность. Но доводы казались вполне логичными, и в итоге все мы сошлись во мнении, что совершенно неважно, кто написал этот текст — Шекспир, обезьяны, компьютерная программа или еще кто-нибудь; по крайней мере, авторство никак не отразится на смысле слов, напечатанных на странице.

— За бесконечно большой промежуток времени, — сказал Фрэнк, — обезьяны написали бы бесконечное количество ерунды, прежде чем создали бы Шекспира. И это еще при условии, что нам удалось бы найти обезьян, которые прожили бы бесконечно долго, а это крайне маловероятно.

Ви рассмеялась.

— За бесконечно долгое время как минимум одна бесконечная обезьяна эволюционирует до такой степени, что сама превратится в Шекспира! — воскликнула она. — Только представьте себе! Ну и еще ваши философские зомби показались мне не вполне убедительными.

— Да? — огорчился Тони. — А мне они так нравились.

— Мне тоже! — снова рассмеялась Ви. — Мне понравилась мысль о том, что этот философский зомби — явление чисто гипотетическое — можно сказать, парадокс сам по себе. Существо, которого не может быть. Забавно, как это самое существо может говорить, что ему больно, когда на самом деле никакой боли оно не испытывает, и нам никогда не понять, как там в действительности — больно ему или нет. Мысль о том, что любой из нас может оказаться философским зомби, звучит страшновато и к тому же заставляет задуматься — естественно, при условии, что ты не философский зомби. И, конечно же, главная особенность философских зомби заключается в том, что они запрограммированы реагировать так, как мог бы отреагировать человек, но на самом деле они не люди. Безусловно, на первый взгляд этот зомби ничем не отличался бы от человека, но он бы ничего не чувствовал, ни о чем не думал и ничего не знал. Так вот, в связи с этим я и подумала: как же может философский зомби написать роман?

Это был хороший вопрос. Тони построил множество своих доводов на том, что, раз ты не в состоянии даже разобраться, не является ли другой человек (например, писатель) философским зомби, значит, ты не в силах понять, что он «хотел сказать» своим произведением, — даже если ты спросишь об этом его лично и он тебе ответит.

— Мне кажется, — сказал Тони, — что философский зомби все-таки может написать роман. Ну то есть, если это существо, которое запрограммировано вести себя точно так же, как человек, значит, составив множество высказываний о чувствах и прочих вещах, в конечном итоге оно может получить роман. Возможно, зомби использовал бы одну из формул Леви-Стросса или схему Владимира Проппа. Вот только…

— Что «вот только»?

— Вы правы. Если вы имеете в виду, что роман у него все равно выйдет никудышный, то да, вы правы. Я об этом не подумал. То есть вы говорите, что в каждом произведении искусства должно присутствовать человеческое начало?

— Именно так, — кивнула Ви. — Но я не говорю, что всегда можно знать наверняка, что это перед нами такое. Ведь человеческое начало нельзя потрогать, но все равно, если говорить научным языком, его невозможно отрицать. Ха! Оно как сознание, или темная материя, или «культура». Проблема с вами, гуманитариями, в том, что вы (уж извините меня!) барахтаетесь в точных науках и вечно все перевираете на свой лад. Ну, в большинстве случаев. Но это нормально. Представители точных наук сами вечно все перевирают, но такая уж у них работа — выдвигать неверные предположения и доказывать, что это неправда. Они только этим и занимаются. Ученые, изучающие общество, доказывают, что оно устроено неверно. Потому что доказать, что какое-либо предположение на сто процентов верно, все равно невозможно. Вы не передадите мне оливки?

Когда в среду утром я проснулась в Торкроссе, огонь все еще теплился за каминной решеткой, будто его кто-то заколдовал. Я подбросила в камин еще одно бревнышко и, дождавшись, пока на него перекинулся огонь, пошла сделать себе чай из шиповника и бутерброд с размятым бананом. Потом я включила ноутбук и увидела там письмо от Оскара. «Ты доведешь меня до инфаркта, — писал он. — Мало того что ты прислала текст раньше времени, так он еще и очень хороший! Да что там хороший, просто гениальный! Он и забавный, и даже актуальный, если верить в то, что твердят экономисты об опасности, нависшей над западным капитализмом, и о том, что скоро нам придется самим шить себе одежду, потому что китайских „потогонок“ больше не останется (загляни в раздел новостей в воскресных газетах, поймешь, о чем я). Пол хочет сделать его главным текстом в арт-приложении на этой неделе. Он даже подумывает о том, чтобы дать тебе колонку. Эти твои хобби XXI века очень его впечатлили. У него есть игрушечная железная дорога — ты знала?»

