Джек Керуак - Бродяги Дхармы

• Название: Бродяги Дхармы
• Автор: Джек Керуак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00438-4

Джек Керуак (1922–1969) — один из главных персонажей и создателей молодежной культуры XX века. В 2002 году рукопись его самого знаменитого романа «В дороге» (147-метровый рулон бумаги без единого знака препинания) была продана на аукционе почти за 2,5 миллиона долларов.

От богемных притонов Сан-Франциско до разреженного воздуха горного безлюдья — история духовных исканий глашатая бит-поколения, очередной фрагмент «Саги о Дулуозе». Впервые публикуется в данном переводе.

---

Потом мы залезли в машину и двинули дальше. Поели мы хлеба с сыром. Никакой разницы между Морли сегодняшнего утра и Морли вчерашнего вечера не наблюдалось, если не считать его голоса, когда он трещал и балаболил со своим обычным смешным культурным ехидством, что было довольно мило в этой утренней свежести, — как обычно звучат голоса людей, поднявшихся спозаранку, слегка тоскливо и надтреснуто, в них слышится устремление и готовность к новому дню. Солнце скоро потеплело. Черный хлеб был отличный, его пекла жена Шона Монахана — того Шона, у которого была избушка в Корте-Мадера, куда мы все смогли однажды приехать и поселиться, не платя ничего и никому. Сыр оказался острым чеддаром. Но это меня не сильно насытило, и когда мы выехали на природу окончательно, и не осталось вокруг больше ни домов, ничего, мне страшно захотелось старого доброго горячего завтрака — как вдруг, переехав ручей по маленькому мостку, мы увидели веселый маленький охотничий домик у дороги под громадными можжевеловыми деревьями, из трубы бурлил дымок, снаружи горели неоновые надписи, а вывеска в окне извещала о блинчиках и горячем кофе.

— Давайте зайдем, ей-Богу, нам нужен настоящий мужской завтрак, если мы собираемся идти весь день.

Против моей идеи никте не возражал, мы вошли, уселись в кабинке, и милая женщина приняла наш заказ с говорливой приветливостью, свойственной людям в глубинке.

— А вы, мальчики, что — охотиться идете сегодня утром?

— Нет, мэм, — ответил Джафи, — мы просто идем на Маттерхорн.

— На Маттерхорн? Да я б туда не пошла, если б мне даже тыщу долларов посулили!

Тем временем я сходил к бревенчатому сортиру на задах и умылся водой из-под крана — восхитительно холодной, от которой защипало все лицо, а когда я отпил немного, желудок мой славно наполнился как будто жидким льдом, и я попил еще. Потрепанные собачки гавкали в червонных лучах солнца, косо пробивавшихся сквозь стофутовые ветви елей и пондероз. Я видел, как вдали поблескивают снежные шапки гор. Одной из них был Маттерхорн. Я зашел внутрь, блинчики уже подоспели — горячие, исходящие паром, — и я полил сиропом три своих кусочка масла, разрезал блинчики и начал есть, прихлебывая горячий кофе. Генри и Джафи занимались тем же — в кои-то веки никаких разговоров. Затем мы запили это все несравненной холодной водой, и тут пришли охотники в своих сапожищах и шерстяных рубахах — но не те ветреные и пьяненькие, а серьезные, готовые снова забуриться в леса после завтрака. Тут же находился бар, но в это утро на алкоголь всем было наплевать.

Мы влезли в машину, переехали еще через один ручей, через луг с несколькими коровами и бревенчатыми хижинами на нем и выехали на равнину, с которой было ясно видно, как к югу возносится самый ужасный на вид из всех зазубренных пиков, самый высоченный из них — Маттерхорн.

— Вот она, — гордо вымолвил Морли. — Прекрасная гора — правда, она похожа на Альпы? У меня в коллекции есть фотографии заснеженных вершин, вам надо будет как-нибудь посмотреть.

— Мне больше нравятся настоящие, — отозвался Джафи, серьезно глядя на горы, и в этом его отдаленном взгляде, в этом тайном внутреннем вздохе я увидел: он снова дома. Бриджпорт — маленький сонный городок на этой равнине, странно новоанглийский. Два ресторана, две автозаправки, школа — все это по обочинам Шоссе 395, прибегающего в эти края из Бишопа на пути в Карсон-Сити, Невада.

8

Теперь у нас возникла еще одна невероятная задержка, поскольку мистер Морли решил найти в Бриджпорте открытый магазин и купить там себе спальный мешок или хотя бы какое-нибудь полотняное или брезентовое покрытие, чтобы спать на высоте девять тысяч футов, ведь судя по ночи, проведенной на четырех тысячах, там должно быть довольно прохладно. Мы с Джафи все это время ждали его, сидя на уже припекавшем десятичасовом солнышке, на травке школьного двора, наблюдая за случайным и лаконичным движением по совершенно неоживленному шоссе и обсуждая шансы молодого индейца-автостопщика, пытавшегося уехать на север. Мы с теплотой говорили о нем.

