Иероним Стридонтский - Творения

• Название: Творения
• Автор: Иероним Стридонтский
• Издательство: Издательский дом «Агни»
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Публикуется по: Творения блаженного Иеронима Стридонского. Киев, 1880. Ч. 4. С. 1–12.

(Блаженный Иероним Стридонский (330—419/420) — перевел на латинский язык и дал толкование Священного Писания. Родился в г. Стридоне, получил классическое образование в Риме, посетил Галлию и др. В 373 г. он отправился на Восток, стал проводить подвижническую жизнь, в Антиохии принял сан священника. Посетил Константинополь, где слушал святителя Григория Богослова и занимался переводами. В 382 г. вернулся в Рим и много способствовал там исправлению нравов. В 385 г. приехал в Палестину, где навестил своего друга Руфина Аквилейского, настоятеля Елеонского монастыря, и преподобную Меланию Старшую, Римляныню. В 386 году поселяется в Вифлееме, где, живя отшельником в тесной пещере, совершает перевод Писания. Память его 15/28 июня.)

Преподобный Павел Фивейский (около 228—341) — великий египетский подвижник, почти сто лет, начиная с юности, проживший в строгой аскезе и полном уединении в пещере недалеко от Чермнóго моря, никому не вéдомый. Перед сáмой его кончиной Господь дал о нём откровение Антонию Великому, и он посетил этого святого, сподобился беседовать с ним и погребсти по смерти. Мощи преподобного Павла Фивейского были впоследствии перенесены в Константинополь, затем в Венецию, наконец в Венгрию, в Офен; часть его честнóй главы — в Риме. Вокруг его пещеры устроен монастырь со строгим иноческим уставом. Память преподобного Павла Фивейского празднуется 15/28 января.

Русский путешественник А. С. Норов пишет, что монастырь Павла Фивейского имеет расстояние от монастыря Антония Великого по прямой линии не более четырех верст, но он «отделен столь высокою и крутою скалою, что обход вокруг нее очень продолжителен» (Норов А. С. Путешествие по Египту… Ч. II. С. 378). Архимандрит Порфирий (Успенский), посетивший вслед за Норовым долину Вади–Дейр (монастырскую) с пещерой Павла Фивейского, записал в дневнике: «От сует и соблазнов сего мiра Павел ушел сюда для покаяния и молитв в предощущении явления мiра нового. Выбор сего мéста обнаруживает наклонность души его к самоотвержению и уединению глубокому. Святой Антоний водворился в лучшем месте, с которого видны Чермнóе море, Арабайские потоки и кочевья арабов, и имел учеников. А преподобный Павел один безмолвствовал в ущелье сáмом диком и угрюмом, из которого ничего отрадного не видно» (Путешествие по Египту… С. 232).

---

Затем, сомкнувши уста и ударяя рукою в грудь, он вынес из келлии мантию.

Когда ученики просили, чтобы он подробнее рассказал, в чём дело, Антоний отвечал: «Время говорить и время молчать».

Потóм, выйдя вон из монастыря и не взяв с собою даже малого количества пищи, Антоний снова отправился в путь по той же дорóге, по которой пришел, жаждая Павла, желая его видеть, созерцая его умом и очами, боясь только того, чтобы Павел в его отсутствие не предал дух Христу, — чтó и случилось действительно.

Ужé воссиял другой день и Антоний отошел на три часа пути, как он увидал между ликами Ангелов, между сонмами пророков и апостолов — Павла, сияющего снежною белизною и восходящего на высоту. Тотчас пав на лицо свое, Антоний посыпáл песком голову и, плача и рыдая, говорил: «Зачем, Павел, ты оставляешь меня? Зачем удаляешься без моего приветствия? Зачем, поздно узнанный, ты так скоро отходишь?»

Рассказывал впоследствии блаженный Антоний, что остальное пространство пути он пробежал как птица; да и было зачем.

