Константин Кайтанов - Мои прыжки. Рассказы парашютиста

• Название: Мои прыжки. Рассказы парашютиста
• Автор: Константин Кайтанов
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1938

Автор книги — известный летчик-парашютист — рассказывает читателям о своей жизни, о развитии парашютного спорта в России, о прыжках с предельно больших высот.

---

Он решил стать парашютистом.

Ему казалось, что стоит ему совершить парашютный прыжок, как придет слава.

Но…

Он долго молчал, пока наконец перешагнул через это «но». Положив руку на рукав моей гимнастерки, он скороговоркой выпалил:

— А страшно ли прыгать?

Дальше для меня было все понятно. Молодой человек, хорошо знакомый по романам с героическими поступками людей на земле, никак не мог понять воздушной стихии.

«А страшно ли прыгать?»

Мне захотелось помочь молодому музыканту избавиться от книжных иллюзий. В этот вечер, шагая вдоль гранитной Невской набережной, мы с ним условились, что через день увидимся на аэродроме.

Затем начались встречи на аэродроме. Около месяца он проходил подготовку к прыжку. День, когда он должен был совершить свой прыжок, уже давно прошел, а он все откладывал и откладывал.

Я его не торопил. Убедившись, что мой ученик усвоил все необходимое для первого прыжка, я его нарочно оставил в покое.

Как-то утром, в ясный летний день, он прибежал на аэродром. Лихорадочно схватив меня за руку, он закричал, точно я стоял не рядом с ним, а в двух километрах от него:

— Сегодня я готов прыгнуть!

Я задержал его горячую, немного влажную руку и посмотрел ему в лицо.

Глаза его блестели, на щеках играл неестественный румянец, и красные полные губы были немного покусаны. Музыкант, видимо, не спал всю ночь. Решившись совершить, по его мнению, нечто героическое, он где-нибудь бродил в поэтическом уединении, и если не сочинял стихи, то писал прощальные письма.

Таким его выпустить с самолета было нельзя. Сославшись на ветер и еще на что-то, я отказал ему.

Как-то под вечер он пришел на аэродром со скрипкой, видимо после репетиции. Настроен он был совершенно спокойно и, судя по походке, не очень устал.

— Ну вот, — встретил я его, — сегодня вы можете прыгать.

Вместе со мной подошло несколько летчиков, которые хорошо знали наши отношения с музыкантом. Летчики дружно поддержали меня.

Мое предложение, видимо, застало музыканта врасплох. Но отказываться было неудобно.

Через час мы были уже в воздухе. Все произошло так быстро, что музыкант и взволноваться как следует не успел.

Он точно по инструкции отделился от самолета, во-время раскрыл парашют, правильно встретил землю, мягко упал на бок и умело погасил парашют.

Когда я подбежал к нему, он уже освободился от подвесной системы и очищал комбинезон.

— Поздравляю вас с первым прыжком! — сказал я.

Музыкант ничего не отвечал. Кивнув мне головой, он почти бегом направился к складу, в котором переодевался.

Складывая парашют, я все время думал: что с ним такое случилось, чего это он вдруг скис? Обычно после первого прыжка бывает приподнятое, бодрое настроение, а тут… что-то непонятное.

Ни в этот день, ни в следующие он не показывался. Я стал уже забывать о происшествии, как вдруг получил от него письмо. Привожу из него только отрывок:

«…Когда я мечтал прыгнуть на парашюте с самолета, я рос в своих собственных глазах. Желание совершить героическое наполняло меня до самых ногтей. Встречая парашютистов, я смотрел на них, как на людей, обладающих бесстрашием богатырей.

Весь месяц, пока вы меня терпеливо готовили, я жил, как в чаду. Я ждал того момента, когда передо мной откроются двери чудесного, светлого, неизведанно-героического существования.

Когда вы заявили, что вся подготовка окончилась, мною постепенно начал овладевать страх. С каждым днем я все откладывал и откладывал свой прыжок.

Я приходил на аэродром, готовый на все, но там мной снова овладевал страх.

Теперь, когда уже все позади, мне не хотелось, чтобы вы об этом знали, но вместе с тем я и не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо.

Все совершилось так просто, что, придя домой после прыжка, я готов был заплакать.

Ну что героического в моем прыжке? Что такого особенного?

Все было так просто и буднично, как будто я прыгнул с трамвая. Положим, с трамвая прыгнуть даже опаснее — можно попасть под вагон.

…Когда я стал на крыло и ожидал вашей команды, я уже тогда страха не испытывал, а только ждал сигнала: «Прыгай!»

