Михаил Пришвин - Дорога к другу (дневники)

• Название: Дорога к другу (дневники)
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

Дневники известного писателя-природоведа, которые знакомят юных читателей с богатством его мироощущения. Взаимосвязь природы, человека и искусства — основная тема дневников.

Рисунки В. Звонцова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Пришвина приблизила к нам эпоха научно-технической революции, совпавшая со всемирно-историческими достижениями развитого социалистического общества в деле формирования гармонической, духовно богатой человеческой личности. Небывалый интеллектуальный подъем во всем обществе, стремительный рост сознания масс обострили интерес как к насущным проблемам социально-экономического и политического развития, так и к «извечным» вопросам человеческого бытия — этическим и нравственным. Этот интерес по-новому осветил фактическую достоверность и духовную насыщенность пришвинских строк. В обширном литературном наследии писателя на передний план выдвинулось то, что традиционно считалось «творческой лабораторией», — записные книжки, дневники, непосредственные отклики на быстротекущую действительность. Порой им находится применение совершенно неожиданное.

Несколько лет назад в издательстве «Молодая гвардия» вышла книжка «Интегральный интеллект» — о будущем человеческого разума. Ее автор, ученый Ю. Шейнин, писал в предисловии: «Читатель встретит в книге много ссылок на мысли из дневников и записных книжек Михаила Пришвина, известного более как писатель, певец русской природы, нежели как самобытный и яркий мыслитель. Проницательность многих суждений из дневников и записных книжек писателя поразительна. Он не был знаком с теорией систем, но зато по-настоящему знал и чувствовал систему природы и место в ней человека и именно поэтому интуитивно приходил к подлинно системным решениям проблем личности в обществе и природе. Его размышления о природе и человеке, о личности и индивидуальности, о характере и особенностях творческой деятельности и многое другое вливались в русло общей идеи интеллектуального единения, близкой идее Интегрального интеллекта. Два с лишним десятилетия, отделяющие от нас пришвинские „Глаза земли“, — десятилетия, до предела наполненные бурными событиями во всех областях жизни, — нисколько не умалили свежести и глубины этих размышлений. Напротив, подобно хорошему вину, со временем их ценность лишь повысилась. „Независимая экспертиза“ Пришвина используется на протяжении книги как своего рода „контрольный опыт“, подтверждающий правильность хода мысли автора».

Книга «Интегральный интеллект» — одно из многих свидетельств живого участия Михаила Пришвина в нашей борьбе за завтрашний день. В одном лишь можно возразить Ю. Шейнину: восхищающая его прозорливость писателя основывалась не столько на интуиции, сколько на сознательном научном предвидении. Ведь Пришвин, прежде чем стать писателем, был ученым, стоявшим на позициях передовой науки своего времени.

Он учился в Рижском политехническом институте, в Лейпцигском и Йенском университетах, то есть получил лучшее по тому времени образование в области естественных и философских наук. Диалектику учил он «по Гегелю», а труды Маркса, Энгельса, Бебеля, Лассаля читал в подлиннике. Был у него хотя и небольшой, но весомый революционный опыт: участие в марксистском студенческом движении; год, проведенный в царской тюрьме; высылка в деревню под гласный надзор полиции.

Вернувшись в начале века из Германии, Пришвин занимается исследованиями в лаборатории академика Д. Н. Прянишникова в Петровской (ныне Тимирязевской) сельскохозяйственной академии, работает агрономом в земствах, в крупных помещичьих хозяйствах, пишет статьи и книги по сельскому хозяйству. Оставив через несколько лет агрономию, обращается к собиранию и изучению фольклора, к журналистике. И в художественную литературу, как сам потом скажет, приходит медленным, «тележным» путем — через земледельческую работу в деревне, фольклористику и этнографию, репортерский очерк. С уникальным для писателя знанием народной жизни.

О Пришвине говорили: писатель-географ, писатель-охотник, писатель-путешественник, писатель-Берендей… При этом на первый план в читательском сознании выступали Берендей, путешественник, охотник, географ. Писатель же оставался в тени. Однако чем дальше по времени уходит от нас Пришвин, тем очевиднее, что был он прежде всего писателем — в том высоком понимании этого слова, какое дала миру наша отечественная классическая литература. То есть гражданином, летописцем народной жизни и народной судьбы, искателем правды и борцом за нее, провозвестником нового. Пришвина сравнивали с писателями-натуралистами С. Аксаковым и И. Соколовым-Микитовым, с учеными-популяризаторами М. Мензбиром и Д. Кайгородовым. Сам Пришвин сравнивал себя с Маяковским. В дневнике 1946 года у него есть запись: «Читаю взасос Маяковского. Считаю, что поэзия — не главное в его поэмах. Главное то, о чем я пишу каждый день, чтобы день пришпилить к бумаге. Потомки, может быть, и будут ругаться, но дело сделано — день пришпилен.