Войдя в пещеру, он увидал бездушное тело, с преклоненными коленами, с протянутой шеей, с воздетыми кверху руками; и, сначала думая, что Павел жив, обратился к нему с прежними просьбами, но потóм, не слыша обычных вздохов молящегося и воздав ему плачевное целование, понял, что и труп святого в благоговейном положении молился Богу, Которому все живы.

Обернув и вынеся тело вон из пещеры и воспевая гимны и псалмы по христианскому преданию, Антоний стал печалиться, что у него нет заступа для ископания земли. Раздумывая так и иначе и рассуждая много сам с собою, Антоний говорил: «Если возвращусь в монастырь, то пройдет три дня в путешествии; если останусь здесь, то ничего не сделаю. Умру же, как и подобает, возле твоего воина, Христе, и, упав здесь, предам последнее дыхание».

Во время таких размышлений старца два льва с распущенными гривами быстро неслись из внутренней части пустыни. Увидав их, Антоний сначала испугался, но, снова вознесшись мыслью к Богу, он стал смотреть на львов как бы на голубей и пребыл бестрепетен.

Львы между тем прибежали прямо к трупу блаженного старца, ласково махая хвостами, припали к ногам его и зарычали с сильным стоном, ясно давая понимать, что они по–своему плачут. Потóм невдалеке львы начали рыть землю лапами и, быстро выгребая песок, скоро выкопали место, удобное для помещения одного человека, и тотчас, как бы прося награды за труд, опустив шею и шевеля ушами, подбежали к Антонию и стали лизать у него рýки и нóги.

Антоний понял, что львы просят у него благословения.

И немедленно, прославив Христа за то, что и бессловесные животные чувствуют, что есть Бог, старец сказал: «Ты, Господи, без мановения Которого не отрывается лист от дéрева и не падает воробей на землю, даждь им, якоже веси». И движением руки повелел им удалиться.

Когда львы удалились, Антоний согнул старческие плечи под бременем святого тéла, сложил оное в могилу и, насыпав сверху землю, устроил по обычаю холм.

Наступил другой день, и благочестивый наследник, чтобы не оставить чего–либо из имущества после умершего без завещания старца, взял себе его тунику, сплетенную им самим из пальмовых листьев наподобие корзины.

Возвратившись в монастырь, Антоний рассказал ученикам всё по порядку и в торжественные дни Пасхи и Пятидесятницы всегда надевал тунику Павла.

В заключение этого небольшого сочинения мне хочется спросить тех, которые не знают счёта своим доходам, которые одевают мрамором свои домá, которые на одну нитку нанизывают имущества целых городов[280]: чего когда–нибудь недоставало этому обнаженному старцу? Вы пьете из драгоценных сосудов — он удовлетворял требованию природы из пригоршней; вы имеете златотканые туники — у него не было сáмой дешевой одежды вашего раба. Но за то ему, бедному, отверст рай, а вас, златоносцев, ожидает геенна. Он, хотя и обнаженный, сохранил одежду Христову, а вы, облеченные в шелк, потеряли Христово одеяние. Павел лежит, покрытый ничтожным прахом, чтобы воскреснуть во славе, — а вас, которые вместе с вашими богатствами сделаетесь добычей огня, давят ваши великолепные каменные гробницы.

Прошу вас, пощадите себя, пощадите, по крайней мере, богатства, которые вы так любите. Зачем даже мертвецов своих вы обвиваете золотыми одеждами? Зачем ваше честолюбие не унимается даже во время сетования и слёз? Неужели трупы богачей умеют гнить только в шелковых одеждах?..

Заклинаю тебя, кто бы ты ни был, читатель: вспомни грешного Иеронима, который, если бы Господь предложил ему на выбор, избрал бы скорее тунику Павла с его наградами, чем порфиры царей с их наказаниями.

Текст по изданию «Преподобный Антоний Великий. Поучения» (Издательство Сретенского монастыря, М., 2008 г.).

