Агоп Мелконян - Поцелуй Джульетты

• Название: Поцелуй Джульетты
• Автор: Агоп Мелконян
• Жанр: Научная Фантастика

---

* * *

... Ни к чему лишний раз повторять мою историю встречи с НИМИ и вспоминать о ее последствиях. Она зафиксирована в анналах Фонда. И на моем теле. Куда важнее вопрос иного порядка: а вправе ли я обвинять их? Для меня ответ очевиден, господин Секретарь: не имею я такого права. И потому не осуждаю ИХ действия. Мы не можем этого сделать, потому что нам не доступна ИХ логика. Чтобы понять ИХ намерения, я должен научиться думать, как Они. Я могу лишь безрезультатно блуждать в догадках, подобно дереву, в которое вгрызаются зубчики пилы. Но пользы-то от этих предположений ровным счетом никакой. Спиленное дерево утешает себя мыслью, что оно погибло не зря - может, из него сделают скульптуру или, на худой конец, бумагу. Оно и предположить не может, что его спилили просто потому, что оно мешает, что оно стало ненужным ...

* * *

Звонкоголосая моя Мортилия, милый мой колобочек. Ты тянешь свои пухлые ручки к Солнцу, хочешь его потрогать, но ножки заплетаются в траве и ты падаешь. Не плачь, крошка, все впереди - и солнце, и звезды будут твоими. Ой, не ходи туда, говорушка моя ненаглядная, упадешь в бассейн. Ухватись-ка лучше за мою руку и давай погуляем с тобой. Рядом как и положено отцу с дочерью. Знаешь, рядом с тобой я становлюсь совсем другим - сильным и уверенным в себе, меня просто распирает гордость. Такое чувство, будто за мою руку держится весь мир и я его веду туда - в Будущее, где все по другому. И я готов боготворить Фонд. Да-да, в самом деле; подумай сама, кабы меня не вышвырнули, то и не было бы тебя, моя любовь. Вот смотри, дочурка, все это - все-все! принадлежит на самом деле дядям из Фонда, у меня же нет ничегошеньки. Но это пустяки, потому что у меня есть ты, моя синичка. А это гораздо больше и важнее... Да перестань же ты плакать, солнышко, видишь - маме некогда. А я и рад бы тебя покормить, да не умею. Но зато как я тебя люблю! Ах, глупышечка моя, ты еще этого не понимаешь. Представляешь, Мортилия, твоя мама сказала, что я не мужчина! Ха, это я-то не мужчина! Глупости! Ах, не прикасайтесь ко мне, Альфред Медухов, вы не мужчина. Так сказала твоя мама когда-то. Дескать есть там у вас в паху какой-то не такой шрамик, оставленный чудовищем, так что ваша песенка спета, сказала она, и даже не пытайтесь, все равно ничегошеньки у вас не выйдет. Как жестоко, Мортилия, правда? Она брезговала мною, и ложилась со мной в постель, даже не пытаясь скрыть своего отвращения, всегда отворачивалась... Боже, что за глупости я несу собственной дочери! Потом-то я узнал, что ее подослали ко мне люди из Фонда. Есть там такой Институт перспективных исследований. Ничего себе исследованьице, верно говорю, Мортилия? Представляешь, как все это низко и грязно: под тебя подсовывают красивую женщину, чтобы проверить, остался ли ты мужиком после поцелуя Джульетты. Идиоты! Они еще сомневались! Как они офонарели, когда оказалось, что я не просто по-прежнему мужчина, но очень даже неплохой образец! И уж получше многих из них. Уж тут ты не сомневайся. А видела бы ты, как твоя мама бежала потом ко мне: лицо в слезах, нос красный, глаза сверкают. И как кинется мне на шею! Я беременна, Альфред, в самом деле! Ребенок...у меня будет ребенок! Радость так и сочилась из нее, Мортилия. Впрочем, тебе всего этого еще не понять, зайчик мой. Но это ничего. А потом у твоей мамы начал расти живот. Не догадываешься, почему он вдруг стал расти? Да потому, что там внутри была ты, Мортилия! Представляешь! Вот оно - настоящее чудо, черт побери! Чудо, которое ни один мужчина не в состоянии осмыслить до конца. Вот сначала, значит, живот растет. А потом прижмешься к нему ухом и вдруг чувствуешь: что-то в этом животе шевелится, толкается. Живет! А угадай-ка, кто это там шевелится? Не догадываешься, шалунья моя? А ведь это ты была там в животике у мамы. Такие вот дела, дочурка. И вот однажды ты появилась на свет - маленький сморщенный комочек. Ох и прожорлива же ты была, да к тому же вечно мокрая... Эй-эй, чем это ты недовольна, тоже мне примадонна! Да, мокрая, ну и что - так всегда бывает. Как же все-таки здорово, что у меня есть ты! Видимо, не посмело чудовище учинить надо мною самое страшное. Ух и страху же я натерпелся, из-за одного-то поцелуйчика этой отвратительной липкой Джульетты со звезд! Зря, выходит, боялся...

