Лариса Исарова - Тень Жар-птицы

• Название: Тень Жар-птицы
• Автор: Лариса Исарова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1983

Повесть написана и форме дневника. Это раздумья человека 16–17 лет на пороге взрослой жизни. Писательница раскрывает перед нами мир старшеклассников: тут и ожидание любви, и споры о выборе профессии, о мужской чести и женской гордости, и противоречивые отношения с родителями.

---

Вот я и побаловался дневничком, пока сидел дома — и понравилось. Даже представляю днем, как приду к вечеру, сяду к столу и от всего отключусь.

Интересная тетка Марина Владимировна, никогда не знаешь, что она вдруг на уроке расскажет, на что отвлечется.

Приходила Антошка, навещала спасителя, так она матери заявила, и я не успел ее остановить. Мать губы поджала и фыркнула. Антошка ей не понравилась. Она принесла мне почитать новую зарубежную фантастику, строила из себя взрослую и, главное, отказалась пообедать с нами. А мать при чужих любит блеснуть кулинарными талантами… Короче, после ее ухода мать спрашивает так равнодушно:

— Что это еще за пигалица?

Я ей объяснил, что учится в нашем классе уже два месяца, иногда даже соображает, поговорить можно.

— Господи, да она в подметки Варьке Ветровой не годится!

Можно подумать — сильнее кошки зверя нет, лучше Варьки не бывает девчонок. Но мать к ней с первого класса неровно дышит.

Зато с Антошкой как с парном можно говорить, а с Варькой о чем?

Ей всегда чужие успехи покоя не дают. Прочтет в газете или по радио услышит о каком-то мероприятии в н-ской школе и начинает: «Ой, мальчики, давайте сделаем!», «Ах, мальчики, как интересно…»

В общем, мне повезло с предками, а у некоторых не дом, а мясорубка. Скандалы, войны холодные и нехолодные, как у Митьки. И чего людям не живется, только себе и другим нервы портят. Или это и правда как в лотерее? Один билет из тысячи со счастливым семейным вариантом?! Но у меня все будет тип-топ… Главное, не давать сесть на голову, девчонки это любят, даже самые умные. Уж на что Антошка и не девчонка, а сегодня заявила, что «мальчиков посещает только больных», что навестила меня «из чувства долга и благодарности».

Умора! На днях мы сидели на кухне, отец в ночь работал, мать так грустно мне и говорит: «Ничего ты мне не рассказываешь, совсем от меня отошел, а когда корью болел, за руку меня держал, не отпускал ни на минутку…»

Я почувствовал себя скотиной и начал что-то про школу говорить, а она меня перебила и спрашивает: «Кашу будешь есть?». Потом перебила снова, о ботинках вспомнила, испугалась, что я из них мог вырасти. Полезла в шкаф, потребовала, чтоб примерил. Вижу, совсем ей неинтересно, что со мной происходит. Только положено расспрашивать, вот она и попробовала. А я разлопушился, как дурак…

Правда, ногу она мне все шесть дней парила, соль в духовке в чулке грела, а потом прикладывала. Отец ее пуганул, что я могу хромым остаться, а сегодня заявила, что ради такой девчонки не стоило гробиться…

Отец не выдержал и прикрикнул:

— Не ради девчонки, а ради человека всегда стоит.

Звонил Митька, звал в компашку. А мне неохота. Одно и то же. Ланщиков, Петряков, Куров пьют, травят анекдотики, диски слушают, девчонки хихикают, вертятся, заигрывают — меня сразу спать тянет. Я вообще могу в летаргический сон впасть, когда много глупостей слышу…

Может, зря я дядьку не упросил, чтобы взял в партию после восьмого класса разнорабочим.

Вот Митька всегда что решит — выполняет, я же вроде Обломова. В мыслях уезжаю далеко, а на деле — пальцем шевельнуть неохота, плыву по течению, как бревно. Наверно, это у всех длинных. Наша литераторша назвала меня Ильей Муромцем, который тридцать лет и три года сидел на печи, все раскачивался на подвиги.

Да, у Антошки кожа на лице странная. Она возле окна сидела, а когда солнце включилось, ее лицо засветилось, как бабкина фарфоровая чашка, чем-то розовым… Смешная девчонка… И не может по классу пройти, чтобы что-то не обрушить. Уж на что я неуклюж, а прямо балерина рядом с ней. «Пол дрожит, земля трясется, это Глинская несется!» — спел Митька, когда она влетела и сбила с парт сразу три портфеля. А если за ручку двери или шкафа берется, ручка отлетает.

Сегодня после уроков неожиданно остался убирать класс. Глинская должна была дежурить, а Лисицын, с которым она сидит, заболел. Она попросила меня ей стулья и столы двигать. И домой потом пошли вместе. Тут ее молчаливость исчезла, она как затрещит — и о книжках, и о биологии, и о психологии, сама спрашивает, сама отвечает, прямо магнитофон. Хотел я ее портфель понести, а она его дернула, точно я его спереть могу, и шипит: «Не воображай, я не маленькая!»