Прологи к книгам Ветхого Завета

1. К Пятикнижию Моисееву

Получил я желанные письма от моего Дезидерия[281], которому по некоему предусмотрению будущего досталось одно имя с Даниилом, и который молит меня перевести Пятикнижие с еврейского языка на родную нашему слуху латынь. Дело сие весьма опасно из–за явных недоброжелателей, шумно обвиняющих меня в том, что я де в поношение Семидесяти толковникам тщусь затмить стариннное новым, относясь к творениям ума будто к вину, хоть я и неоднократно заверял, что по мужской силе своей приношу в скинию Божию, что могу, а не связываю труд одних с нищетой других. Но даже если б я и дерзнул это сделать, примером был бы мне ученый Ориген, который к древнему изданию примешал перевод Феодотиона, используя знаки астериск и обел, т. е. звездочку и штрих, повсюду, где он либо отмечал то, что прежде было более кратко, либо уничтожал и выжимал нечто излишнее; особенно же авторитет Евангелистов и Апостолов, у коих мы читаем много такого из Ветхого Завета, чего нет в наших книгах, как то: «Из Египта воззвал Я Сына Моего», и: «Ибо Назореем наречется», и «Воззрят на Того, Кого пронзили», и: «Реки воды живой потекут из чрева его», и: «Не видело око, не слышало ухо, ни на сердце человеку не всходило, что уготовал Бог любящим Его» и многое такое, чего нет в собственнно suntagma[282]. Посему спросим у них, где это написано, и когда они не смогут ответить, откроем еврейские книги. Первое свидетельство есть у Осии, второе у Исайи, третье у Захарии, четвертое в Притчах, пятое также у Исайи; не зная этого, многие следуют бреду апокрифов и предпочитают иберийский вздор[283] подлинным книгам. Не мое дело объяснять причины заблуждения. Говорят, что мудрые иудеи рассудили не дать Птолемею, почитавшему единого Бога, повода заподозрить евреев в двоебожии, потому особенно, что они в его глазах склонялись к Платонову учению. Посему всё, что Священное Писание говорит в свидетельство об Отце и Сыне и Святом Духе они либо иначе истолковали, либо вообще замолчали, так, чтобы и царю угодить и тайну веры не выдать. И я не знаю, кто впервые был автором лжи о семидесяти кельях, в которых они работали в Александрии, тогда как Аристей, uperaspisthV[284] самого Птолемея, и, гораздо позже, Иосиф не сообщают ничего подобного; но пишут, что их собрали в одну базилику, где они не пророчествовали. И иное есть пророк, иное — переводчик; там дух предсказывает грядущее, здесь эрудиция и изобильный словарный запас перелагают усвоенное, если только не думать, что и Туллий[285] Ксенофонтова «Эконома» и Платонова «Протагора» и Демосфеново «О Ктесифоне» перевел по наитию духа; или же иное через Семьдесят толковников, иное через Апостолов дал Святой Дух, так что последние, значит, солгали, будто написано то, о чем первые умолчали. Что же? Осудим старое? Никак; но после первых, с посильным усердием потрудимся в дому Господнем. Те толковники были до пришествия Христова и чего не знали, то выразили в сомнительных выражениях; мы же после Его Страстей и Воскресения пишем не столько пророчества, сколько историю; и иначе излагается слышанное, иначе — виденное; и то, что мы лучше понимаем, лучше и изъясняем. Посему слушай, тайный недоброжелатель: не осуждаю я, не отвергаю Семьдесят толковников, но искренне предпочитаю им всем Апостолов. Их устами для меня говорит Христос, у них же читаю, что пророки имеют дар духовный, а переводчиков они ставят на последнее место. Что же ты изводишься завистью? Зачем возбуждаешь против меня души несведущих? Если тебе кажется, что я ошибаюсь, спроси евреев, обратись к учителям в различных городах: того, что у них есть о Христе, нет в твоих списках. Другое дело, если они докажут, что свидетельства Апостолов против них неподлинны и латинские списки лучше чем греческие, а греческие — лучше еврейских. Это против завистников. Сейчас же прошу тебя, возлюбленный Дезидерий, понудив меня понести столь великий труд и приступить к Книге Бытия, помоги мне твоими молитвами, дабы я смог изложить эти книги по латыни тем же Духом, Коим они были написаны. Конец.