Иероним Стридонтский - Творения

• Название: Творения
• Автор: Иероним Стридонтский
• Издательство: Издательский дом «Агни»
• Жанр: Религия
• Год: 1999

Публикуется по: Творения блаженного Иеронима Стридонского. Киев, 1880. Ч. 4. С. 1–12.

(Блаженный Иероним Стридонский (330—419/420) — перевел на латинский язык и дал толкование Священного Писания. Родился в г. Стридоне, получил классическое образование в Риме, посетил Галлию и др. В 373 г. он отправился на Восток, стал проводить подвижническую жизнь, в Антиохии принял сан священника. Посетил Константинополь, где слушал святителя Григория Богослова и занимался переводами. В 382 г. вернулся в Рим и много способствовал там исправлению нравов. В 385 г. приехал в Палестину, где навестил своего друга Руфина Аквилейского, настоятеля Елеонского монастыря, и преподобную Меланию Старшую, Римляныню. В 386 году поселяется в Вифлееме, где, живя отшельником в тесной пещере, совершает перевод Писания. Память его 15/28 июня.)

Преподобный Павел Фивейский (около 228—341) — великий египетский подвижник, почти сто лет, начиная с юности, проживший в строгой аскезе и полном уединении в пещере недалеко от Чермнóго моря, никому не вéдомый. Перед сáмой его кончиной Господь дал о нём откровение Антонию Великому, и он посетил этого святого, сподобился беседовать с ним и погребсти по смерти. Мощи преподобного Павла Фивейского были впоследствии перенесены в Константинополь, затем в Венецию, наконец в Венгрию, в Офен; часть его честнóй главы — в Риме. Вокруг его пещеры устроен монастырь со строгим иноческим уставом. Память преподобного Павла Фивейского празднуется 15/28 января.

Русский путешественник А. С. Норов пишет, что монастырь Павла Фивейского имеет расстояние от монастыря Антония Великого по прямой линии не более четырех верст, но он «отделен столь высокою и крутою скалою, что обход вокруг нее очень продолжителен» (Норов А. С. Путешествие по Египту… Ч. II. С. 378). Архимандрит Порфирий (Успенский), посетивший вслед за Норовым долину Вади–Дейр (монастырскую) с пещерой Павла Фивейского, записал в дневнике: «От сует и соблазнов сего мiра Павел ушел сюда для покаяния и молитв в предощущении явления мiра нового. Выбор сего мéста обнаруживает наклонность души его к самоотвержению и уединению глубокому. Святой Антоний водворился в лучшем месте, с которого видны Чермнóе море, Арабайские потоки и кочевья арабов, и имел учеников. А преподобный Павел один безмолвствовал в ущелье сáмом диком и угрюмом, из которого ничего отрадного не видно» (Путешествие по Египту… С. 232).

---

Хроматию и Илиодору епископам — Иероним.

Письмо соединило соединенных в священстве, и бумага не разделяет тех, кого связала Христова любовь. Вы просите комментарии на Осию, Амоса, Захарию и Малахию; если сподоблюсь, напишу. Вы послали денежное вспоможение для писцов и книгопродавцев, дабы для вас особенно потрудился наш разум. И вот меня окружает толпа настырно просящих, как будто справедливо трудиться для других, в то время как вы мучаетесь жаждою, или как будто я был обязан кому–либо чем–либо кроме вас. Посему, после долгой болезни дабы не длить мое молчание целый год, я посвятил вам плод трехдневной работы, а именно перевод трех книг Соломоновых, а именно: Маслот, который у евреев называется Притчами, а распространенное у нас издание — Пословицами; Коэлет, который по гречески мы можем назвать Экклезиастом, а по нашему — Публичным оратором; Сириассим, что на наш язык переводится как Песнь Песней.

Прилагают и panaretoV[292] Книгу Иисуса, сына Сирахова, и yeudepigrajoV[293] Книгу якобы Премудрости Соломоновой. Первую из них я нашел на еврейском, под названием Притчи, а не Экклезиастик, как у латинян[294]; к ней были присоединены Экклезиаст и Песнь Песней, так что подобие Соломонова авторства сохранялось не только в числе книг, но и в самом предмете их содержания. Второй же книги у евреев нет вовсе, да и самый стиль её отдает греческим красноречием, и некоторые из древних писателей называют её автором иудея Филона. Следовательно, так же, как Церковь читает книги Иудифи, Товита и Маккавеев, которые не обретаются среди канонических, так же пусть и эти две читает для назидания толпы, но не для утверждения церковных догматов.