— Вот что мне нравится: ездить везде стопом, чувствуя себя абсолютно свободным, хотя ты вообрази только, что ты при этом — индеец. Черт возьми, Смит, пошли поговорим с ним и пожелаем ни пуха ни пера. — Индеец оказался не очень разговорчивым, но дружелюбным, и сказал нам, что по 395-му он продвигается довольно медленно. Мы пожелали ему удачи. А в этом крохотном городке, между тем, Морли вообще куда-то пропал.

— Что он там делает — поднимает всех лавочников с постели?

Наконец, Морли вернулся и сказал, что ничего нет, и остается только попросить пару одеял в охотничьем домике у озера. Мы сели в машину, проехали несколько сот ярдов назад по шоссе и свернули на юг, в сторону поблескивавших нетронутых снегов высоко в синем воздухе. Мы проехали вдоль берега живописных Озер-Близнецов и подкатили к домику, который оказался большим белым каркасным постоялым двором, Морли зашел туда и уплатил пять долларов за два одеяла на ночь. В дверях стояла женщина, уперев руки в бока; лаяли собаки. Дорога была пыльной — грунтовка, а озеро — небесной чистоты. В нем идеально отражались утесы и предгорья. Но впереди шли ремонтные работы и клубилась желтая пыль: как раз там придется пройти немного по берегу, прежде чем перейти ручей в конце озера и углубиться в заросли, из которых вверх уходит тропа.

Мы поставили машину, вытащили все наши пожитки и разложили их на солнышке. Джафи уложил мой рюкзак и сказал, что мне придется все это нести, а иначе я могу хоть в озеро прыгать. Он был очень серьезен, чувствуя себя главным, и мне это нравилось больше всего. Потом, с той же самой мальчишеской суровостью, он вышел на дорогу с ледорубом и начертил в пыли большой круг, после чего начал в нем что-то рисовать.

— Что это?

— Я делаю волшебную мандалу, которая не только поможет нам при восхождении, но после того, как я тут еще кое-что нарисую и спою, по ней можно будет предсказывать будущее.

— А что такое мандала?

— Это такие буддистские схемы, всегда в виде круга, наполненного всякими штуками: круг представляет пустоту, а штуки — иллюзию, видишь? Иногда мандалы рисуют у Бодхисаттвы над головой, и по ним можно рассказать его историю. Они происходят из Тибета.

Я уже влез в его теннисные тапочки, а теперь извлек и горную шапочку, которую он мне предоставил — черный французский беретик, который я лихо заломил на голове, вскинул на спину рюкзак и стал совершенно готов к походу. В тапочках и беретике я больше походил на богемного художника, чем на человека, отправляющегося в горы. На Джафи были его прекрасные сапоги и швейцарская зеленая шапочка с пером, он походил на эльфа — но на такого грубоватого эльфа. Вот я вижу его одного в горах в этом наряде — видение: прозрачное утро в высоких сухих Сьеррах, вдалеке — чистые ели отбрасывают тени на каменные осыпи склонов, еще дальше — заснеженные конусы вершин, ближе — большие лохматые силуэты сосен, и вот он сам — Джафи, в шапочке, с большим рюкзаком за спиной, топает себе, но в левой руке у него, которой он придерживает на груди ремень рюкзака, — цветок; между громоздящимися камнями и валунами растет трава; дальше каменные осыпи шрамами бороздят склоны утра, его глаза сияют от радости, он — в пути, его герои — Джон Мьюир[12] и Хань Шан, Ши-те и Ли Бо, Джон Берроуз[13], Пол Бэньян[14] и Кропоткин; он — маленький, и когда шагает, из-под рубашки у него проглядывает смешной живот, но не потому что слишком велик, а потому что позвоночник у него немного выгибается, но это возмещается его бодрыми широкими шагами, шагами на самом деле высокого человека (как я обнаружил, идя за ним следом по траве), его грудь — глубока, а плечи — широки.

— Дьявол меня задери, Джафи, сегодня утром я чувствую себя великолепно, — сказал я, когда мы заперли машину и втроем зашагали с рюкзаками по береговей дороге, чуть покачиваясь, занимая всю ее ширину, будто пехотинцы на марше. — Ну не чертовски ли это лучше, чем торчать в «Месте»? Напиваться там таким свежим субботним утром, все муторно и тошнит — а вот они мы какие, шагаем мимо свежего чистого озера, хороший воздух, да Господи, это уже хайку само по себе.

— Сравнения одиозны, Смит, — приплыл ко мне его ответ, цитата из Сервантеса и дзэн-буддистское наблюдение впридачу. — Совершенно никакой разницы — сидишь ли ты в «Месте» или карабкаешься на Маттерхорн, все это одна и та же прежняя пустота, парень. — И я стал об этом размышлять, и понял, что он прав: сравнения действительно одиозны, это все одно и то же, но мне было сейчас по-настоящему кайфово, и еще я вдруг понял вот что: это (невзирая на разбухшие вены на ногах) принесет мне много пользы, отвлечет от пьянства и, может быть, заставит меня проникнуться совершенно новым образом жизни.

— Джафи, я рад, что тебя встретил. Я научусь укладывать рюкзаки, и всему, что надо, тоже научусь, и как прятаться в этих горах, когда устанешь от цивилизации. На самом деле, я очень благодарен, что встретился с тобой.