Колонка! Для любого газетного автора это был настоящий Святой Грааль! Но я вдруг вспомнила, что Оскар уже не в первый раз писал мне такое. Каждый раз, когда он собирался поручить мне нечто, чего мне делать совсем не хотелось, он прибегал к идее о том, что Пол подумывает дать мне колонку. Однажды я встретила Пола на какой-то вечеринке и упомянула эту самую колонку, и он посмотрел на меня как на сумасшедшую. Но на этот раз все было по-другому. Я не просила у Оскара дополнительного времени, не пыталась отказаться от задания. Я еще раз пробежала глазами письмо, выискивая там просьбу Оскара переписать статью заново к четвергу. Но ни о чем таком он меня не просил. Возможно, еще попросит в следующем письме, и тогда ситуация с колонкой разъяснится.

Каждый раз, когда кто-нибудь хвалил написанный мной текст, я перечитывала его заново, представляя себя тем человеком, которому он понравился. Только в таких случаях я могла расслабиться и получать удовольствие от собственной работы, но происходило это крайне редко. Начала я статью с самого очевидного: индустрия книг по самосовершенствованию существует за счет того, что заставляет людей испытывать недовольство по отношению к самим себе. Далее я рассказывала о разных нелепых методах, с помощью которых людям предлагают исправить свое «несовершенство» и стать успешнее в любовных делах, или в общении на работе, или в чем-нибудь еще. С помощью книг можно было научиться околдовывать кого угодно «особой» улыбкой; составлять подробный план любого нужного тебе разговора; быть «выбирающим», а не «выбираемым»; «притягивать» к себе понравившихся людей и предметы; использовать силу выражения «да пошел ты к черту!»; читать мысли других по жестам, а также коммуницировать с помощью собственного тела; применять древние творческие секреты для того, чтобы придать «огонька» презентациям в «пауэр-пойнте».

Если людям не удавалось навести порядок в своей жизни на этом свете, то существовал еще потусторонний мир с феями и духами-покровителями, а также прошлые жизни и жизни после смерти. Судя по этим книгам, у каждого человека была возможность стать героем. Чудовищем, или драконом, или просто помощником героя стать не предлагалось никому. Дураком или отшельником — тоже. Независимо от того, собираешься ли ты перенестись в идеальный загробный мир или просто планируешь вести себя «безупречно» на протяжении отпущенного тебе срока человеческой жизни, составляя лучшие в мире презентации в «пауэр-пойнте», самосовершенствование представлялось целью всех живущих на Земле. Весь западный мир будто превращался в реалити-шоу, где каждый непременно должен был стремиться к тому, чтобы стать самым популярным, самым талантливым, самым знаменитым. В своей статье я сымитировала жанр книг по самосовершенствованию, и она получилась чем-то вроде сборника житейских антисоветов. Например, я предлагала развить в себе способности, которые помогли бы стать отрицательным персонажем или даже тем самым дураком, который не ищет ни богатства, ни успеха, ни слюнявой романтики. Я писала, что, если идея самосовершенствования и индивидуального героизма нашим читателям неприятна, им следует купить себе книгу, с помощью которой можно обучиться какому-нибудь новому навыку или выучить еще один иностранный язык — но не для того, чтобы стать успешнее и лучше вписаться в общество, а просто так, без всякого повода: шагнуть с обрыва и посмотреть, что случится. Отрицательный персонаж или дурак вполне мог заняться наблюдением за птицами или ботаникой, научиться что-нибудь чинить или переводить, вышивать или даже вязать носки. Я писала о том, что, если мы не поборем в себе зависимость от индустрии самосовершенствования и связанных с ней средств круглосуточного развлечения и не вернемся к занятиям и хобби, столь популярным когда-то, мы рискуем превратиться в вымышленных персонажей, которые не годятся ни на что, кроме увеселения людей, с эстетической и психологической точек зрения не имеющих ни одного недостатка. Мы станем искусственно созданными царями мидасами — бесчувственными и черствыми. Нам будет хотеться лишь того, что можно тут же использовать, и того, что соответствует сценарию нашей жизни: пару туфель, новый диван, спортивный тренажер. А если все это не поможет, мы найдем массу других способов убежать от реальности, покупая комплекты альбомов любимой группы, видеоигры и готовые обеды, полные сахара и жира. Наша жизнь будет мало чем отличаться от эволюции образа вымышленного героя, и весь ее смысл сведется к тому, чтобы перейти ко второму акту, от второго — к третьему и дальше — к смерти в финале. Перечитав собственную статью, я нашла ее не слишком убедительной. Похоже, я сама, как и авторы всех этих книг, просто решила дать легкий ответ на все вопросы сразу. Впрочем, это ведь всего-навсего газетная статья, и мне по крайней мере удалось упомянуть в ней несколько неплохих книг, которые мало кому известны. Я стала читать статью заново — на этот раз представляя себя не тем, кому она понравилась, а суровейшим критиком. Я ни словечком не обмолвилась о самых безумных, но при этом очень неплохих книгах из моей стопки — выбрала себе наиболее легкие мишени. Выходит, я точно такая же мошенница, как и все остальные? С другой стороны, возможно, Ви прочитает эту статью и увидит, что я хотя бы пытаюсь иметь собственное мнение.