И это пришитое есть правда, которой, оказалось, служил Маяковский».

И вот какова сила предрассудка! В представлении традиционного литературоведения образы «певца природы» Пришвина и «агитатора, горлана-главаря» Маяковского столь разительно далеки друг от друга, что десятки людей цитировали и даже комментировали эту запись и никто из них не заметил: а ведь она не только о Маяковском, но и о Пришвине. Объясняли характеристику Маяковского, данную Пришвиным, и не обратили внимания на самохарактеристику писателя.

Между тем Пришвин объединяет главное в поэмах Маяковского с тем главным, «о чем я (то есть Пришвин) пишу каждый день, чтобы день пришпилить к бумаге». С дореволюционных времен ведет он дневники, которым, по собственному признанию, отдает «главные силы свои писателя». О них он скажет: «Не больше ли всякой повести эти записи о жизни, как я их веду?».

Дневники, из которых уже к началу 40-х годов составились «Фацелия» и «Лесная капель», а много позже «Глаза земли» и посмертные «Незабудки»; дневники, немногие отрывки из которых в последнем собрании сочинений заняли не менее четверти всего объема; дневники, бывшие для писателя его лабораторией, кладовой слова, аккумулятором тем, идей, образов, находивших воплощение в рассказах и повестях, — самое важное и только теперь по достоинству оцениваемое наследство, оставленное нам Пришвиным.

День за днем «пришиты», «пришпилены» их строчками десятилетия народной жизни, как они преломились в душе русского писателя, счастливо сочетавшего, по слову Горького, талант поэта и разум мудреца. «И это пришитое есть правда», — скажет потом Пришвин.

Запись о Маяковском вошла в книгу «Глаза земли» под названием «Правда Маяковского». В 1950 году Пришвин напишет: «Поэзия у Пушкина, у Л. Толстого и у всех русских классиков есть дыхание правды».

Четырьмя годами раньше: «Реализм в искусстве — это есть, иначе говоря, путь к правде: искусство на пути к правде». Так кровно заинтересовано размышлять о коренных для социалистического искусства проблемах правды и реализма мог, разумеется, только художник, который по самой природе своего дарования — публицистического, исследовательского — не мог находиться в стороне от животрепещущей политики, от определяющих течений времени.

В 1931 году, когда рапповские вульгаризаторы искусства особенно ретиво бранили писателя за «отрыв от современности», Пришвин имел все основания напомнить: «Когда после первых лет революции начала возрождаться литература, ведь это я был единственным писателем, который явился в Госплан и предложил себя в сотрудники, как исследователь жизни».

«Исследователем жизни» Пришвин ощущал себя всегда, с первых шагов в литературе. И тогда, когда шел «за волшебным колобком» вековечной народной мечты о лучшей доле на Север, в «край непуганых птиц», и в Крым, в заволжские леса и заиртышские степи. И тогда, когда журналистом дореволюционных газет писал «по самым горячим следам» корреспонденции о столыпинской деревне с бунтующей голытьбой и кулаком-мироедом, об антинародной мировой бойне, в которую вовлекли Россию царь и капиталисты, о позорном угнетении царизмом национальных окраин и о голодных переселенцах…

В прошлом веке жанр, в котором более всего работал Пришвин, назывался «физиологическим очерком». Позже появился термин «производственная литература». Сейчас мы говорим: «социологическая проза». Пришвин нашел свой рабочий термин — «исследование журналиста». Такой подзаголовок дал он книге «Башмаки», написанной в 1925 году по заданию Госплана. Прочитав эту книгу, А. М. Горький писал Вяч. Шишкову: «М. М. Пришвин очень угодил мне „Башмаками“. Хитрая вещь».

В начале 20-х годов в голодной, разутой, разоренной гражданской войной России Пришвин ставил проблемы, которые многим читателям казались странными, несвоевременными. Половина страны ходила в лаптях, а писатель требовал, чтобы нарождающаяся обувная индустрия заботилась не только о числе выпускаемых пар, но и об их изяществе.