Умора! Правда, она единственная из девчонок читала и Шекли, и Саймака, и Азимова. О фантастике с ней можно на равных болтать, лучше, чем с Митькой, а в жизни — дошкольница.

Митька потом предостерегал:

— Смотри, чтоб не втюрилась, такие с бесед о книжках начинают…

Наверное, прав. Девчонке только палец дай. От Рябцевой я весь прошлый год отвязаться не мог, а только разок позволил сдуть контрольную. Типичная белая моль. Сама толстая, а лицо плоское, глупое, как у куклы. И волосы белесые, жидкие, и все время к нам клеится. Она мне даже стихи написала дурацкие, я их почти наизусть на нервной почве запомнил.

Когда ему шестнадцать было — осенний дождик мелко моросил.
Одна девчонка так его любила, а он — нисколько не любил.
В ее глазах огромных с поволокой струился затаенный огонек.
Он знал, но полюбить ее не мог.
Смеялся он, жестокостью доволен в расцвете юношеских сил.
Теперь он сам пылает этой болью, которой он девчонку доводил.

Она мне их подсунула на алгебре, на контрольной, я чуть со смеху не лопнул, даже писать не мог. Мы с Митькой стихи эти стали петь на мотив «саратовских страданий».

Мать как-то, ругаясь, заявила, что меня в роддоме подменили: я никогда не из-за чего не переживаю, иду по жизни поплевывая, а она ко всему с сердцем относится, да и отец горячий. «А ты не горячий, не холодный, тепленький, как парное молоко…»

— Ну и что? Вот вы с отцом всю жизнь крутитесь, а многого достигли? Отец что положено не берет, зато прохиндеи цветут…

Мать закусила губу. Она отца раззявой часто ругает, но мне — нельзя.

— Не дай бог, чтобы наш отец стал прохиндеем…

— Вот и я не хочу, поэтому и тяну помаленьку, без взбрыков, зачем высовываться, так и надорваться можно раньше времени.

Мать неуверенно улыбнулась, на щеках ее заиграли ямочки, она еще вполне ничего, мать моя. Я понимал, что у нее пиковое положение. Сама при мне отцу скажет иногда, что не добытчик он, но не хочет, чтоб я занялся фарцовкой, как Митька. Она о научной карьере для меня мечтает, а с чем ее едят, толком не знает, только говорит иногда мечтательно так, как девица о суженом.

— Вот бы стал ты профессором… Всем бы в деревне нос я утерла…

Да, Антошка спросила сегодня, не родственник ли я певице Барсовой, была, оказывается, когда-то в древности такая знаменитость. А я и ляпнул: «Бабушка. Все детство у нее на коленках провел».

Глинская тут же пристала, есть ли у нас ее портреты, афиши, не собираемся ли мы создавать мемориальный музей, у Антошки, оказывается, есть все ее пластинки. Ну, пришлось и дальше заливать, я сказал, что мать у меня — бывшая балерина, а отец — летчик-испытатель…

Я ведь врал смеху ради. Я своих стариков не стесняюсь, отец мог бы кем угодно стать, он сам баранку выбрал, сначала из-за дядьки Гоши, потом ради матери. А она в типографии славится как исполнительница русских песен, не хуже Зыкиной, когда в настроении…

Неужели во мне честолюбие взыграло? Или просто дурака валял? Почему-то эта Глинская так меня и подталкивает на дурачества. Уж очень у нее глаза круглые и наивные, как у котенка…

Похвалил я литераторшу на свою голову. Уже три двойки имею, даже когда выучил, стала она к каждой моей фразе придираться. Я все запомнил, что она рассказывала о революционном движении в XIX веке, а она фыркнула, что у меня много слов-паразитов, что нелепо употреблять на каждом шагу: «Ну, в общем», «это», «понимаете», а когда я сказал, что декабристы занимали ответственные посты в государстве, хотя в своих произведениях не отражали трудную жизнь крестьян, не замышляли социального переворота, она очень ласково улыбнулась и поставила двойку. Но я в отличие от Митьки на нее за это не злюсь. Мне даже смешно. В нашей школе такая храбрость с двойками не пройдет. Наталья Георгиевна ее быстренько к порядку призовет.

А Митьку раздражает, что Марина Владимировна постоянно его спрашивает, а главное, что мне интереснее ее слушать, чем его. Нарочно начинает болтать, когда она объясняет, чтобы меня отвлечь, ёрзает, с девчонками перемигивается…

Она терпела-терпела, а потом сказала:

— Моторин, у вас комплекс первоклассника. Митька даже растерялся.

— Вы явно не способны проводить в классе сорок пять минут. А поэтому я предлагаю вам каждые пятнадцать минут поднимать руку и выходить — прыгать на одной ноге, это укрепляет нервную систему. Можно еще во дворе в мячик поиграть…

В классе захихикали. Митька позеленел, но стал помалкивать, потому что она взяла за правило, как только он болтает, сразу предлагать: