Хаджи-Мурат Мугуев - Кукла госпожи Барк

• Название: Кукла госпожи Барк
• Автор: Хаджи-Мурат Мугуев
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-486-03739-9

Хаджи-Мурат Магомедович Мугуев (1893-1968) - поэт, писатель, драматург и публицист. Родился в Северной Осетии, в семье осетина-казака. В чине хорунжего участвовал в Первой мировой войне, воевал на Кавказском и Персидском фронтах. После Октябрьского переворота встал на сторону большевиков. По возвращении во Владикавказ служил в Красной Армии, затем сотрудничал с советской разведкой, работал в советском консульстве в Турции. В 1941 г. Мугуев ушел на фронт; после тяжелого ранения под Сталинградом потерял зрение. Но и после войны он продолжал заниматься литературным творчеством и общественной работой.

В данном томе публикуется роман «Кукла госпожи Барк», повествующий о деятельности советских разведчиков на территории Ирана во время Великой Отечественной войны. Опасные приключения главного действующего лица полковника Дигорского начинаются с поиска привидений в старинном особняке.

---

Выкурив по сигарете и выпив по рюмке ликера, мы распрощались с американцем.

Утром я вышел на веранду, где сидел генерал. Тут же был прекрасно одетый господин, сбоку от него сидели два иранских офицера в полковничьих погонах. Генерал представил нас друг другу. Господин Митчелл – историк и археолог, один из давно живущих здесь членов американской колонии. Полковники – офицеры гарнизона столицы, кавалеристы, бойко говорили и по-русски и по-английски. Когда мы уселись, разговор снова вернулся к теме, оборвавшейся при моем появлении. Митчелл расспрашивал генерала о великой Орловско-Курской битве, только что закончившейся на полях нашей страны.

– О-о, это будет иметь для войны не меньшее значение, чем Сталинград!.. – восторженно сказал он.

Полковники закивали головами.

Мне после долгой кабинетной работы хотелось прогуляться по улицам Тегерана.

Посидев минуты две, я извинился и вышел на улицу.

Несмотря на обилие зелени и бегущие арыки, воздух был знойный и неподвижный. Ни один листок не шевелился на деревьях. Огромные платаны, каштаны и карагачи сплошной шапкой закрывали небо. Белая вершина Демавенда сверкала вдали. Родники и фонтаны журчали в садах, и все-таки воздух был неподвижен и напоен ленивой, тяжелой истомой.

Проезжавший мимо «дрожке» (извозчик) остановил свой фаэтон. Такси, прятавшееся в прохладе деревьев, тихо тронулось навстречу. И извозчик и шофер с надеждой смотрели на меня. Безработица и дороговизна велики, и каждый пассажир, да еще «ференги» (иностранец) – верный заработок.

Я взглянул на худое, испитое лицо извозчика, на его угодливо улыбающееся лицо, тревожные глаза и молча сел в фаэтон. Помимо всего, я много лет не только не сидел в таком фаэтоне, но даже и не встречал их, так как они давно уже вытеснены у нас автомобилем и метро.

– Коджа мери, саиб?[1] – приподнимая шапку, спросил извозчик.

– Мейдан[2], – коротко ответил я. Коляска тронулась с места.

– Яваш, яваш!..[3] – вдруг раздался крик сзади. Коляска остановилась, и я увидел Сеоева, сбегавшего по лестнице ко мне.

– Товарищ полковник, разрешите сопровождать вас, ведь я, как свои пять пальцев, знаю Тегеран и буду вам полезен всюду, – сказал он.

– Садитесь, сержант, – предложил я, подвигаясь на сиденье, ничем не показав ему, что отлично разгадал маленькую хитрость генерала, пославшего мне в помощь этого рослого чичероне.

– Боро![4] – махнул рукой сержант, и коляска покатила по широким, несколько лет назад реконструированным улицам европеизированного Тегерана. Мимо бегут нарядные «дрожке», несутся навстречу автомобили самых разнообразных марок от «Бьюика» и «Испано-Сюизы» до «Форда» и «Мерседес». Нарядные дамы с зонтами в руках, в легких шелковых одеяниях прогуливаются по бульвару. Франтоватые молодые люди полуевропейского типа, «фоколи», как их презрительно называют здесь, стоят у витрин магазинов или прохаживаются группами, громко переговариваясь меж собой. Девушки-цветочницы снуют возле них со своим товаром.

Зеркальные витрины магазинов, яркие плакаты кинотеатров, киоски с прохладительным, кафе и большие четырехэтажные дома… Здесь европейская часть Тегерана.

«Дрожке» свернул на улицу Аля од-Доуле, или «Бульвар посланников», как называют ту тенистую, всю в садах и фонтанах улицу, на которой расположены почти все дипломатические миссии Европы, аккредитованные при шахском дворе. «Дрожке» выезжает на главный проспект – «авеню Лалезар» – нерв и гордость столицы (как пояснил Сеоев). Здесь уже не Восток, а Европа, или вернее американизированно-европеизированный Иран.

Рослый полицейский в белых перчатках, с густыми нафабренными усами и резиновым «клобом» на боку управляет движением, регулируя поток велосипедов, экипажей, машин. На тротуарах женщины с открытыми лицами, толстые чиновники в форме, офицеры с гремящими палашами и шпорами, степенные купцы, горожане в шерстяных аба, студенты в желтых ботинках. Иногда промелькнет пробковый шлем или соломенная шляпа англичанина.