* * *

... Дано ли дереву понять нас, господин Секретарь? Дано ли нам понять дерево? Вопрос, конечно, риторический. Потому как и дураку понятно: не смогут понять друг друга, стоящие на разных ступенях. Разным не дано понимание. Их представления о вершинах разума, о границах эволюции различны. Каждый мир выстраивает свою лестницу, в соответствии со своими представлениями об эстетике. И последнюю ступень каждая цивилизация определяет для себя сама. Возможно, мои рассуждения страдают непоследовательностью и выглядят сумбурными. Что ж, я не писатель, господин Секретарь. И все же: любой из миров имеет такую модель цивилизации, разумной жизни, какую он заслуживает!..

* * *

Не спеша испить после обеда чашечку горячего кофе - истинное блаженство. Сидишь себе у большого окна гостиной, лениво поглядывая на серую пелену, застлавшую небо, на суетливые ручейки, вымывающие себе тропки на аллеях, на пенистые кляксы луж. Все часы на этой широте тикают в унисон, но его это не касается. Потому что в его доме нет часов, он давно привык к этому безвременью - время для него остановилось навсегда. Но вот Антония тряхнула головой, распуская волосы. Теперь можно и поговорить. - Вот так же было в Гринфилде, - неспешно начинает Альфред. - Как-то раз точно в такую же погоду водяной поток унес конуру Джека. Знаешь, я долго плакал тогда. Я так любил Джека... Он был ну совсем как человек, разве что в школу не ходил... - Надоел ты мне со своим Джеком, - сварливо прерывает Антония. - Ты эту историю рассказываешь каждую среду. Ну неужели так трудно придумать что-нибудь новенькое? - Да не мастак я на выдумку. Вот был среди нас один навигатор - Рене. Вот тот бы порассказал. Умел он это. А я... Многое уже позабылось за давностью лет. А вспомни, каким я был парнем! А? Чудо, а не пилот! С лучшим осмотическим давлением плазмы, с самым высоким процентным содержанием... - Перестань, Альфред! Еще целых два дня до счастливой пятницы, когда воспитанниц пансиона распускают на уик-энд, и Мортилия возвращается домой. Сначала где-то вдали зарокочет мотор еще невидимой машины, потом она вынырнет из-за тополей на открытую часть шоссе, свернет на бетонную дорожку, ведущую к дому, по-стариковски чихнет пару раз и, наконец, остановится. А потом в прихожей послышится быстрый и легкий перестук каблучков. Затем этот обворожительный звук переметнется на лестницу, в коридор, и вот уже дверь шумно распахивается: "А вот и я!" Бросив сумку с вещами прямо у дверей, она , сияющая, весело подлетит к ним, расцелует и, не давая опомниться, защебечет о жизни в пансионе, выливая на них поток городских новостей, школьных сплетен - во всех подробностях, день за днем, час за часом. А они будут молча вкушать ее голос, радуясь своему счастью. А потом Антония накроет стол белой скатертью, достанет бокалы для вина и любовно расправит цветы в вазе. За ужином они будут не спеша и чинно вести разговор на семейные темы. "Как твое сердце, папа? Ты слишком много пьешь кофе, сколько раз я тебя предупреждала...". "Что ты, милая, кофе для меня - единственная радость. Ведь сердце дано человеку для радостей. И каждое сердце требует свою порцию удовольствий...". "А как у тебя с давлением, мама? Ты мало бываешь на воздухе, тебе двигаться побольше надо.". "Вот тебе на! Яйца курицу взялись учить! Я же врач, Мортилия. И прекрасно знаю, когда движения приносят действительную пользу, а когда это всего лишь указания доктора"...

