Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри

• Название: Сквозь тьму с О. Генри
• Автор: Эл Дженнингс
• Издательство: Интернет-издание
• Жанр: Биографии и Мемуары

Это первый полный перевод Мемуаров знаменитого Эла Дженнингса — ковбоя, юриста, человека вне закона, бандита, налётчика, грабителя, а более всего известного тем, что дружил и сидел в одной тюрьме со знаменитым писателем О. Генри.

Как всегда, глубочайшая благодарность моим замечательным редакторам Linnea, olasalt, а также justserge — за создание обложки.

---

— Вам не понравился мой выбор?

— Какая разница, что мне нравится, что нет? — выпалил я и вознамерился идти вместе с Даффи.

Портер помешал.

— Пойдёмте-ка со мной. Может статься, в будущем мы не сможем часто видеться.

Мы направились к Гудзону и уселись на причале. В воде миллионами звёзд, сотнями Млечных Путей играли огни Нью-Джерси. Большие пароходы, чёрные, мощные, покачивались у стенки. Буксиры и паромы — таинственные, волшебные корабли — сновали вверх и вниз по реке.

Мы беспечно разговаривали о том о сём. Портер несколько раз заводил серьёзный разговор и тут же обрывал себя. Настроение его изменилось, и он теперь смотрел на меня снисходительно и улыбался.

— Вы недовольны моими матримониальными обстоятельствами?

— Это самая глупая штука, которую вы когда-либо выкидывали.

— Она очень порядочная молодая леди. — Кажется, Портер наслаждался моим брюзжанием.

— Вполне допускаю, но что вам-то за дело до неё?

— Я её любил.

— О Господи! Прощаю вам все ваши грехи.

Портер был прирождённым трубадуром. В сердце его жила неистребимая бесшабашная весёлость, несмотря на то, что оно было полно печали. Я чувствовал, что он сделал большую ошибку, взяв на себя такие серьёзные обязательства. Его натура не могла справиться с такой ношей.

— Полковник, я хотел узнать ваше мнение, хотел понять, достойно ли я поступил.

Портер был само благородство. Несмотря на всё, что ему довелось увидеть в «Адской Кухне», он по-прежнему преклонялся перед Женщиной.

— Я женился на родовитой даме. Правильно ли было с моей стороны навлекать на неё все мои беды?

Странная смесь порывистости и чести, природное благородство Портера побуждали его очень серьёзно относиться к взятым на себя обязательствам.

Мои страхи были беспочвенны. Женитьба Билла не лишила его свободы. Он не был одним из тех шалопаев, кто с лёгкой душой забывают о долге. У Портера было двое хозяев: Богема и Условности, и он преданно служил обоим.

Лишь золотое прикосновение Мидаса или волшебный кошелёк Фортуната[53] мог удовлетворить столь высокие запросы. И совсем необязательно предполагать шантаж для объяснения причин его постоянной нужды в средствах. Но в одном случае я знаю точно, что он подвергался шантажу.

Это случилось на следующий вечер после его приступа отчаяния. Мы с ним договорились встретиться. Я три часа просидел в его комнате, ожидая, когда он придёт. Он появился — бледный, как мел, измождённый. Его обычная врождённая аккуратность куда-то подевалась. Он показался мне вялым и безвольным. Портер присел у письменного стола и после долгой паузы повернулся ко мне.

— Полковник, вчера я говорил серьёзно. Если со мной что-нибудь случится, скажите — вы позаботитесь о Маргарет, станете для неё чем-то вроде приёмного отца, как мы договаривались?

— Да что стряслось, Билл? Почему вы хрипите, словно грузчик в порту?

— Полковник, вы были правы. Мне не стоило закрывать на это глаза.

И без всякого перехода он вдруг доверился мне. Это было необычно, не в стиле Портера — делиться своими бедами.

— У меня больше нет сил выносить это. Она постоянно преследует меня. К тому же она жена одного крупного брокера. Сегодня я сказал ей, чтобы она убиралась. Больше ей ничего от меня не достанется!

— Думаете, она всем расскажет?

— Ну и пусть.

Не бывший заключённый — никто из них, насколько мне известно, не беспокоил его — но дама из высшего общества, женщина, которая в бытность Портера трубадуром жила в Остине и флиртовала с ним — вот кто изводил его.

— Мы иногда распевали под её окном. Несколько месяцев назад она заявилась ко мне. Откуда-то ей была известна вся моя история. Она пришла под личиной друга.

Сказала, что она в ужасно стеснённых обстоятельствах, но южная гордость не позволяет ей обратиться ни к кому из её круга. Она хотела тысячу. Я отдал ей сто пятьдесят долларов, которые мне прислал Гилман Холл. И с тех пор она регулярно приходит ко мне. Вот за этим самым столом я постоянно выворачивал перед ней свои карманы. Но больше этому не бывать. Я бы с удовольствием убил её.

Я помнил, до какой степени мог доходить гнев Билла Портера — когда-то он до того поддался ему, что набросился на испанского дона. Сейчас он сидел прямо, с непреклонным видом. Я опасался оставлять его одного и пробыл у него всю ночь.

