Клаас Хейзинг - Чернокнижники

• Название: Чернокнижники
• Автор: Клаас Хейзинг
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель, Харвест
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-037450-Х, 5-9713-3226-0, 5-9762-0284-5, 985-13-8505-0

Таинственное дело пастора Иоганна Георга Тиниуса — блестящего интеллектуала, в 1813 году представшего перед судом за убийство пятерых человек, — так и осталось, в сущности, нераскрытым.

Почти двести лет спустя мюнхенский библиофил Фальк Райнхольд, в руки которого случайно попала биография Тиниуса начинает собственное расследование…

Он уверен — ключ к разгадке случившегося надо искать в книгах пастора.

В книгах, являющих собой мостик, перекинутый от реального мира к миру другому…

---

Представьте себе на минуту: жизнеописание грозит забуксовать. Все источники финансовых поступлений вдруг каким-то образом истощились или стали недоступны. Разве в таком случае не долг Тиниуса призвать на помощь все свои таланты, все до единого дарования, дабы протолкнуть вперед увязшее жизнеописание? С одной стороны, такой ранимый, замкнутый, с другой — весьма скорый в выборе средств, если речь заходит об использовании ближнего во благо себе. Да, да, именно таким он и был. Если уж следовать канонам драматургии, та, которая избавила бы его от тягот повседневных забот и без остатка отдала ему свое сердце, должна была быть женщиной довольно культурной. Эрзац-мать и гувернантка в одном лице. С усохшей маткой и овдовевшая. Ибо об эрзац-отцах вопрос не стоял. (Ничуть не помешала бы и младшая ее дочь, которая взирала бы на него снизу вверх и не раздражала бы подобно его сестрам. Провидение оставалось благосклонным к нему. Наилучшая из всех мыслимых сестер звалась Иоганной Софьей, и имя это многие годы не сходило с его уст. Мать и дочь пока что на заднем плане. Однако Иоганна Софья впоследствии вновь покажется в одной из интермедий. Круглая скобка закрывается.)

Тем временем я познакомился с фрау Бётхер, экономкой, и она сыграла в моей судьбе немаловажную роль. Она взяла меня к себе в дом и обходилась со мной, будто я ее родной ребенок. Поступить таким образом ее уговорила дочь, существо воистину от Бога кроткое и добронравное: именно ей я обязан своим городским воспитанием и продолжением в Одерине ранее начатого образования. Крыша над головой, завтрак и обстирывание — всем этим мне было дозволено наслаждаться целых семь лет, хоть оба этих добросердечных создания вынуждены были сами считать каждый грош.

(Вы полагаете, что фрау Бётхер следовало предоставить Иоганну Георгу не только завтрак, но и полный пансион? Божественный замысел, по вашему мнению, без этого ущербен, не так ли? Отнюдь. Тиниус был отмечен благоволением, ему была уготована роль души общества и, как воздух, нужны были зрители и слушатели — масса зрителей и слушателей. Позвольте на секундочку напомнить и о бесплатном столе в доме купца Ланге, чтобы вы лучше ориентировались. Я стремлюсь показать вам Тиниуса на уровне его искусства. Примерно в финале его гимназического периода. А теперь представьте себе приличную, полутемную лавку книжного антиквара.)

Массивный стол без малого во всю комнату. Кресла с бархатной обивкой и спинками аж до самого затылка. Тяжеленный коврище на шероховатых досках пола. Люстра (безвкусная) под потолком заливает светом гостиную. Добротный, солидный сервиз. Вокруг стола все семеро членов семейства. Ну совсем как на полотнах времен давно минувших. Прислуге, к сожалению, предписано оставаться за дверями. Являться исключительно по звонку. На другом конце стола, как раз напротив главы семейства, усажен Тиниус. Он уже давно носит сюртук, поразительно похожий на тот, рисованный в заветах Сираха (завет № 24.) Глава семейства задает вопрос. Тиниус, как ни в чем не бывало, некоторое время терзает свой кусок мяса на тарелке, потом, откашлявшись, проговаривает ответ. И попадает в самую точку. Временами он наизусть выпаливает длиннейшие цитаты. Без указания источников. Он всегда говорит, будто пишет. Ни разу за все эти годы не повторившись. Никогда не попав в тупик или впросак. Помнит все имена. Решительно все книги. Сдается, и еще не написанные. И поскольку обедает он каждый день в другом месте, аудитория его неисчерпаема, а темы вечно свежи.

