Светлана Полякова - Служители зла

• Название: Служители зла
• Автор: Светлана Полякова
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9524-2823-2

Под глянцевыми фасадами пряничного городка Старая Пустошь притаилось Зло, тем более страшное и опасное, что оно обладало немалой притягательностью и странным, гибельным очарованием. Даша поняла, что надо спасать родных, надо бежать из этого места. Только Пустошь еще никого и никогда добровольно не освобождала из своей паутины…

---

Скоро придет мама, а мама не любит беспорядка.

— Господи! Да посмотрите же!

Анна повернула голову, подвластная этому неожиданному возгласу, и увидела, как кошка преследует собаку.

Собака-то была маленькая и насмерть перепуганная, а кошка гнала ее с утробным рычанием, куда более свойственным льву, тигру — кому угодно, но не этой серой замухрышке.

Анна улыбнулась и, уловив это движение своих губ, удивилась.

Уже так давно она не улыбается… Неужели это — предчувствие перемены места? Предчувствие бегства от прошлого, когда мир изменится?

Она не сомневалась в том, что он изменится.

Не то чтобы ее так уж раздражал родной город, но жить там, где все старается тебе напомнить о случившейся трагедии, невыносимо.

Ты выходишь ранним утром на кухню и думаешь, что Мишу надо будить — ему уже давно пора в школу. И вдруг понимаешь, что будить некого.

Нет его больше — вот так, моя Анна. Даже Аранту жаль до слез.

В девять вечера ты встаешь и уже собираешься отругать его за то, что давно пора выгуливать Аранту, — да ведь нет ни того ни другой!

Даже теперь, спустя год, она все еще в плену воспоминаний, пытается делать вид, что живет, что ей интересны и малыши, и Кирилл, — и тем не менее логика ее поступков говорит об обратном. Она смотрела МИМО них, пытаясь сквозь абрисы фигур увидеть хотя бы тень Мишки. Раз уж нельзя увидеть самого Мишку — то хотя бы, Господи, тень!

И когда она понимала, что это совершенно невозможно, она замыкалась в себе, пытаясь скрыть от окружающих свои слезы, спрятать их за жалкой гримасой, в которой только идиот мог признать улыбку. Но из сочувствия все делали вид, что Анна улыбается. А она — даже делая над собой неимоверное усилие и выдавливая эту гримасу, — продолжала плакать. Внутри, внутри — заталкивая саму себя все глубже и думая, сколько еще она сможет выдерживать это насилие над душой.

И вот на тебе — улыбка! А ведь еще неделю назад, видя подростка с собакой, она ощущала, как на нее волной накатывало чувство несправедливости происшедшего, выливаясь жгучими слезами тоски и обиды. Потому что понять, почему Господь поступил так именно с ее близкими, она не могла.

Да и к чему валить на Господа злые поступки злых людей?

— Скоро мы уедем отсюда, — произнесла Анна, нащупывая в кармане и неуловимым движением сжимая белый конверт, — все переменится, и, может быть, мы снова сумеем стать счастливыми…

Она сделала упор на словах «может быть», потому что уже устала от фразы, самоуверенной и тупой, — «все будет хорошо».

Сейчас она ненавидела это идиотское «все будет хорошо» и по мере сил старалась прибавлять к нему неуверенное «может быть».

Может быть, она снова научится любить эту жизнь. Может быть, она когда-нибудь перестанет с ненавистью смотреть на стариков, не умея простить им того, что их скрипучие тела передвигаются по земле, а такое юное, такое летящее, такое устремленное в будущее Мишкино тело покоится в этой самой земле, недоумевая, почему именно так решил Господь.

Может быть, она станет прежней Анной?!

— Значит, вы все-таки уезжаете…

Кирилл посмотрел в материнские глаза.

Анна называла ее «совой». Глаза ее, такие большие, круглые, вместившие в себя целую жизнь, как вмещают Вселенную небеса. Вернее, так уж нам кажется, что Вселенная располагается именно в ночном небе, но кто-то сказал, что каждый человек является этой загадочной сферой.

— Да. — Он слегка наклонил голову, потому что выдерживать проницательный взгляд ее голубых глаз было сложно. Кириллу казалось, что глаза его матери способны увидеть его самые сокровенные мысли.

— И ты уверен, что там будет лучше?

— Мама, — вздохнул Кирилл — Бог мой, как же он устал-то! — Ма, почему ты так негативно относишься к нашей попытке начать все сначала?

— Потому что, мой дорогой мальчик, я не уверена, что так уж стоит начинать это ваше «сначала»… Ненавижу это дурацкое словосочетание — «начать все сначала»! Ты так ненавидишь свою жизнь, что в тебе горит непонятное желание перечеркнуть ее, начать все с чистого листа?

