Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

• Название: Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей
• Автор: Константин Еремеев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены рассказы карельских писателей А. Тимонена, Ф. Титова, Я. Ругоева, А. Шахова, В. Соловьева и других. Тематика рассказов разнообразна. Авторы повествуют и о дореволюционной и современной Карелии. Герои рассказов: бойцы гражданской и Великой Отечественной войн, лесорубы, стеклодувы, охотники, шофера. Сборник воссоздает широкую картину жизни Карелии, ее трудового народа.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Тут кто-нибудь есть, — послышался чей-то голос, — а то чего бы он сюда лез.

Вслед за словами в проеме двери появился высокий светлобородый человек. Это был дядя Архип, плотник. Я его знал.

— Вон он, — сказал дядя Архип. — Анна, подь-ка сюда, тут Еремкиных мальчонок. Снеси-ка домой.

Анна, молоденькая, светло-русая, с серо-голубыми глазами девушка в белой сорочке, вышитой красным, и в синем сарафане быстро вскочила в сруб и подняла меня на руки.

— Костенька, ты что тут? Ведь тебя волк чуть не заел. Испужался, миленький?

— Серко пришел, — ответил я. — Язык красный.

— Так этот Серко волк и есть. Он бы тебя заел. Зачем далеко от дому ушел?

— Ладно, не пужай парня, — сказал Архип. — Не боится и ладно. Молодец!

Он схватил меня под мышки и высоко поднял над головой.

— Не бойся, не бойся! Вырастешь — сам волка побьешь. Мамке шубу сделаешь.

И отдал меня Аннушке.

Аннушка крепко прижала меня к своей груди. Бегом помчалась к нашему дому, где, впрочем, никто меня не спохватился — все были заняты обычными утренними заботами.

Когда Анна рассказала про мое приключение с волком, тетка схватила меня и сначала дала пару шлепков, а потом, держа на коленях и прижимая к себе, залилась горючими слезами.

Я не понимал причины таких волнений. Правда, с тех пор как я стал что-нибудь соображать и сколько-нибудь говорить, я слышал о волках. Не раз слышал, что это какие-то страшные звери, которые съедают непослушных ребят или непослушных телят, или «жеребенков», как мне говорили. И мне казалось, что это какое-то чудовище величиной если не с дом, то по крайней мере с баню. И когда мне теперь сказали, что этот, такой простой пес, вроде нашего Серко, и есть страшный волк, то понятно, этому я совершенно не поверил. Почему же он страшный, если так похож на Серко? А Серко наш совсем не страшный, и в деревне таких Серко, наверное, десятка полтора и тоже не страшные.

Отличие между волком и собакой мне было совершенно непонятно. Даже видя убитых волков, я не понимал, почему наш Серко, наши собаки такие добрые и ласковые, и почему такие же, очень похожие на них собаки называются волками и их стараются во что бы то ни стало убить.

1900 г.

Хильда Тихля

1872–1944

Родилась в приходе Ямся (Финляндии) в крестьянской семье. Прослушала филологический курс в Хельсинском университете. Участвовала в революциях 1905 и 1918 гг. Была арестована, но сумела бежать и тайно переправиться в Швецию. В 1924 г. приезжает в СССР, в Карелию. Литературную деятельность начала в 1907 г. в Финляндки. Работала в больших и малых жанрах прозы.

Ею написан роман «Лист переворачивается» (1936 г.). На русском языке выпущен сборник рассказов «Избранное» (1966 г.). Была членом Союза писателей СССР.

Тэллу

Последнее время Тэллу одолевала инстинктивная тревога. Понять, откуда она, он не мог. Но она была вокруг, ею был пропитан воздух, которым он дышал, она пронизывала все его существо. От этой внутренней тревоги Тэллу время от времени испускал тоскливый и протяжный вой, отзывавшийся дурным предзнаменованием в многоопытных сердцах Пелтонена и его близких.

— Беды бы какой не приключилось в дороге, — сказала Пелтонену жена. — Будто перед смертью, собака воет.

— Скажешь тоже, — ответил Пелтонен. — Воет, только и всего.

Но Пелтонену и самому было не по себе, совсем не по себе. Вой напоминал ему о чем-то таком, что он вот-вот навсегда утратит, о чем-то очень далеком и в то же время бесконечно дорогом, с чем так трудно расстаться. Были в этом вое и стенания невидимых духов, и застывшая неподвижность долгих зимних ночей в снежной пустыне.

Пелтонен не был суеверен, но все же от воя Тэллу сильно поблекла заманчивая картина золотоносных холмов в Америке, которую он рисовал в своем воображении. Вой уже заранее бередил в сердце тоску по родине, по ее лесам и зимним метелям, заставляя с умилением думать о том, от чего Пелтонен как раз решил уехать.

Но надо было крепиться.

Ведь он уже совсем собрался отправиться по весне в Америку, успел распродать часть имущества, скотину, домашний скарб, кое-что из одежды. Не оставаться же теперь из-за собаки.

