Ева Модиньяни - Невеста насилия

• Название: Невеста насилия
• Автор: Ева Модиньяни
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-209-1

В сицилийском монастыре появляется новая монахиня — загадочная и прекрасная сестра Анна. До того, как она была вынуждена скрыться в монастыре, эта женщина — преуспевающий нью-йоркский адвокат Нэнси Карр — занимала высокое общественное положение, собиралась выставлять свою кандидатуру на пост мэра города.

Но за фасадом ее респектабельности и благополучия таятся кровавые драмы, погубленная любовь, связи с мафией…

По роману Звевы Казати Модиньяни в Италии был снят телевизионный сериал «Невеста насилия».

---

Постепенно до Нэнси стало доходить случившееся, кусок торта смялся в ее судорожно сжатых руках, она невольно зашептала: «Аве Мария гратия плена»… Нэнси молилась, а память ее фокусировала и запечатлевала страшное событие. Такси стремительно промчалось мимо нее. Она четко запомнила мелькнувшее на мгновенье в окошке такси молодое с синими глазами лицо убийцы. Красивое и беспощадное, как пожар. Нэнси вздрогнула. Этого лица она никогда не забудет.

Такси проскочило светофор и повернуло на 58-ю улицу. Сэл, окаменев, смотрел на тела, распростертые на тротуаре. Нэнси с силой вырвала у него свою руку и бросилась вперед, к отцу. Потрясенные прохожие столпились над убитыми. Нэнси почувствовала запах крови и пороха. Кто-то сдвинул безжизненное тело шофера, чтобы помочь подняться крупному человеку, который несколько мгновений назад вышел улыбаясь из лимузина. Он с трудом поднялся и с удивлением осмотрел себя — он был цел и невредим. Пальто его было испачкано кровью Калоджеро Пертиначе, неподвижно лежавшего рядом.

Девочка склонилась над отцом. На парадной ливрее, там, где блестели золотые пуговицы, растекалось темное пятно. Нэнси услышала истошный крик женщины и мужской голос, требующий скорую помощь. Она наклонилась еще ниже, решительно оттолкнув людей, которые пытались увести ее.

— Папа, — позвала она тихо. — Папа, дорогой мой папа.

Он открыл глаза, узнал ее и улыбнулся.

— Ты видишь, я пришла, — спазм сжал ей горло. Он подтвердил, опустив веки. — Я принесла тебе торт, папа, как обещала, — ее голос сорвался в плач.

Калоджеро из последних сил произнес по слогам угасающим голосом.

— Великая женщина всегда держит слово.

Кусок торта, липкий и бесформенный, лежал на руке девочки.

— Сейчас придет доктор, — пыталась она подбодрить отца.

— Все о'кей… — произнес он на последнем дыхании, голова его упала на руки дочери. Тонкая струйка крови вытекла изо рта на белую вуаль. Жизнь Калоджеро Пертиначе оборвалась случайно или по трагической ошибке судьбы на тротуаре перед отелем «Плаза». Ветер взметнул белый шарф и накрыл лица отца и дочери. В глазах Нэнси стояли слезы.

— Я отомщу за тебя, папа, — прошептала она, склонившись к отцу, свое страшное обещание, но он уже не слышал. Перед ее внутренним взором появилось молодое красивое лицо убийцы.

— Я отомщу за тебя, папа, — повторила она.

В ее окаменевшей от боли душе неугасимым пламенем полыхала жажда мщения, которая с этого момента стала смыслом ее жизни. Нэнси знала, что рано или поздно она уничтожит убийцу отца, хотя еще и не могла знать, как, где и когда. С этого момента лицо убийцы неотступно стояло перед ней.

3

Шон Мак-Лири прислонился лбом к стволу автомата и выругался.

— Промахнулся! — произнес он. — Я промахнулся!

Мысль, что он промахнулся, потрясла его. Этот подонок Фрэнк Лателла почувствовал опасность, прикрылся телом швейцара и бросился на землю. Он упал, но Шон был уверен, что не попал в него, а убил парня в ливрее и шофера этого борова. Плохо. В его профессии нельзя ошибаться. Убитым больше, убитым меньше не меняет дела, но такая накладка непростительна такому асу-профессионалу, как он. Промахнулся и не поразил цель, за которую заплачено. Этот ублюдок с неожиданной при его грузности ловкостью вывернулся, а две пешки отправились на тот свет. Он же точный добросовестный профессионал! Так промахнуться, все равно что сфальшивить на пианино, а ведь он был виртуозом прежде, чем рука, покалеченная в Корее, оборвала его блестящую карьеру солиста джаза.

— Разворачивайся! — крикнул он водителю. — Разворачивайся! Гони обратно! — Задание должно быть выполнено даже ценой собственной жизни. Шон не испытывал ни ненависти, ни возмущения, а просто хотел довести дело до конца, он уже получил деньги за это убийство.

— Обалдел, что ли?! — водитель и не думал разворачиваться.