Иногда, когда едва отзвучало сказанное, или же если Тиниусу не желали отказать в оплате натурой, после каждого пасса наступает продолжительная пауза, во время которой Тиниус обычно что-то добавляет; милая улыбка на морщинистом личике хозяйки дома, дети слегка испуганы, искоса поглядывают на диковинного гостя, а отец семейства решительно закладывает большие пальцы за жилетку. Чудо, а не бесплатный стол! — заключает он. И в паузе между блюдами незамедлительно следует новый вопрос, и церемония повторяется уже на ином гастрономическом фоне. Здесь оратор, там слушатели.

(Покинем пока что лавку антиквара и зададимся вот каким вопросом: откуда Иоганн Георг Тиниус раздобывает деньги на одежду и книги? Попытайтесь встать на его место и подумайте над простым и убедительным ответом. Поразмыслите вот о чем: простота нередко предваряет ужасы. Стратегия проста. Нужно лишь обладать певческим даром. Какового впоследствии, уже на судебном процессе, Тиниус не продемонстрировал. Да ему бы и не дали. Положа руку на сердце: у Тиниуса был восхитительный дискант. Который не покидал его все семь удивительных лет, и при этом вопреки обычаю тех времен никому и в голову не приходило усматривать здесь нечто предосудительное.)

Из-за моего голоса я пел в хоре, семь лет я был первым дискантом, меня обеспечивали пропитанием, одеждой и предоставляли средства на покупку необходимых книг.

Иоганн Георг Тиниус развивал свое дарование. Субботними вечерами он в узком кругу под аккомпанемент двух флейт исполнял свои наиболее выразительные хоровые произведения. Недостатка в приглашениях не было. И на каждом из таких вечеров хозяйка очередного дома удостаивалась песни в свою честь. Как правило, это была какая-нибудь трогательная колыбельная, весьма подходившая к случаю.

Иоганн Георг, стоя в белом убранстве хориста, заливался своим чудесным дискантом. И в сладостном волнении хозяйке дома все вдруг начинало казаться не таким, как обычно, а куда величественнее, прекраснее. Даже белое убранство этого отрока сияло необычной белизной. И голос его звучал по-неземному. И гостиная в этот момент преображалась. И когда он, закончив петь, подходил к хозяйке, пять грошей, специально отложенных для него, внезапно преображались в целый талер. (На талер выходили две книги. Минимум две.)

Он покупает билет на метро и выслушивает истории двух книг

Как и у людей, у книг свои судьбы.

Теренций Маурус

Фальк Райнхольд в спешке (здесь вам предстоит читать проворно, но кто нынче поймет это слово?) покинул свое жилище. Он, этот разработчик книжных напластований, спустился во вполне реальное подземелье. Продемонстрировав поразительное знание навыков повседневной жизни, привычно протиснулся к автоматам для продажи билетов, быстро сбежал вниз по обычной лестнице, избавив себя от толчеи на эскалаторе, и с будничным выражением на лице втиснулся в переполненный вагон метро. Он даже не успел как следует прочувствовать влажную духотищу вагона. Сойдя уже на следующей станции, он поднялся наверх. На улице Фальк грациозно обогнул две пары величаво, будто паруса под ветром, колыхавшихся дамских плеч, попытавшихся было перегородить ему дорогу, и, приведя дыхание в обычный режим, зашел в книжный антиквариат.

