Анна Соколова - Царское гадание

• Название: Царское гадание
• Автор: Анна Соколова
• Издательство: РИПОЛ классик
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-386-02928-9

А. И. Соколова, писавшая под броским псевдонимом Синее Домино, была хорошо известна газетной Москве конца XIX века. Она сотрудничала в «Московских Ведомостях» Каткова, «Русских Ведомостях» Скворцова и др. Исторический роман писательницы «Царское гадание», вызвавший интерес массового читателя, был впервые опубликован в виде бесплатного приложения журнала «Родина» в Петербурге в 1909 году.

XIX век — одна из тревожных страниц в истории Российского государства. После драматических событий 1825 года бразды сложного правления твердой рукой сжал Николай I. Между тем после мятежа на Сенатской площади хрупкое здоровье государыни Александры Федоровны, которую император любил всеми фибрами своей души, не могло быть восстановлено. После рождения последней дочери все доктора единогласно осудили ее на полное безбрачие. Государь покорно подчинился и в интимных разговорах грустно называл себя «соломенным вдовцом». Разумеется, это вдовство соблюдалось без особенной строгости.

Об одном из серьезных увлечений Николая I, его любви к знаменитой актрисе Варваре Асенковой, рассказывается в романе «Царское гадание».

---

Дирижер почтительно поклонился и, обернувшись к хору, бросил ему несколько слов на своем гортанном наречии.

С места поднялась солистка и под аккомпанемент двух гитар густым, бархатным, в душу просящимся контральто запела свою чарующую песню. Хор подхватил, и стены маленького зала словно раздвинулись, чтобы вместить все это море звуков, всю ширь этого необъятного простора.

Асенкова подалась вперед и замерла в неудержимом восторге. Ее словно загипнотизировали, и она слушала, охваченная непостижимым, незнакомым ей чувством.

А песня лилась все шире, все могучее. Все с большей силой врывались в грудь звуки, говорившие о знойной страсти, о восторгах разделенной любви. Вместе с этим все мучительнее становилась в молодой, неопытной душе жажда этой страсти, этой восторженной любви!

За унылыми, рыдающими звуками полилась веселая, разудалая кочевая песнь, а затем слилась с порывистой, бешеной пляской. Вся дрожа и млея от восторга, понеслась смуглая плясунья, по пути размахивая, как крыльями, своими красивыми руками с звенящими кольцами тяжелых золотых цепей. Застонал от прилива восторга кочевой хор; гитары, надрываясь, аккомпанировали порывистой пляске. А смуглая красавица все бешенее неслась вперед, все порывистее кружилась, заламывая над курчавой, черной головой свои гибкие руки. Но затем песня оборвалась как-то вдруг, словно струны порвались в груди поющего хора, и плясунья, изнемогая, опустилась на быстро поданный ей стул.

Вместе с последним звуком струн Асенкова, подавшись вперед, громко вскрикнула и, схватившись за сердце, откинулась на спинку стула, на котором сидела. Государь взглянул на нее и испугался: молодая красавица смертельно побледнела.

— Довольно, спасибо! — торопливо сказал император, движением руки отпуская хор, и, как перышко, подхватив на руки молодую девушку, понес ее во внутренние комнаты.

Через минуту Варя очнулась и, робко улыбаясь, заглядывала в глаза государя, словно извиняясь перед ним за причиненное ему беспокойство.

— Э, да какая же ты у меня нервная и слабенькая! — с любовью нагибаясь над ней, проговорил император.

Асенкова, все еще под влиянием только что пережитых впечатлений, подняла на него восторженный взгляд и прижалась к его мощной, широкой груди.

— Тебя и полюбить нельзя горячо, и приласкать нельзя настоящей, страстною лаской, — продолжал он. — Ты свернешься и замрешь, как маленький цветок «не тронь меня».

Молодая артистка как будто испугалась.

— Нет, ваше величество! Любви я не испугаюсь! — сказала она порывистым, почти несвойственным ей тоном. — Я счастья не боюсь. А любовь ведь это счастье? — И она подняла на императора взгляд, полный безотчетного обожания.

Вместо ответа государь схватил ее в свои страстные объятия…

Прошло около часа. Николай Павлович сидел у ног Вари Асенковой в маленькой гостиной и нежно целовал ее руки, страстно обвивавшиеся вокруг его шеи.

— Ты любишь меня по-прежнему и никогда не будешь упрекать меня за то, что совершилось? — спросил он, никогда до тех пор так покорно не предлагавший никому подобного вопроса.

— Я? Упрекать вас? — начала Асенкова, но император не дал ей кончить.

— Не «вас», а «тебя»! — поправил он ее. — Теперь между нами, когда мы с тобою наедине, уже не может и не должно быть тяжелого церемонного «вы». Ты моя собственность, моя дорогая куколка, и, пока я жив, никто не вырвет тебя из моих рук.

Асенкова нежно улыбнулась и еще крепче прижалась к государю своей хорошенькой головкой.

— Ты сказал сейчас такое странное, такое недопустимое слово. Ты спросил меня, не стану ли я упрекать тебя? Да разве это возможно? Разве за счастье упрекают людей? А ты дал мне полное, безумное счастье, за которое я жизнью заплатить готова!