Попадаются английские «томми», группами и в одиночку гуляющие по авеню. Шумные высокие американцы в шапочках-пирожках, бесцеремонно расталкивая гуляющих, идут по тротуару. Две англичанки на пони и усатый майор на огромном гунтере проносятся мимо нас.

«Дрожке» пересекает Топ-Хане (Пушечная площадь) и, стегнув по бойко бежавшим лошадям, сворачивает к базару, близость которого чувствуется и в кривых улочках, и в обилии горожанок, спешащих со своими корзинами и соломенными «зимбилями», а также в обилии нищих, которых не видно в центре и на проспектах Тегерана. Там властитель – полицейский, «ажан», здесь хозяева – купец и рынок.

Я оставляю фаэтон и, расплатившись с довольным извозчиком, иду к одному из входов в крытый тегеранский базар. Сеоев, много раз бывавший здесь, шествует сбоку.

Крики, вопли, звон бубенцов и караванных колоколов, заполнили воздух. Неистовый рев ослов, звонкие голоса мальчишек, зазывания купцов, выкрики нищих и вопли дервишей сливаются в общий шум.

– Хабардар (берегись)! – вопит краснобородый человек, едущий на ослике прямо в толпу. За ним видны головы верблюдов, на спинах которых покачиваются тюки. Толпа не спеша теснится, пропуская караван. Пахнет пряностями, иногда носится и запах терьяка. Духота и прохлада вместе с гамом охватили нас. Свет и воздух скупо проникают через отверстия, прорезанные в куполах крыш.

Мы прошли уже ряд галерей, но лабиринт все еще продолжается, и если бы не Сеоев, то вряд ли я сумел бы выбраться из этого огромного и шумного торжища. Пройдя ремесленное отделение базара с его сапожными, портновскими и кузнечными рядами, мы выходим к месту, где торгуют продуктами питания. Здесь тоже галереи, но они шире и с просторными площадями (майданами), на которых возле наваленных горами арбузов, дынь, тыкв, яблок, огурцов и помидоров висят освежеванные туши быков, баранов, коз. Тут же вяленые кутумы, соленые окуни, судаки. Со стен свисают гроздья винограда, на земле стоят табахи (подносы) со сладостями – белыми гязи, засахаренными орехами, соленым миндалем, конфетами, медом, рахатом и гузинаками.

Груши, яблоки, хурма, инжир, гранаты, кишмиш, рис, мешки с сахаром, фасолью, банки с медом, огромные бутылки с уксусом, соль, овес, ячмень – все это выставлено в рядах, перед глазами сотен медленно передвигающихся покупателей.

– Эй, эй, вот арбу-у-з так арбуз! – несется визгливый тенорок фруктовщика.

– Балух! Ой балух-балух! – перебивает его торговец рыбой, подбрасывая над головой огромного уснувшего судака.

Десятка три полудохлых рыб еле передвигаются в большой кадке у его ног. Покупатели суют руки в кадку, шумно спорят друг с другом, одновременно торгуясь с продавцом.

– Хур-ма! Пах, пах, пах, вот ханская хурма! – ревет над ухом третий.

– Аб-хордам (холодная вода)!

Надрываются продавцы воды, размешивая пальцами кусочки льда, плавающие в сосудах.

– Райская еда – кябаб!..

– Во-от купите люля-кебаб! – поет сидящий на корточках человек. Около него жаровня, на угольях жарятся нанизанные на вертела кусочки мяса и помидоров. Сок стекает прямо на дымящиеся уголья. Ароматный запах жареного разливается в воздухе. Вокруг стоят, облизываясь, голодные бедняки. Двое мальчишек, засунув в рот пальцы, глотая слюну, смотрят, как ловкие руки продавца заворачивают дымящееся сочное мясо в тонкий лаваш.

– Только десять шай за порцию! Только десять шай! – поет кябабщик. – Сам бы ел, да денег надо! – кричит волосатый продавец в грязном балахоне, похлопывая по кадке со льдом, в котором лежит его «султанский товар».

По базару, окруженные зеваками, медленно проходят два бородатых крестьянина. В руках – длинные однозарядные ружья, старинные «пибоди», стреляющие пулей весом чуть ли не в фунт. Это – охотники, жители Мазандеранских лесов. Впереди них плетется фигура, покрытая огромной пятнистой шкурой и увенчанная страшной головой тигра с оскаленной пастью. При ближайшем рассмотрении под шкурой тигра можно увидеть человека, изредка высовывающего наружу свое лицо.

Это – крестьяне, выследившие и убившие огромного зверя, который наводил панику на людей и скот в их районе.

Один из идущих впереди охотников останавливается, принимает воинственную позу и, потрясая ружьем, вдруг начинает кричать диким голосом:

– Правоверные! Люди!.. Сюда, сюда, скорее! Смотрите, смотрите!..

На его вопль сбегаются любопытные. Образуется большой и тесный круг.

Вращая белками глаз, охотник неистово кричит:

– Вот он, страшный зверь, пожравший сто и еще семьдесят коров и ослов в нашем районе!..

Слушатели испуганно ахают и галдят…

– …Вот тот кровопивец, который разорвал десять бедных мусульман, мирно живших в Мазандеране. Он не щадил никого… – высоким фальцетом кричит охотник. Ему вторит другой, в свою очередь потрясая допотопным оружием: