Александр Мень - Первые апостолы

• Название: Первые апостолы
• Автор: Александр Мень
• Жанр: Религия

---

Познание грядущего неизбежно возносит человека над временем: оно как бы сжимается, уступает место вечному. Так произошло и с учениками. Хотя Христос запретил им гадать о "временах и сроках", но им - очевидцам небывалого чудилось, что День свершения совсем близко. Они буквально жили этой надеждой, которая владела Церковью почти все первое столетие ее существования. Эсхатология станет своеобразной формой для выражения чувства непосредственной близости Иисуса, близости Бога. Недаром слово Парусия, которым обозначено в Новом Завете второе пришествие Господне, переводится и как "пребывание", "присутствие".

Глава вторая

"В СИЛЕ ДУХА"

Иерусалим, 30-35 годы

Община в Иерусалиме

Веллей Патеркул, бывалый ветеран и приближенный Тиберия, сидя в своей библиотеке, заканчивал книгу, посвященную истории Рима. В ней он обозревал путь, который - через войны и революции - привел город на семи холмах к положению мировой державы. Веллей не скупился на похвалы Августу и его преемнику за то, что они "возродили старинные обычаи", укрепили законность и на долгие века принесли Риму славу. Историк был уверен, что главное в жизни людей решается на полях сражений и в кабинетах политиков. Ему и в голову не могло прийти, что в тот самый момент, далеко в Иерусалиме куется нечто новое - и кем? - горсткой ремесленников и рыбаков с Тивериадского озера...

Даже там, на окраине империи, в этом странном восточном городе, их не считали заслуживающими внимания. Месяц назад расправа над их Учителем, казалось, покончила с очередным мессианским движением. Первосвященник Иосиф Кайафа был на этот счет вполне спокоен, несмотря на фантастические слухи, которые одно время ходили по Иерусалиму (но чего только не говорят в суеверной толпе?). Понтий Пилат сразу же после Пасхи вернулся в Кесарию и погрузился в дела; забот и беспокойств у него хватало - инцидент с "Царем Иудейским" очень скоро стерся у него из памяти...

Между тем квартал в западной части города, где среди друзей, родных и новых единоверцев поселился Петр с учениками, жил своей, особой жизнью. Это была как бы большая семья, имевшая "одно сердце и одну душу".

Согласно Деяниям, в Иерусалим прибыло около ста двадцати галилеян. Возможно, их было и больше, но, по традиции, это число считалось минимальным для создания отдельной общины[1]. Таких братств, или хавурот (товариществ), объединявшихся для молитвенных трапез, в Палестине и за ее пределами существовало много. Церковные и гражданские власти относились к ним вполне терпимо.

Степень обособленности общинников была разной, некоторые, как, например, обитавшие у Мертвого моря, почти совсем порвали связь с остальным миром; но ученики Христовы, которые получили прозвище ноцрим, назаряне, не подходили ни к одной из категорий[2]. Это не была просто община набожных людей, и в то же время они не собирались изолировать себя от Храма и отеческой Церкви.

Их желание остаться в ней нельзя рассматривать как инерцию, которую следовало преодолеть. Ведь отход от Ветхого Завета означал бы для учеников отход от Самого Господа, Который жил и учил на основе богооткровенной веры. Сам приход Его был исполнением библейских обетований. Апостолы надеялись, что установленный Им Новый Завет за короткое время распространится на весь народ Божий. И даже после того, как этого не случилось, Церковь сохранит прочную связь с наследием Израиля через Предание и Библию.

Каждый наставник имел в городе излюбленное место, где молился и вел беседы. Так, глава фарисеев раббан Гамалиил сидел у лестницы, ведущей на храмовую гору. Симон Бар-Иона и пришедшие с ним последовали этому примеру. Свой выбор они, естественно, остановили на крытой галерее Соломонова портика, где прежде часто проповедовал Христос[3].

С самого начала собрания назарян приобрели особенность, отличавшую их от прочих хавурот. Если в синагогах мужчины молились отдельно, а раввины не допускали женщин в свои школы, то апостолы не хотели нарушать волю Господа, Который всегда был окружен не только учениками, но и ученицами. Поэтому по домам верные молились вместе, как бы предвосхищая слова св. Павла: "во Христе нет ни мужского пола, ни женского".

Мариам, Мать Господа, забота о Которой была возложена на Иоанна Зеведеева, окружало благоговейное почитание, хотя Она по-прежнему смиренно держалась в тени. Этим объясняется двойственность Ее образа в Новом Завете. С одной стороны, там Она - Избранница Божия, "благословенная среди женщин", а с другой - таинственная Незнакомка, о Которой известно очень немногое. Словно Она Сама упорно избегала человеческой славы...