На мгновение перед Шоном предстали фигурки двоих детей в нарядной одежде первого причастия. Мальчик и девочка, застывшие, словно фигурки из ясель Христовых, перед отелем «Плаза». Откуда они? Из мечты? Образы из детской сказки? Или реальность? Он воспринял их как светлый луч в этом беспросветно мрачном мире. У девочки непроницаемое лицо, словно у сфинкса, в ее расширенных от ужаса глазах застыла какая-то загадка.

— Разворачивайся, дубина! — повторил он, приходя в себя.

— Я еще не спятил! — выкрикнул водитель. — Думаешь, ты в Корее? Это — Нью-Йорк! Через несколько минут там будет полно полицейских.

Такси влилось в поток уличного движения. Ветер гнал тучи, то и дело перекрывая солнце. В голову вдруг ворвалось мрачное воспоминание о зарослях в Корее. Там он и стал профессиональным киллером, овладел ремеслом убийцы. Он умел уложить человека очередью из автомата, выстрелом из пистолета, ударом ножа, задушить с помощью лассо или голыми руками. Именно за это он был дважды награжден. Он был неукоснительно точен, как сама смерть. Но Алан, сидящий за рулем, прав. Два года назад они были вместе на 38-й параллели, тогда китайцы перешли границу, чтобы помочь северным корейцам. Он убивал в деревеньке Унсан к северу от реки Конгкон, примерно в девяноста километрах южнее Йалу, и за это его наградили кучей медалей, а здесь ему светит только электрический стул. В нем говорило самолюбие аса, гордость профессионала…

Шон узнал переулок за одним из многочисленных китайских ресторанов Нью-Йорка. Они с Аланом вышли из такси, унося спрятанное в матерчатый мешок оружие, затем разделились. Шон вышел из переулка и спустился по грязным ступеням в подземку. Он был очень недоволен собой и тем, как обернулось дело.

Нэнси обвела взглядом помещение. В морге было холодно и влажно. Запах формалина не заглушал сладковатого устойчивого запаха смерти. Безразличие персонала поразило ее больше, чем само это страшное место. Тело отца лежало на столе в центре зала, накрытое простыней до самой шеи. Мать и бабушка в отчаянии смотрели на него. Застывшее лицо Калоджеро Пертиначе хранило спокойное выражение, почти улыбку. Тусклый свет, от которого все кругом казалось каким-то нереальным, усугублял трагизм этой сцены. Аддолората прижимала к груди бумажный пакет с вещами погибшего мужа. Нэнси и Сэл прислонились к стене возле двери. Девочка сняла белый шарф, на котором запеклись пятна отцовской крови.

— Давай выйдем… — попросил Сэл сестру вполголоса. Ему стало плохо в этом царстве смерти.

Брат с сестрой выскользнули из двери и сели в коридоре на металлическую холодную скамью.

— Почему ты сказала полицейским, что не видела убийцу? — спросил Сэл тихо.

— Это никого не касается, это — дело нашей семьи, — уверенно ответила Нэнси. — Ты ведь сделал то же самое.

— Я поступил, как ты, — Сэл без колебаний признал свою подчиненность сестре. Мгновение он колебался.

— А что мы можем сделать?

Нэнси стиснула руку брата.

— У нас впереди еще много времени. Мы вырастем, станем сильными. Я найду убийцу отца. Нет такого места, где бы он скрылся от меня. И я убью его, слышишь?

Сэл вздрогнул, холодный пот выступил у него на лбу, ладони стали влажными, голова закружилась и подступила тошнота. Коридор и люди вокруг словно опрокинулись.

— Мне плохо, — Сэл зажал рот руками.

Нэнси оглянулась вокруг, ища помощи, но Сэла вырвало прямо на пол.

Нэнси распахнула двери зала, где лежал отец. Аддолората и бабушка Анна резко повернулись в ее сторону. Каждая по-своему переживала неутешное горе: одна оплакивала мужа, которому только что изменила в каморке пиццерии, другая — сына, единственное утешение своей жизни. Нэнси преодолевала вдруг обрушившуюся на нее боль, которая как лихорадка поднималась от груди к голове, пыталась справиться с душевной болью. Ее утешал только план мести, который питала искавшая выхода ярость.

— Сэлу плохо, — наконец вымолвила она.

Мальчик уже стоял в дверях бледный, дрожащий и вытирал платком рот, стыдясь собственной слабости.

— Эти макаронники даже своих детей не жалеют — таскают их в самую пасть смерти, — с презрением сказал санитар, убиравший в коридоре.

— Пошли отсюда, — решительно произнесла Анна Пертиначе и двинулась к выходу.

В вагоне метро Аддолората и Анна Пертиначе сидели рядом. Аддолората держала свекровь за руку.

— Вы были правы, мама, — неожиданно проговорила она.

— Права, — бесстрастным голосом повторила старая женщина.

— Нам не надо было уезжать с Сицилии.

Две женщины, которые никогда не испытывали друг к другу симпатии, стали ближе друг другу в свалившемся на них несчастье.

— Господь не прикажет, и лист не поляжет, — строго произнесла Анна. — От судьбы не уйдешь, — подытожила она. В голосе ее не было смирения.

— Не надо вам было женить его на мне, — с грустью сказала Аддолората.