Если же кому больше нравится издание Семидесяти, то имеется и таковое, недавно исправленное нами, ибо мы создаем новое не ради того, чтобы уничтожать старое. И все же, читая с особый тщательностью, пусть поймет наше как можно лучше, ибо мы не переливаем вино трижды из сосуда в сосуд, но подаем его, еще хранящим свежесть вкуса только что из под пресса.

12. К Книге Исайи

Никто пусть не удивляется, видя, что Пророки изъясняются стихами, и не думает, что евреи соблюдали стихотворные размеры, равно как и в Книгах Псалмов и Соломоновых; но то, что обычно соблюдается у Демосфена и Туллия, говоривших прозою, но записываемых в столбик и коммами[295], мы применили впервые здесь для удобства читателей. О Исайе надлежит знать во–первых, что он весьма искусен в слове, как знатный муж, утонченный и изысканный, не примешивающий к своей речи ничего простецкого. Отсюда и невозможность сохранить в переводе иные цветы его красноречия. Затем следует добавить, что его стоит называть не столько пророком, сколь евангелистом. Он так тонко исследовал тайны Христовы и Его Церкви, что можно подумать, будто он не провидел будущее, но составлял историю прошлого. Почему я и предполагаю, что в своё время Семьдесяти толковников не пожелали ясно открыть язычникам тайны своей веры, дабы не давать святыни псам и жемчуга свиньям, сделав их прикровенными, как я отметил, читая это издание.

Я хорошо знаю, какого труда стоит уразумевать Пророков, и как трудно кому–либо судить о переводе, если он прежде не понял прочитанное, а также о том, насколько нам приходится выносить укусы многих, кого зависть побуждает презирать то, чего они не могут сделать сами. Поэтому я, зная, что сую, остерегаясь, руку в огонь, и всё же прошу досаждающих мне: как греки читают труд Семидесяти толковников вместе с переводами Аквилы, Симмаха и Феодотиона, либо из прилежания к учению, либо для того, чтобы лучше уразуметь Семьдесят толковников из этих дополнений, так и они пусть соблаговолят прочесть еще один перевод, помимо многих предыдущих. Пусть они сначала читают, а после презирают, чтобы не оказаться осуждающими не по разуму, но из предвзятости и ненависти то, чего не знают.

Исайя проповедывал в Иерусалиме и Иудее, в то время, когда десять колен еще не были отведены в плен, слагая повествование то об обоих царствах вместе, то о каждом отдельно. И рассказывая о современных ему событиях, и предвозвещая возвращение народа после вавилонского плена в Иудею, он прежде всего заботится о призвании язычников и пришествии Христа. Вы же, о Павла и Евстохий, чем более любите Его, тем сильне просите у Него, ради нынеших поношений, коими непрестанно терзают меня ревнители, дать мне большее воздаяние в будущем, ибо Ему известно, что я трудился, изучая чужой язык во имя того, чтобы иудеи более не оскорбляли Его Церковь, обвиняя в лживости хранимые в ней Писания.

13. К Книге Иеремии

Пророк Иеремия, к которому пишется этот пролог, у евреев считается более прост по слогу, нежели Исайя, Осия и некоторые другие пророки, но равен им по содержанию, ибо пророчествовал тем же Духом. Простотою же выражений он обязан родным местам. Он был из Анафофа, ныне селеньица в трех милях от Иеросалима, священник из священнического рода, и будучи освящен в материнском чреве, посвятил девство своё, словно муж евангельский, Христовой Церкви. Здесь отрок начал пророчествовать и плен народа и Иудеи увидел не только духовными, но и плотскими очами. Уже десять колен Израилевых переселили в Мидию, уже их земли принадлежали колониям язычников. То же он предрек Иуде и Вениамину, и оплакал разрушение своего города четырежды повторяя алфавитный порядок в первых буквах строк, что мы передаем стихотворным метром. Кроме того, мы привели в первоначальный порядок видения, чрезвычайно спутанно изложенные у греков и латинян. Книгу же Варуха, писца его, которая не читается и не хранится у евреев, мы опустили, с готовностью ожидая из–за этого проклятий ревнителей, коим надо отвечать в отдельных работах. И я терплю это, раз вы принуждаете. Впрочем, на их злобное бешенство правильнее было бы отвечать молчанием, нежели возбуждать неразумие завистников, ежедневно в изобилии ищущее что–либо новое.

