Грегори Бейтсон - Экология разума

• Название: Экология разума
• Автор: Грегори Бейтсон
• Издательство: Смысл
• Жанр: Философия
• Год: 2000
• ISBN: 5-89357-081-2

Грегори Бейтсон (1904-1980) - выдающийся мыслитель 20 века, философ, эколог, кибернетик и системный теоретик. Его книга "Шаги в направлении экологии разума" впервые вышла на языке оригинала в 1972 году, неоднократно переиздавалась и стала культовым интеллектуальным бестселлером в англоязычном мире.

В этой книге Г.Бейтсон намечает подходы к решению поставленной им широкомасштабной задачи по ревизии и модификации фундаментальных основ гуманитарного знания в свете современных положений кибернетики , теории информации и теории систем, а также созданию новой синтетической науки о живом, которую он назвал "экология разума". В данное издание вошли статьи по биологии и теории эволюции, в которых различные биологические процессы - от морфогенеза до эволюции в целом - рассматриваются с точки зрения детерминирующих их информационных и коммуникативных процессов, а также статьи общетеоретического плана, в которых обсуждается применение принципов кибернетики к живым системам, неоднозначная роль сознания, а также негативные последствия человеческих действий, нарушающих общесистемные принципы, лежащие в основе всего живого. Главной особенностью книги "Избранные статьи по теории эволюции и эпистемологии" является то, что в нее включена часть "Биология и эволюция", по техническим причинам не вошедшая в первое издание.

Рекомендуется философам, методологам науки, биологам, психологам, культурологам, этнографам, экологам, а также широкому кругу читателей, желающих лучше понять самих себя и свой мир.

---

После того как мы исключили из нашей системы объяснений все вещи и все реальные размерности, нам остается только рассматривать каждый шаг в коммуникативной последовательности как трансформу предыдущего шага. Если мы рассматриваем прохождение импульса вдоль аксона, нам следует считать события в каждой точке вдоль маршрута трансформами (хотя, возможно, и идентичными или подобными) событий в каждой предшествующей точке. Или же если мы рассматриваем последовательность нейронов, где каждый нейрон запускает следующий, тогда запуск каждого нейрона является трансформой запуска его предшественника. Мы имеем дело с последовательностями событий, которые не обязательно предполагают прохождение одной и той же энергии.

Аналогично мы можем рассмотреть любую сеть нейронов и произвольную выборку поперечных сечений этой сети в последовательных точках. Тогда нам следует рассматривать события в каждом поперечном сечении как трансформу событий в некотором предыдущем поперечном сечении.

При рассмотрении восприятия нам не следует говорить, например, "я вижу дерево", поскольку дерево не находится внутри нашей системы объяснения. В лучшем случае, возможно увидеть только образ, который есть сложная, однако систематическая трансформа дерева. Этот образ, разумеется, энергетизируется моим метаболизмом, а природа трансформы отчасти определяется факторами моих нервных цепей. "Я" создаю образ под влиянием различных ограничений, частично накладываемых моими нервными цепями, а частично внешним деревом. Галлюцинация или сновидение были бы в большей степени подлинно "моими", поскольку продуцировались бы без непосредственных внешних ограничений.

Все, что не информация, не избыточность, не форма и не ограничение, есть шум, единственный возможный источник новых паттернов.

Избыточность и кодирование[30]

Дискуссия об эволюционных и прочих взаимоотношениях между коммуникативными системами людей и других животных сделала совершенно ясным, что средства кодирования, характерные для вербальной коммуникации, глубоко отличаются от средств кодирования кинестетики (kinesics) и пара-языка. Однако было отмечено, что существует значительное сходство между кодами кинестетики и параязыка и кодами неантропоидных млекопитающих.

Мы можем категорически утверждать, что человеческая вербальная система ни в каком простом смысле не является производной от этих преимущественно иконических (iconic) кодов. Существует популярное представление, что в процессе эволюции человека язык заместил более грубые системы других животных. Я считаю это полностью ошибочным и утверждаю следующее: если в любой сложной функциональной системе, способной к адаптивным эволюционным изменениям, данная функция начинает исполняться каким-то новым и более эффективным методом, то старый метод предается забвению и приходит в упадок. С появлением металлов ушла техника изготовления оружия методом обкапывания кремня.

Этот "упадок" органов и навыков под воздействием эволюционного замещения - необходимый и неизбежный системный феномен. Если бы вербальный язык в каком-то смысле был эволюционным замещением коммуникации, осуществлявшейся при помощи кинестетики и параязыка, нам следовало бы ожидать явного упадка старых и преимущественно иконических систем. Совершенно очевидно, что этого не случилось. Напротив, кинестетика человека стала богаче и сложнее, а параязык расцвел бок о бок с эволюцией вербального языка. Как кинестетика, так и параязык развились в сложные формы изобразительного искусства, музыки, балета, поэзии и т.п. Даже в повседневной жизни сложность человеческой кинестетической коммуникации, выражений лица и интонаций голоса далеко превосходит все, на что только могут быть способны другие животные. Мечта логика, что люди должны общаться только посредством недвусмысленных цифровых сигналов, не осуществилась и вряд ли осуществится.