— Ты прекрасно знаешь, что Ане трудно постоянно находиться в лабиринтах памяти, — тихо проговорил он. — Я надеюсь, что в Старой Пустоши она сможет позабыть весь этот кошмар…

— Не думаю, что в месте с таким названием печальные воспоминания могут смениться светлыми впечатлениями, — с сомнением в голосе сказала мать. — И боюсь, что из лабиринтов памяти, откуда вы тщитесь выбраться, вы рискуете оказаться в совершенно других лабиринтах, куда более страшных.

— Господи, ну название-то чем тебе не угодило?

— Старая Пустошь… Похоже на какое-то гребаное болото…

— Ма, перестань так выражаться. Ты и при детях не считаешься с выражениями… Благодаря тебе Душка тоже начала произносить непотребные слова.

— Непотребные слова, мой милый, — это те, в которых нет ничего. Безликие слова. Как безликие люди. Вот безликость-то и есть самое кошмарное непотребство. А твоя Старая Пустошь совершенно явно напоминает Вонючую Гниль…

Она фыркнула и достала сигарету. Очередную, с тоской подумал Кирилл. Тоже игра со смертью — сколько «раковых палочек» мама выкуривает за час?

— Сколько хочу, — проворчала она. — Смерть есть личное дело каждого.

— Ты когда-нибудь перестанешь читать мои мысли?

— А ты думай потише, — усмехнулась она. — От твоих мыслей у меня голова гудит, как надтреснутый колокол, которым пьяный звонарь по неразумию брямкает туда-обратно. В чем там проблема с этим вашим Вонючим Сапогом?

— Старой Пустошью, мам, — терпеливо поправил Кирилл. — Дом не освободился. Нам прислали письмо, просят подождать еще неделю.

— Дали бы старухе еще чуть-чуть полюбоваться внуками, — вздохнула мать.

— Мама, ты всегда можешь приехать к нам!

— Не могу. И ты это знаешь. Мои ноги, дружочек, иногда наотрез отказываются повиноваться. Но я не в обиде на них. Когда-то это случается — и дай Бог, чтобы Он, невзирая на былое мое распутство, что-то перепутал, решив, что я праведница, и меня можно забрать во сне… Правда, из-за проклятых ног Ему придется снарядить самых дюжих ангелов — как они этакую тушу дотащат до Его престола?

— Рано ты собралась туда!

— Да никуда я не собиралась! — отмахнулась мать. — Не считай совсем меня ненормальной-то. Кто ж собирается туда по доброй воле? И вот что угнетает меня больше всего в смерти. Ее внезапность. Непредсказуемость. Она, как невоспитанный любовник, приходит именно тогда, когда ты не успел к ней приготовиться… Если б мне намекнули, когда мой час, я бы хоть приготовилась. Знаешь, чего боюсь больше всего на свете?

— Чего?

— Того, что не успею прическу привести в порядок и губы подкрасить и явлюсь растрепа растрепой!

Она рассмеялась своим странным и тихим, немного хрипловатым смехом. Кирилл в очередной раз почувствовал, что ее смех — самый умиротворяющий на свете. Он не мог объяснить почему, но в детстве еще, когда была обида на первые столкновения с окружающим миром, он успокаивался только тогда, когда мать смеялась в своем кабинете.

— Ладно, я прекрасно понимаю, что уговаривать тебя, тем более Анну, дело бесполезное. Тратить же время на какое-либо дело, заранее зная, сколь оно бессмысленно, не в моих правилах. Налей-ка мне чаю и расскажи про мелюзгу. Как они? Рады?

— Да, — соврал он.

«Нет», — прочла мать. Он понял, что она прочла, по легкому вздоху, по ее грустной полуулыбке.

— Дети чувствуют, когда родители делают не то, что нужно, — пробормотала она.

— Что? — переспросил, нахмурившись, Кирилл.

— Ровным счетом ничего. Душке будет трудно привыкать к новой школе. Девочка неординарная, трудно входит в контакт.

— Мама, Душка — нормальный ребенок. Нормальный! Ничего особенного в ней нет.

— Есть, и ты прекрасно это знаешь. Просто пытаешься убедить себя в обратном, ради самосохранения. Странно, но ты совсем лишен мужества, мальчик. Анна натура куда более цельная, но…

— Ты не любишь ее, — закончил мысль Кирилл.

— Я бы не стала утверждать так категорично. Просто она немного непонятна мне. И почему-то совершенно не хочет идти на контакт. Впрочем, я ничуть не позволю себе превратиться в типичное существо, переполненное нытьем и ревностью, чем грешат представители класса «хомо свекровиус». Если уж я никогда не была типичным образцом человека, так мне и сейчас негоже!

Нервно стряхнула пепел на старый ковер, с грустью посмотрела на своего сына.

«Наш дар, к сожалению, передается лишь по женской линии, — подумала она. — Мужчины не обладают этой странной, почти животной, способностью сражаться за свою жизнь, за жизнь своих близких так, как можем делать это мы. Мужчины слабы!»

И хотя боль разрушала ее, она вновь припомнила о внуке, старшем внуке, невесть как унаследовавшем ее способность к ВОСПРИЯТИЮ. О мальчике с широко распахнутыми глазами, который однажды вышел на улицу.