14. К Книге Иезекииля

Пророк Иезекииль был вместе с царем Иуды Иоакимом уведен в плен в Вавилон и там пророчествовал товарищам по пленению, которые раскаивались в том, что доверились противникам пророчества Иеремии, и город Иеросалим, которому надлежало пасть, видели будто бы стоящим нерушимо. В тридцатый год от рождения и в пятый от пленения он начал пророчествовать соплеменникам. Хотя он был и моложе, но пророчествовал в Халдее в то же самое время, что и Иеремия в Иудее. Его речь не весьма изыскана, но и не простонародна, но умеренна и в том и в другом. Он, как и Иеремия, был священником; начало и конец его писаний довольно темно и трудно. Его общепринятые издания не очень далеки от еврейского оригинала. Что меня и удивляет, откуда, раз все книги переводили одни и те же переводчики, в одних местах мы читаем одно, в других — иное. Прочтите и этот наш перевод, который, будучи записан в стихотворных строках и размером, делает более доступным для читающих смысл. Если же мои друзья и это осмеют, скажите им, что их никто писать не принуждал. Но боюсь, чтобы не оказаться им тем, что по–гречески точнее называется jagoloidoroi[296].

15. К Книге Даниила

Пророка Даниила в церквах Господа Иисуса не читают по Семидесяти толковникам, но используют издание Феодотиона, а отчего так вышло, я не знаю. Или от того, что Семьдесят не пожелали сохранить в переводе то, что написано халдейским языком, и отличается по свойствам этого языка, или же эта книга только надписана как их труд, и перевод принадлежит неизвестному, несведущему в халдейском, или еще по какой другой причине, но могу только сказать одно, что он весьма далек от истинного текста и вполне справедливо отвергнут. Следует знать, что Даниил особенно, как и Ездра, а также одна перикопа Иеремии, записаны еврейскими буквами, но халдейским языком; язык же Иова имеет много общего с арабским.

Я, в ранней юности, после изучения Квинтилиана и Туллия и красот риторики, наконец заключился в каменоломню этого языка и многими потами за долгое время начал овладевать произношением слов с придыханием и присвистом, и, как будто блуждая в подземелье при едва видном свете над головою, в последнюю очередь занялся Даниилом, и такое меня охватило отчаяние, что я уже хотел было отказаться от этого труда. Но благодаря увещеваниям одного еврея, который часто мне внушал на своем языке: «Ненасытный труд всё побеждает», и который мне казался наиболее сведущим среди прочих, я вновь принялся за изучение халдейского. И признаюсь по правде, до сего дня я могу легче читать и понимать по халдейски, нежели говорить.

Сие было рассказано для того, чтобы показать вам трудность Даниила, который у евреев не содержит ни истории Сусанны, ни песнопения трех отроков, ни басен о Виле и драконе, которые мы, раз уж они распространены по всему свету, поместили, отчеркнув впереди, дабы невеждам не показалось, что мы отрезали бoльшую часть книги. Я слыхал, как некто из иудейских наставников высмеивал историю Сусанны, говоря, что она сложена каким–то неизвестным греком, повторяя возражение Оригену некоего африканца: etumologiaV apo tou scinou scisai apo tou prinou prisai[297]. Точно также мы могли бы дать такое истолкование: от названия дуба (ilex) сказано «посему погибнешь» (ilico pereas) или из за масличного дерева (lentiscum) «ангел превратит тебя в масло» или «немедля (non lente) погибнешь», или «мягкий (lentus), т. е. покорно ты будешь отведен на смерть», либо еще что–либо подобное, схожее с названиями деревьев. Потом он высмеивал также и то, что отроки в печи, как будто им нечего было больше делать, радуются и призывают все по порядку стихии мiра славить Бога, или якобы чудо божественного вдохновенния в умерщвлении дракона куском смолы или в разоблачении козней жрецов Вила, являющем гораздо больше сообразительности от житейского опыта. Когда же дошел он до Аввакума и прочел вслух о перенесенном из Иудеи в халдею блюде, стал искать пример во всех книгах Ветхого Завета, где говорилось бы о ком либо из святых, летавших телесно и преодолевших в момент времени столь большое расстояние. Когда же некто из наших скоро привел ему пример Иезекииля, сказав, что он был перенесен из Халдеи в Иудею, тот высмеял говорившего и по книге тут же доказал, что Иезекииль видел себя перенесенным в духе. Наконец, и наш Апостол, хотя и муж сведущий и наученный в Законе у евреев, по его словам, не осмелился утверждать, будто он был вознесен телесно, но говорит: «Или в теле или вне тела, Бог знает». Этими и подобными аргументами он обличил апокрифичность церковного издания.