Сборник Сборник - Болшевцы

• Название: Болшевцы
• Автор: Сборник Сборник
• Издательство: ОГИЗ «История заводов»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1936

В ряде тесно связанных между собой художественных очерков, написанных молодыми советскими писателями на основе подлинных материалов, рассказано об организации и росте Болшевской трудкоммуны НКВД, о перековке ее воспитанников — бывших правонарушителей.

Под редакцией М. Горького, К. Горбунова, М. Лузгина.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Что такое «хазават»? — спросил его как-то Умнов.

Находчивый Юзик ответил, не моргнув глазом:

— Смерть капитализму!

Третьего дня Юзик, к несчастью своему, рассказал эту историю Накатникову. Тот молча выслушал его и вместо того, чтобы похвалить за храбрость, заметил пренебрежительно:

— Ну, это клеишь! Эта история случилась сто лет тому назад, когда твой дед сосал мамкину грудь, а тебя и твоего отца еще и на свете не было. Это был такой Хаджи Мурат, и написано о нем в сочинении графа Толстого.

Юзик был посрамлен. Он потерял славу храбреца, хотя и приобрел — имя Хаджи Мурата.

С момента появления инструкторов он находился в возбужденном состоянии. Он и сам не знал, что его собственно так беспокоило. Он то возмущался тем, что теперь махорку будут выдавать только работающим, то начинал объяснять болшевцам, что раз они знали, идя в коммуну, что в ней надо работать, — теперь нечего зря бить языком.

Сейчас ему хотелось посмотреть, как будет мастер ковырять шилом башмаки Лехи. Его поддержали другие ребята.

— Уважь гостя, скинь коней!

— Дай ему с условием, чтобы за десять минут сделал, — солидно советовали они Гуляеву.

Но солидность эта была напускная. Гуляев начал снимать ботинки.

Дядя Андрей сел на табурет и придвинул к верстаку еще два табурета.

— Ремесло сапожное — не шуточка. Прыткий какой: починить этакую рвань в десять минут! — ворчливо рассуждал он, ощупывая и разминая загрубевший лехин башмак. — А, впрочем, тово… берусь в десять минут эту посудину подправить. Только я, приятели, тоже птица стреляная!.. Пущай ваш Леха садится рядом со мной — в помощники… Я за один, а он за другой башмак. Я ему форшиком наколю, а он молотком гвоздочек стукнет… Не хочешь? Зря.

Сапожник посмотрел вокруг себя и продолжал:

— Ты прикинь, чудак. Может, судьба твоя горькая когда-нибудь занесет тебя, куда Макар телят не гонял, где за сто верст вокруг не сыщешь сапожника. А украсть там нечего. Ведь может статься? А в те поры обувка твоя продырявилась, на шнурке держится… Как будешь? Босым пойдешь? Вот и прикинь мозгой. Ремесло в жизни — вещь важная. Для своей же пользы под учись.

Воспитанники придвинулись ближе. Гуляев стоял впереди разутый, в портянках. Все ждали, что он сделает.

— А, пожалуй, верно? — вопросительно сказал Гуляев.

Никто ему не ответил. Гуляев сел. Это было как бы сигналом.

— Вали, ребята! Шей! — крикнул Хаджи.

— Обувай!

— Подковывай!

Воспитанники набросились на верстак, растащили принесенные башмаки, с бранью вырывали друг у друга молотки, кожу, шилья.

Дядя Андрей попробовал было объяснить, что железными гвоздями подбивать подошву не годится — надо деревянными, но его никто не слушал. Болшевцы, смеясь, вбивали гвозди куда попало. Подошва женского ботинка засверкала от множества шляпок гвоздей. Мужской изрезали на клочья. Детский утащили куда-то.

Вероломный Леха развлекался наравне с другими. К своему ботинку он не притронулся.

Грохнула опрокинутая табуретка. Хаджи Мурат захлебнулся руганью:

— Удавись ты со своими конями!.. Чтоб вас задушило вашей махоркой!.. Гад буду, если я еще хоть раз сяду калечиться!

Он исступленно размахивал уколотым пальцем.

— Кончай! Ну их! Вали на улицу, — загалдели болшевцы, бросая инструмент. — Безрук останешься… Отыскали ишаков!

Гуляев наспех натянул недочиненные ботинки и галантно расшаркался перед дядей Андреем:

— Разбогатею — марафетом угощу. Нюхнешь разок — понравится.

— Ты бы лучше угостил меня завтра махорочкой! — лукаво сказал дядя Андрей.

Через минуту он остался один, но морщинистое, хитрое лицо его было спокойно.

Очередь поближе познакомиться с воспитанниками коммуны пришла и кузнецу.

После обеда он открыл плечом дверь и грузно ввалился в спальню.

— Соскучились, сударики! — приветственно загремел он с порога и, растопырив руки, вразвалку двинулся к койкам.

На угловой койке, закрыв лицо фуражкой, дремал долговязый Калдыба. Он не успел еще протереть глаза, как дядя Павел ощупал его плечи и одобрительно похлопал по животу:

— Го-оден! — весело сказал он и пошел к следующей койке. На ходу он сопел и отдувался. Его ладони были так огромны, что, казалось, могут сплющить человека.