— Она больше не станет беспокоить вас, Билл. Вам надо было сразу же, когда она пришла в первый раз, назвать её лгуньей. Вам нечего терять.

— Мне есть что терять, полковник. Я смотрю на вещи иначе, чем вы.

На том всё дело и кончилось. Эта женщина больше никогда не приходила, но жизнь Портера по-прежнему то взлетала на гребень, то проваливалась вниз.

Нет, не шантаж, но невероятная лёгкость, с какой он тратил деньги — вот что было причиной его постоянно пустого кармана. Многие бедняки, скатившиеся на самое дно, смотрели на него как на истинного «благодетеля».

Помню одну странную девушку с лицом эльфа. Портер помогал средствами ей и её матери.

— Они были очень любезны со мной в мою бытность в Питтсбурге, когда у меня не было совсем никаких друзей, — рассказал он мне как-то вечером, когда мы все втроём — он, я и эта девушка — сидели за ужином у Мукена. — Они перебрались в Нью-Йорк и оказались без средств. Я всего лишь возвращаю свой долг.

Ничего особенного не было в этой маленькой, смуглокожей девице. На вид — ни дать ни взять печальная цыганочка. Но Портер любил её, и она обожала его с собачьей преданностью. По временам она присылала ему странные, нелепые подарки, оскорблявшие его вкус, но он притворялся, что они ему нравятся.

Она была довольна и счастлива, но обычно помалкивала. Мы много раз обедали втроём в мой первый приезд в Нью-Йорк. Девушка обладала очарованием феи — она была скромна и незаметна. Нередко мы забывали о том, что она сидит с нами за одним столом. Она лишь слушала голос Портера и тихо улыбалась. А он всегда обращался к ней с почтением, достойным королевы.

Однажды вечером он сунул в карман пальто носовой платок в красно-зелёную клетку. Я с изумлением уставился на своего друга. Обычно он предпочитал сочные, хорошо гармонирующие цвета. Он улыбнулся.

— Это она мне его прислала. Не хочу обижать её.

Сначала принц, затем нищий, сегодня транжира, завтра без гроша. Его бухгалтером была прихоть. Так и получалось, что на одной, житейской, материальной стороне баланса возникал огромный дефицит, зато на другой, внутренней, действительно ценной стороне нарастал кредит, не поддающийся прозаической оценке. Тут шёл другой, высший счёт, который и подарил нам Билла Портера — глухого к низменным ценностям, но непогрешимого в верности своим идеалам.

Глава XXXII

Человек стоит у столбовой дороги мира и наблюдает за сверкающим маскарадом жизни, проносящимся перед ним, и каждая сцена оставляет новый, отличный от прежних отпечаток на негативной пластинке его ума; многообразные картины — неожиданные, яркие, освещаемые под разными углами, отбрасывающие разные тени, возникают в его сознании — таким в своём отношении к жизни был Билл Портер.

Для него в ней не было ничего монотонного, не существовало «мира, подчиняющегося лишь умозаключениям, жизни, движущейся по накатанной колее». Вечно новое, непредсказуемое, всепоглощающее — хватающая за сердце драма наполняла его ум своим юмором и своей трагичностью, а сердце — радостью и печалью. По временам оно бывало опустошено, пронзительно в своём пафосе, но никогда — равнодушно и черство. Портер жил в напряжённом, вибрирующем ожидании, потому что он, как никто, умел слушать гул неугомонного полуслепого человечества.

Он словно был всегда окутан аурой предвкушения, нетерпеливого ожидания, как будто только что завершил одно приключение и собирался пуститься в новое. Когда бы я с ним ни встретился, первым, инстинктивным вопросом, который едва не срывался с моих губ, был: «Что случилось, Билл?»

Его манера держаться постоянно возбуждала любопытство. Я в полной мере ощутил это любопытство уже тогда, когда он спустился с веранды американского консульства и я услышал его бархатный низкий голос, торжественно-насмешливо рассуждающий о бедственной ситуации с выпивкой в Мексике.[54]

Он не изменил этой своей манере и в страшные годы несчастий — тюрьмы и борьбы за выживание в Нью-Йорке. Каждый отрезок своего нелёгкого жизненного пути, даже в самом зловонном и мрачном туннеле, он проходил решительным и смелым шагом. Жизнь никогда не казалась ему скучной. С самой первой нашей встречи и до самой последней он не терял к ней интереса.

— Сегодня вечером вам предстоит странное и ошеломительное приключение, мой храбрый разбойник, а мне выпадет счастье любоваться вами.

Шёл последний день 1907 года. Я несколько часов сидел в его кабинете в «Каледонии», дожидаясь, когда он закончит работу. Он писал с молниеносной быстротой. Иногда он комкал только что написанную страницу и швырял её на пол, а потом снова писал и писал, страницу за страницей, практически не останавливаясь. Или наоборот — по полчаса сидел безмолвно и сосредоточенно размышлял. Я устал от ожидания.