Государь сжал ее в своих могучих объятьях и воскликнул:

— Спасибо тебе за эти слова, и если ты навсегда сохранишь отрадное воспоминание о пережитых минутах, то знай, что я никогда не забуду их, и, что бы ни случилось с тобою, куда бы тебя ни забросила судьба, даже если бы ты, полюбив другого, добровольно пожелала порвать всякую связь со мною, ты будешь всегда иметь во мне надежного и верного друга.

Асенкова поднесла к губам его руку и умоляющим голосом произнесла:

— Теперь я могу обратиться к тебе с просьбой?

Государь поднес ее руку к губам.

— Конечно можешь, моя крошка, моя золотая куколка, — ласково сказал он. — Я все сделаю, о чем бы ты меня ни попросила.

— Спасибо тебе! Видишь ли, в театральном училище в одно время со мною воспитывался ученик; он одновременно со мною выпущен тоже в драматическую труппу, но на выходные роли.

— Ну и что же?

— Я хотела бы, чтобы ты… немножко помог ему. Не деньгами, нет! Он горд и денег не примет ни от кого, даже от тебя! Но я попросила бы тебя, чтобы ты позаботился о его дальнейшей служебной карьере, чтобы ему жалованье дали такое, на которое можно было бы существовать, и чтобы ему роли давались такие, которые оправдывали бы это жалованье.

— Что же, это маленький детский роман? Да? — улыбнулся государь.

— Нет, романа не было никакого. Я даже влюблена не была в Гришу!

— А его Гришей зовут, этого моего юного соперника?

— Да вовсе не соперник он твой!.. Кто в мире может соперничать с тобою?

— Так откуда же у тебя такое участие к его судьбе?

— Ах, Боже мой, это так просто!.. Мы дали друг другу слово обвенчаться тотчас, как устроится наша судьба, и в тот момент, когда меня случайно выпустили в чужой роли, которая помогла мне выдвинуться, мы оба собирались подать прошение о разрешении вступить в брак.

— Ого, дело до брака дошло? Это уже не шутка!.. И ты не хочешь признать его моим соперником?

— Конечно, не хочу. В то время я и понятия не имела о том что такое настоящая любовь, настоящая страсть, та страсть, с которой ты меня познакомил. — И Асенкова, вся раскрасневшись, спрятала головку на груди государя.

— Ну, хорошо, хорошо, мой маленький цветочек, хорошо, моя «не тронь меня!» Не куксись и не прячь своих светлых глазок! Все будет сделано согласно твоему желанию. Твой фаворит получит и жалованье, и несколько ролей, которые ему разрешено будет провалить, и ты можешь быть совершенно спокойна о его дальнейшей служебной карьере! Столько моих личных денег ежедневно расходуется даром, — прибавил император, вставая, — что несколько лишних рублей, конечно, не лягут на мой бюджет разорением. Ну, до свидания, моя красавица! — сказал государь, в последний раз крепко и страстно обнимая Варю. — До скорого желанного свидания! Эта квартира останется нашим счастливым гнездышком, и здесь мы с тобой будем видеться и проводить счастливые часы! Ты согласна? Да?

— Разве можно об этом спрашивать? — тихо ответила Асенкова, прижимаясь к нему в прощальном поцелуе. — Разве можно предлагать мне такие вопросы? Но без нас эта квартира никому принадлежать не будет? Никто не станет жить в ней в наше отсутствие? — спросила она дрогнувшим от волнения голосом.

— Конечно нет! Ключ от нее будет у надежного, глубоко преданного нам обоим человека.

— У твоего камердинера? Да? Он, говорят, пользуется твоим особым доверием?

— Говорят? Кто же мог говорить тебе об этом? — спросил государь.

— Не помню, кто именно. Все говорили у нас в училище.

— А обо мне много и часто говорили у вас там? — с улыбкой осведомился государь.

— О да, и часто, и много, и всегда восторженно! В тебя многие-многие из наших были влюблены! Только их имен ты у меня не спрашивай, я тебе не назову их, так как слишком ревнива для этого.

— И не говори, моя куколка! — рассмеялся государь. — Я и сам их знать не желаю. С меня довольно одной твоей любви и того драгоценного доказательства этой любви, которое ты мне дала!

И, нежно закутав молодую артистку в новый роскошный салоп, государь бережно довел ее до крыльца и сам посадил ее в карету.

VIII Из мира таинственного

Два дня спустя после «второго новоселья» новой фаворитки государь, мрачный и угрюмый, вошел перед вечером в квартиру, занимаемую старой цыганкой, так поразившей его в первый визит к ней.

В эту ночь императору приснился странный сон, а утром, проснувшись, он нашел на своем письменном столе маленький запечатанный конверт, в который была вложена записка следующего содержания:

«Я жду тебя, государь, у себя перед вечером, в том часу, который тебе будет удобен. Мне нужно передать тебе просьбу, которую письменно сообщить не могу. Не старайся узнать, каким образом доставлено будет тебе это письмо. Не узнаешь ты ничего, а всякое горе, причиненное твоими бесполезными розысками, всякая вызванная этими розысками слеза гнетущей тяжестью лягут на знакомую тебе детскую головку».

Первым движением императора по прочтении этой записки было предпринять самые тщательные, самые усердные розыски по поводу доставления в его личный кабинет и на его личный письменный стол таинственной записки. Но, поразмыслив, он удовольствовался тем, что допросил своего личного камердинера.