— Этот пистолет хорош, а этот жидковат, — объявлял он на весь дом.

Ошеломленные развязностью кузнеца, ребята не оказывали сопротивления. Даже Королев, славившийся атлетическим сложением и строптивостью характера, затаил дыхание на своей кровати.

Дядя Павел добрался до Королева в последнюю очередь. Он слегка пощекотал его за ухом:

— Хорош парень. Годен!

И тут произошло совсем невероятное событие. Могучий Королев, сделав страдальческое лицо, вдруг заскулил, точно щенок, который почуял прорубь:

— Куда годен? Не трожь меня, дяденька. У меня руки, ноги ломит… Вроде — тифозный…

Когда-то в угрозыске Королев с успехом симулировал сумасшедшего. Его отправили на Канатчикову, откуда он и бежал. Однако сейчас притворство совсем не удалось.

Кузнец участливо склонился над ним:

— Болен? А ну, посмотри на меня. Может, доктора кликнуть? Нет, ты смотри прямее, вот так. Здоров! — голос кузнеца был громок. — По глазам вижу — здоров. Из тюрьмы в коммуну жить пошел — за это умен. А что в коммуне очки втираешь — это негоже.

— А кто тебе позволил в мертвый час до нас прикасаться? — обидчиво, однако не слишком смело вступился за Королева Умнов.

Дядя Павел медленно, с достоинством потянул серебряную цепочку на своей груди и вынул часы. Щетинистые губы его строго шевельнулись.

— Рекомендую убедиться: мертвый час кончился девять минут назад, теперь живой начался. Ну, собирайтесь… Поведу я вас в такое прибыльное место, где сразу две пользы будет: физкультурой подзайметесь и деньгу ковать научитесь. Годные — за мной! — скомандовал он и повернулся в сторону двери.

Четверо признанных годными, почесываясь, поднялись с матрацев. Королев, притворно охая, поплелся последним.

— Малахольные! — крикнул вслед им Умнов. — Забыли, что от работы кони дохнут.

Умнов был одним из лучших учеников в обувной детдома имени Розы Люксембург. Там ему хотелось, чтобы все ребята видели, что он способнее и ловче каждого. В коммуне с приходом урок появились люди, бесспорно более ловкие. И Умнов потерял всякий интерес к обувному делу. Впрочем, в кузницу он пошел бы работать… если бы ему предложили. А дядя Павел даже не подошел близко к щуплому, низкорослому Умнову. Он распластался на матраце животом вниз и прикрыл голову подушкой, чтобы ничего не видеть.

Неподалеку от дома коммуны стоит покосившаяся, ветхая лачуга — кузница. Когда-то, еще до совхоза, в ней обитал кузнец-кустарь со своей женой. Супруги занимались не столько горячей обработкой металла, сколько винокурением: по ночам гнали самогон. Предприимчивую чету осудили. Кузница стала пустовать. Ржавела и протекала крыша. Дожди размывали горн. Несколько раз по неизвестным причинам кузница загоралась. Но почему-то бревенчатые стены ее не поддавались огню, лишь слегка почернели и обуглились.

По дороге дядя Павел расспрашивал ребят: хорошо ли их здесь кормят, крепко ли спят по ночам, какие болезни перенесли в детстве и нет ли у кого грыжи?

Ребята рассказывали о себе не очень охотно.

Лишь Калдыба подробно пожаловался, что у него на сердце сидит твердая, как орех, опухоль. Появилась она после того, как он однажды на рынке украл буханку хлеба. Нагнали торговцы. Били по голове страшно. Голова уцелела, но сердце повредилось. И когда ноет опухоль, он может выпить хоть две бутылки и все равно останется трезвым.

Он сетовал также на то, что в коммуне запрещают пить водку, нюхать марафет. Главное же — нет девочек! А теперь вот и махорку надо зарабатывать.

В кузнице дядя Павел велел болшевцам сиять шинели, надеть принесенные им кожаные фартуки. Он положил не спеша трехметровую стальную полосу на ребра наковальни.

— Пригото-овьсь! — нараспев скомандовал дядя Павел и вызывающе подмигнул. — Ну-ка, попробуйте, молодцы. Эй, парень, держи зубило. Ну, кто хочет ударить?

«Тифозный» Королев соблазнился первым. Он изо всей силы замахнулся кувалдой.

— Легче! — поправил его дядя Павел, наставляя в метку отскочившее зубило.

За Королевым ударил Калдыба. Длиннорукий, он размахнулся так неудачно, что кувалда ударилась о дверь, посыпались труха и щепы. Все прыснули со смеху. Калдыба сконфузился. Санька Королев толкнул его в спину:

— Уйди, криворукий! Дай-ка вот людям!

Дядя Павел посоветовал открыть дверь, чтобы можно было шире размахнуться кувалдой.

Первый раз в жизни парни рубили металл. Зубило отскакивало. Стальная полоса, не прилегая плотно к наковальне, пружинила. Каждый неверный удар грозил увечьем. Кузнецы чертыхались.