А Тэллу не находил себе места и все сновал от избы к дворовым пристройкам, обнюхивал следы, что-то высматривал и выискивал, стараясь наконец-таки докопаться до таинственного и бесплодного существа, так безжалостно нарушившего покой в доме. Тэллу обнюхивал и хозяина, и хозяйку, и их малыша — запахи были вроде бы прежние, знакомые, но к ним примешивалось еще что-то…

И Тэллу снова толкал лапой дверь, усаживался на крыльцо, выгибал спину, вытягивал морду и исторгал в небо протяжную и скорбную жалобу. Воздержаться от нее он не мог, ему так сжимало грудь, что невозможно было дышать. И Тэллу выл, выл ночью и днем, и все мучительней его давило удушье, все печальней становилась его жалоба.

Зима пошла на убыль, солнце стало уже пригревать бок Тэллу, когда он лежал на крыльце. Бывало, в прежние весны солнце приносило с собой радость. Подымется чуть повыше — и для Тэллу начиналась новая жизнь. Раздольные сосновые боры превращались в места веселых игр, и он без устали носился вперегонки со своей тенью. А теперь не веселило даже солнце, лучи его были бессильны растопить ком неизъяснимой тоски, теснившей грудь.

Наступила весна. В доме началось что-то неслыханное и невообразимое. Вместо того чтобы приняться за сев, хозяин раздавал незнакомым людям свое добро, те самые предметы, которые он прежде берег пуще всего и к которым никто посторонний не смел прикоснуться. А теперь, когда Тэллу оскалил клыки, пытаясь удержать незнакомцев от этого грабежа, хозяин наградил его пинком. Творилось что-то странное, выпадающее из разумного хода жизни, и понять это Тэллу не мог. Раньше все шло по-другому, в доме не делалось ничего, в чем бы Тэллу не разбирался, не предпринималось ни одного шага, смысла которого он не мог бы уразуметь. Все заботы хозяина и хозяйки он постиг в совершенстве. А теперь было не так…

Однажды утром хозяин и хозяйка стали снаряжаться в дорогу, одели и своего малыша. Тэллу тоже принимал участие в приготовлениях, прыгал от радости, ласкался и возбужденно лаял.

Но хозяин вдруг накинул ему на шею веревку и привязал на дворе к березе.

Тэллу долго лежал, свернувшись, и дрожал как в лихорадке, пока не подошел незнакомый мужчина и не отвязал его.

— Жаль беднягу. Принеси ему кусок хлеба с маслом, — сказал мужчина стоявшей рядом женщине.

Незнакомые люди потащили в дом какие-то незнакомые вещи, потом чужая женщина вынесла хлеб.

От удивления у Тэллу голова шла кругом. С урчанием схватив кусок, он разом проглотил его…

И тут ветер принес с дороги знакомый запах — там были его хозяева! Веревка уже не удерживала Тэллу, и он мигом бросился догонять этот запах. Он бежал, низко к земле опустив морду, бежал все стремительнее, и все резче становился запах: Тэллу уже ясно почуял след, а по следу он побежит хоть на край света и разыщет своих…

Он домчался до пристани, и тут след оборвался. Пес вскинул голову, обнюхал воздух во всех направлениях, но запах исчез, от него ничего не осталось, даже самой малости, ни в воздухе, ни на земле.

Тэллу уселся у самого края пристани, с минуту смотрел на чуть колыхавшуюся воду, потом завыл так тоскливо и пронзительно, что слышно было далеко за деревней. И людям стало не по себе: в голову лезли мысли о смерти, о пожарах и недороде, о повальных болезнях и прочих карах, ниспосылаемых всевышним на род человеческий.

Тэллу сидел на пристани и выл, уставившись в воду. Его инстинктивная тревога прояснилась: дорогих ему людей схоронила вода, через которую не пробиться никакому запаху. Все исчезло бесследно, пришел конец радости и жизни, и он остался один со своей печалью.

Тэллу не уходил. Он забыл о мире, окружавшем его, и выл. Когда же иссякли силы, он, дрожащий, свалился тут же, на пристани, и тихо заскулил.

Так пролежал он много дней. Приходили и уходили люди, кто-то останавливался возле него, гладил его рукой, и тогда он чуть приподымал веки и смотрел на гладившего воспаленными глазами. А кто-то давал пинка, и тогда Тэллу вставал и, круто выгнув спину, переходил на другое место.

Он ни о чем не думал, ни о чем уже не тревожился, не загадывал о будущем. Тоска и печаль стали его сущностью, слились с ним воедино. Он не вспоминал и о прежних счастливых временах: оборвались следы — оборвались воспоминания.

Слух о Тэллу прошел по округе, люди с жалостью рассказывали друг другу об удивительно умной собаке, так тоскующей по своему хозяину. На Тэллу приходили поглядеть, приносили ему еду, на которую он тут же с жадностью набрасывался. То, что Тэллу не отказывался от еды и, похоже, не собирался умирать голодной смертью, несколько роняло его в глазах людей, считавших его существом исключительно умным и преданным. Люди прониклись бы к нему еще большим состраданием и пролили бы над ним еще более горячую слезу, если б только он отверг пищу и околел с голоду.