Я утверждаю: эта отдельная отпочковавшаяся эволюция кинестетики и параязыка наряду с эволюцией вербального языка указывает на то, что наша иконическая коммуникация обслуживает функции, полностью отличные от функций языка, и, очевидно, выполняет функции, для выполнения которых вербальный язык непригоден.

Когда молодой человек говорит девушке: "Я тебя люблю", он использует слова для передачи того, что более убедительно передается тоном его голоса и его движениями, и если у девушки есть хоть какое-то соображение, то она уделит больше внимания этим сопутствующим знакам, чем словам. Существуют люди (профессиональные актеры, мошенники и пр.), способные использовать кинестетическую и параязыко-вую коммуникацию с той же степенью волевого контроля, с какой мы используем слова. Для этих людей, способных лгать кинестетически, невербальная коммуникация утрачивает свою полезность. Им труднее быть искренними и еще труднее уверить в своей искренности других. Они пойманы процессом уменьшения отклика: когда им не доверяют, они стараются улучшить свои навыки симуляции параязыковой и кинестетической искренности. Однако именно этот навык и вызывает у других недоверие.

Создается впечатление, что дискурс невербальной коммуникации связан именно с вопросами отношений - любви, ненависти, уважения, страха, зависимости и т.д. - между "Я" и vis-a-vis или между "Я" и окружающей средой. Также кажется, что природа человеческого сообщества такова, что фальсификация этого дискурса быстро становится патогенной. Следовательно, с точки зрения адаптации важно, чтобы этот дискурс выполнялся средствами, относительно бессознательными и плохо поддающимися волевому контролю. На языке нейрофизиологии это означает, что контроль над этим дискурсом должен размещаться в задних отделах тех зон мозга (caudad), которые контролируют истинный язык.

Если этот общий взгляд на вопрос верен, то из этого должно следовать, что трансляция кинестетических и параязыковых сообщений в слова будет, по всей видимости, привносить обширную фальсификацию. Причем не просто из-за человеческой склонности пытаться фальсифицировать утверждения, касающиеся "чувств" и отношений, или из-за искажений, возникающих всегда, когда продукты одной системы кодирования расчленяются для представления в предпосылках другой, а именно в силу того факта, что все подобные переводы должны придать более или менее бессознательному и непроизвольному иконическому сообщению видимость сознательного намерения.

В качестве ученых мы озабочены построением словесного фантома (simulacrum) феноменальной вселенной. То есть, наш продукт должен являться вербальной трансформой феномена. Следовательно, нам необходимо весьма тщательно исследовать правила этой трансформации, равно как и различия между кодированием естественных феноменов, феноменов сообщений и словами. Я знаю, что предположение о "кодировании" неживых феноменов довольно необычно. Чтобы оправдать эту фразу, я должен дать некоторые разъяснения по поводу концепта "избыточность" (это слово используется инженерами в области коммуникаций).

Инженеры и математики сосредоточили свое внимание на внутренней структуре материала сообщения. Как правило, этот материал состоит из последовательности или набора событий и объектов, обычно являющихся членами конечных множеств - фонем и т.п. Эта последовательность вычленяется посредством отношения сигнал/шум и других характеристик из прочих нерелевантных событий (или объектов), происходящих в той же области пространства-времени. Если в полученной последовательности отсутствуют некоторые элементы, а получатель способен угадать отсутствующие элементы с успехом, превышающим случайный, то говорят, что материал сообщения содержит "избыточность". Отмечалось, что при таком использовании термин "избыточность" фактически становится синонимом "паттерна" (Attneave, 1959). Важно заметить, что этот паттерн всегда помогает получателю отличить сигнал от шума. Фактически характеристика под названием "отношение сигнал/шум" это только особый случай избыточности. Маскировка - противоположность коммуникации - достигается:

a) уменьшением отношения сигнал/шум;

b) разрушением паттернов и регулярностей сигнала;

c) внесением подобных паттернов в шум.

Ограничивая свое внимание внутренней структурой материала сообщения, инженеры верят, что смогут избежать тех сложностей и трудностей, которые привносятся в теорию коммуникации концептом "смысл". Я, однако, стану утверждать, что "избыточность" - это по меньшей мере частичный синоним "смысла". Я вижу дело так: если получатель способен угадать отсутствующие части сообщения, то полученные части должны фактически нести смысл, относящийся к отсутствующим частям и являющийся информацией об этих частях.

Если теперь отойти от "узкой вселенной" структуры сообщения и рассмотреть внешний мир естественных феноменов, то мы сразу заметим, что этот внешний мир подобным же образом характеризуется избыточностью. Это значит, что, когда наблюдатель воспринимает только некоторые части последовательности или конфигурации феноменов, он во многих случаях способен с успехом, превышающим случайный, догадаться о частях, которые не может непосредственно воспринимать. Разумеется, принципиальная задача ученого пролить свет на эти избыточности (паттерны) феноменального мира.