- Альфред, я сегодня листала семейный альбом. Когда ты успел сделать фотографии Мортилии? - Это не Мортилия, дорогая. Это моя мать. - М-да, стареешь, дорогуша. Склерозец? Или зрение шалит? - Да нет же, у меня все в полном порядке. - Неужели? Что же это ты не узнаешь собственную дочь, уважаемый пилот экстра-класса? Бравируешь безупречностью своей предстательной железы, а про мозги, как всегда, позабыл. Но я-то не слепая - на снимке Мортилия! Голову даю на отсечение. - Ошибаешься, дорогая. Этой фотографии больше сорока лет. Это действительно моя мать, Антония. Снимок сделан в Гринфилде, во дворике дома, где я родился. Я очень хорошо помню этот день. Было воскресенье, мама собиралась на танцы и ей захотелось сфотографироваться в своем лучшем платье... - Вот зануда! Да говорю же тебе - это Мортилия! Так все и началось - с обыкновенной цветной фотографии сорокалетней давности. Еще не осознанное до конца недоброе предчувствие поселилось в нем.

Вот и пятница. Пару раз чихнув, автомобиль притормозил у дома. Звонкие каблучки беззаботно взлетели по лестнице и впорхнули в коридор. - Мама, папа! Ку-ку, я приехала! Обнимая и целуя родителей, она не перестает щебетать, изливая из себя накопившиеся за неделю новости. Все как обычно. Ужин, свечи, разговоры, семейный уют. Все как обычно. И все не так. Для Альфреда. - Папочка, как твое сердце? Все-таки ты слишком много пьешь кофе. Нельзя так. Альфред рассеянно кивает, силясь вспомнить, где и когда он видел эту юную женщину. "Наталия, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда меня отрывают от работы!" - раздраженно скрипит папа Гарольд Медухов. "А мне осточертели твои спичечные храмы и крепости! Ты даже в церковь перестал ходить. Вот что, милый, пойдем сегодня на танцы, а?" "Хорошо, дорогая, а теперь не мешай мне". "Гарольд, ты сфотографируешь меня в новом платье? Вон там, во дворе"... ... Выходные превратились для Альфреда в ад. Мортилия все такая же беззаботная, а он молча бродит по комнатам, цепко следит за каждым ее движением, вслушивается в интонации голоса. Порой спрячется за портьерой или ходит за ней по пятам, чтобы вдруг сорваться на крик: - Мортилия, почему ты так делаешь?! - Как, папочка? - Ну... вот этот жест - руку вперед. - Папочка, это же всего лишь жест. Почему ты так разволновался? Но Альфред-то знал: этот жест не ее. Как и все остальное в ней. Мортилия звонко смеется над глупостью отцовских вопросов, подшучивает над ним. Этот смех пробуждает сонные деревья, заставляет их радостно шелестеть листвой. Этот смех врывается в домик в Гринфилде, где воскресным утром мама Наталия, вернувшись из церкви, рассказывает о людях, которых там встретила. А папа Гарольд усердно мастерит спичечный Нотр-Дам. Но как же это может быть, Альфред, чтобы чистый, как горный ручей, смех Мортилии, зарождаясь в твоем помпезном склепе, подаренном Фондом, терялся где-то в деревянном домике в Гринфилде? В Прошлом!