Откуда-то изнутри в мозгу, с яркостью молнии, отпечаталась инструкция, что надо делать. Я действовал, как автомат.

Отлетев от самолета, дернул за кольцо, и через секунду кто-то сильный встряхнул меня за шиворот так, что я, не ожидая этого, даже язык прикусил. А потом все шло так просто, что и говорить не хочется.

Я убежал. Мне было стыдно сказать вам, что я разочаровался. Когда вы подошли, я низко опустил голову. Я не хотел, чтобы вы прочли в моих глазах то, что я думал.

Вы на меня не сердитесь, но я перестал видеть в вас особенного человека.

Вы, действительно, решительный и смелый, но разве вы особенный?

Нет и нет.

Ведь прыгать совсем не страшно. Так что же тут героического?..»

Совершив первый прыжок, музыкант не увидел в нем ничего сверхъестественного. Его иллюзии и мечты о чем-то героическом потерпели крах.

В запальчивости он сравнивал парашютный прыжок с прыжком из трамвая. Он, конечно, был не прав. Парашютный прыжок не есть удел особо избранных, но он требует очень многого. Парашютист должен быть физкультурником, здоровым человеком, иметь крепкие нервы и сильную волю.

Всем этим наша советская молодежь одарена с избытком.

Музыкант вскоре совершил свой второй прыжок, затем третий, а теперь он работает инструктором парашютного спорта и учится в консерватории.

Иногда, встречаясь, мы вместе смеемся, вспоминая те дни, когда он готовился совершить свой первый прыжок.

* * *

За последние годы мне пришлось обучить и самому везти на прыжок около 3 000 начинающих парашютистов. Каждый полет на прыжок происходил в присутствии врача. Доктор Элькин, специально изучавший влияние парашютного прыжка на человека, собрал большой материал, из которого видно, как каждый человек по-своему переносит прыжок.

У одного физически необычайно крепкого техника нашей части, товарища Соколова, совершавшего первый прыжок, сильное возбуждение началось уже за два дня до прыжка. Когда Соколов сам наблюдал прыжки товарищей, прыгавших впервые, у него заметно было речевое возбуждение: с запальчивостью и нарочитым бесстрашием он говорил о прыжке, как о бывалом для него эпизоде. Когда Соколов вместе с двумя летчиками сел в кабину самолета, я был уверен, что он не прыгнет, несмотря на свое возбуждение.

Поднявшись в воздух, я прошел первый круг над аэродромом и на высоте 800 метров приказал: «Готовься!» и затем: «Прыгай!» Соколов поднялся во весь рост, сел на борт кабины и со страхом взглянул на землю. Этого мне уже было достаточно, чтобы сказать себе: «Он не прыгнет». Машина уже вышла на второй круг, расчеты сбились, нужно было снова выходить на круг. Делаю третий круг и снова приказываю прыгать. Снова тот же результат. Я приказываю ему убраться в кабину, а второму парашютисту, Храповицкому, готовиться к прыжку. Храповицкий сел на борт кабины и по взмаху руки перевалился вниз головой.

Отказ Соколова на него не подействовал. Храповицкий, прыгавший впервые, безусловно был под психологическим впечатлением отказа Соколова, но сильные волевые качества пересилили чувство страха, и он перевалился за борт.

Несколько времени спустя во время одного из учебных занятий у меня произошел случай, когда все трое парашютистов, поднявшихся на первый прыжок, один за другим отказались прыгать.

Получив приказ прыгнуть, первый отказался, струсив. На лице его было выражение страха: блуждающие, бессмысленные глаза, дрожащие синие губы. Испуг передался второму, едва лишь тот взглянул на землю. Третий даже не подошел к борту кабины. Несколько дней спустя все они прыгали отлично, вывезенные поодиночке вместе с прыгавшими уже парашютистами.

Я убежден, что отказ от прыжка происходит в ничтожную долю секунды и обязательно под воздействием какого-то психологического мотива. Перед самым прыжком буквально у всех парашютистов наблюдаются усиленный пульс, возбужденность и большое напряжение нервов.

В газетных отчетах о прыжке Тамары Куталовой есть место, где она рассказывает о своем самочувствии после раскрытия парашюта:

«Дышалось легко, на душе было весело, так что я махала руками летчику и пела: «Лети, пилот, расправив крылья…»

Это не случайное настроение, а естественная психологическая разрядка огромного напряжения нервов, которое предшествовало отрыву от самолета. Еще лучше это обычное явление психологической разрядки наблюдать при групповых прыжках. Уже после раскрытия парашютов в воздухе начинаются перекличка, шутки, пение и смех.

После приземления у большинства — нервная веселость, разговорчивость, реже — подавленное состояние.