Но, несомненно, впечатление, оставленное Ее личностью, было огромным. Этим объясняются легенды, которые окружили имя Марии уже в первых поколениях христиан[4].

Как и в дни Пасхи - горькие и радостные - с Ней были неразлучны Ее сестра и Саломия, Мария Магдалина и другие галилеянки. Все они последовали в Иерусалим с апостолами. Но вскоре следы их теряются. Быть может, некоторые из этих женщин - хранивших такие удивительные воспоминания - продолжали свое скромное служение в общине, большинство же, вероятно, вернулось в Галилею. Кто были люди, слушавшие их рассказы об Учителе? Кого согревал огонь их веры? Этого мы не знаем. Дело Божие часто совершается неведомыми путями и через незаметных людей...

Среди назарян неожиданно появились и "братья Господни" - Иосиф, Симон, Иуда и - старший - Иаков. Прежде, когда Иисус начал проповедовать в генисаретских городах, родные считали Его безумцем[5]. Но сейчас все изменилось. Есть достоверное свидетельство, что Воскресший "явился Иакову". По преданию, это произошло в Иерусалиме, куда он пришел на праздник. Вероятно, и другие братья видели Его в послепасхальные дни. Во всяком случае, с какого-то момента они поверили, что из их рода действительно вышел Служитель Божий[6]. Они бы могли о многом поведать из жизни Иисуса в Назарете, но делали это очень неохотно. Скорее всего, им было неприятно вспоминать о днях своего неверия, да и кроме того, взоры всех были прикованы не к прошлому, а к грядущему. Братья Господни вместе с женами и детьми присоединились к мессианской Церкви и быстро завоевали авторитет.

Однако инициатива в делах общины принадлежала пока не им, а Бар-Ионе, который сознавал ответственность возложенного на него служения. Он помнил, что говорил Господь о призвании Двенадцати, которым при наступлении Царства Божия надлежит играть роль патриархов - основателей истинного Израиля, Церкви Нового Завета. Но библейское число было нарушено: один из них отпал, соединился с врагами Иисуса, а потом исчез. Было известно, что Иуда погиб (хотя молва изображала его смерть по-разному)[7].

Поэтому Петр на одном из собраний объявил, что необходимо найти другого человека на место предателя. Апостол предложил заменить его учеником, который следовал за Иисусом с первых дней и видел Его воскресшим. Как ни странно, оказалось, что по этому признаку подходят только двое - Иосиф Варсава и Матфий. Другие возможные кандидаты, видимо, остались в Галилее.

Желая решить, на ком из двоих остановиться, прибегли к ветхозаветному обычаю: бросили жребий, молясь, чтобы Бог Сам указал достойнейшего. Жребий выпал Матфию, и он был "сопричислен" к Двенадцати[8].

Этим актом апостолы засвидетельствовали свою веру в обетование Христово о них.

Огонь Пятидесятницы

В Иудее стояло лето. Виноград еще не созрел, но нивы в окрестностях Иерусалима уже пожелтели. Шли к концу недели, предварявшие Шавуот - праздник Пятидесятницы. В этом году он падал на 29 мая.

Торжества издавна были приурочены к началу уборки пшеницы; в Храме перед алтарем священники клали жертвенные хлебы, испеченные из зерна нового урожая. Но помимо этого в день Шавуот вспоминалось дарование Закона. Раввины говорили, что глас Божий звучал с Синая на семидесяти языках, по числу народов земли[9]. И словно в подтверждение этой легенды Иерусалим во время праздника поистине становился многоязычным. Сюда собирались представители "всего Израиля" с разных концов света, а также разноплеменные прозелиты. Иные богомольцы не покидали Иерусалим со дней Пасхи.

Праздничное воодушевление царило и среди назарян. Все они были полны радости и надежды, уверенные, что Бог предназначил их для великого свидетельства. Пестрые толпы, запрудившие улицы, напоминали им о призыве Воскресшего идти "до пределов земли". Ждали только веления Духа Божия, Который был обещан им как новый Предстатель и Заступник. Воскрешенный Богом Мессия утешил их в печали и сказал, что пошлет им "другого Утешителя"[10]. Некогда Дух превращал провидцев в уста Сущего. Теперь и на них, смиренных "бедняков Господних", будет излита сила Духа, чтобы они могли стать благовестниками Иисуса...

Ночь Пятидесятницы полагалось проводить за чтением Писания. Наверняка и прежде верные в своем кругу читали Слово Божие, отыскивая там указания на Христа. Но теперь каждое событие Его жизни, Его смерть и воскресение обретали новую перспективу в свете пророчеств. Быть может, в их распоряжении были и небольшие сборники мессианских текстов: такие книги в то время уже существовали, в частности - у ессеев[11].