Ни к чему повторять, что выкрашенная в зеленую краску дверь стояла настежь. Совершенно излишне упоминать, что продавец лишь на мгновение оторвался от книги, которую читал. Нужно ли в деталях описывать, как Фальк Райнхольд, повинуясь безошибочному чутью, сразу же направился к нужной книге? Но стоило ему взять томик, как к нему прилип второй, да так плотно, будто приклеился. Усилие. Фальк Райнхольд вынужден был применить силу, чтобы разделить намертво приставшие друг к другу переплетами книги. Подчеркнуто деловито, без эмоций, Райнхольд поставил выбранную книгу в шкаф, обменялся парой фраз с антикваром… (Но вам ведь уже знакома эта сцена. Так что давайте уж не будем на ней задерживаться ради экономии времени и отмотаем пленку назад, а чтение продолжим уже на квартире Фалька Райнхольда.)

Содержание книги не завладело вниманием Райнхольда. Сплошная сухость, будто кожа старого переплета. Полнейший разброс мыслей. Пересохшее русло повествования. Заложив пальцем страницу, на которой он окончательно съехал с колеи, Райнхольд улегся спать, и во сне ему привиделись судьбы этих двух книг.[6]

Знаете ли вы, что значит быть книгой святоши-смертоубийцы?

Прошу вас, не умаляйте силы этого чувства. В конце концов, мы — продолжение плоти владельца, и все похвалы и порицания доходят и до нас.

Прошу вас не забывать, что я из доброго семейства. Мое первое воспоминание восходит к дипломату Фридриху Басту, находившемуся в Париже по делам службы его величества короля Пруссии. Фридрих Баст часто брал меня в руки. Это деликатное и вместе с тем непринужденное прикосновение человека светского, дипломата. Незабываемое чувство. Мою тринадцатую главу он собственноручно переписал для своих будущих лекций по эллинистике. Я очень близко к сердцу восприняла его уход из жизни. Он означал для меня и чувство неуверенности за свою дальнейшую судьбу. В 1812 году вся библиотека была выставлена на продажу. Все мы показали себя с лучшей стороны. Ибо до нас дошли слухи, что среди прочих на аукционе будет присутствовать и посланник короля. Сначала мне показалось, что между одним неброско одетым господином и аукционистом имеет место тайный сговор. И на самом деле, посланник его величества гневался, давая понять аукционисту, что далее затягивать игру ни к чему. В последний раз он назвал свою более высокую цену, чем этот смутьян, после чего с оскорбленным видом покинул зал. И вместо королевской резиденции нас ждал весьма неказистый, полностью забитый книгами и плохо проветриваемый провинциальный домишко. Degoutant.[7] Нечто вроде галантерейной лавки, но применительно к литературе. Каждый раз, когда господин пастор брал меня в руки, надавливая при этом на кожу переплета, я отказывалась открыть ему свое содержание, и так до тех пор, пока он силой своих толстых и плохо подстриженных ногтей не смог проникнуть в меня. Такое он проделывал дважды. Пробегал глазами по моему содержанию, не вчитываясь в него. Нашлепнул на меня свой мерзкий, мокрый экслибрис и затем поставил меня в один ряд с другими, вернее, впихнул на заполненную до отказа узкую и неудобную полку. Я задыхалась. Грубиян и неотесанный мужлан. И еще: сначала это были всего лишь слухи, но вскоре они подтвердились. Этот пастор — убийца. А мы — орудия преступления. Один антиквар приобрел нас лишь из бесстыдного любопытства. До сей поры я только меняла антикваров, однако для частной библиотеки так и не была приобретена. О том, чтобы скрасить однообразие моих дней, позаботилось то самое достойное сочувствия создание, которое вы, несомненно, заметили на полке рядом со мной в антикварной лавке. С годами мы подружились. Она пришлась мне по душе своей естественной свежестью, даже, пожалуй, молодцеватостью. И еще: мне, конечно, будет ее не хватать, хотя я от души рада обрести здесь новое и достойное жилище. И пусть у вас будет все хорошо, дражайшая.