Сильвия Каваллано - Замороженная саранча

• Название: Замороженная саранча
• Автор: Сильвия Каваллано
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Запах шиповника, запах жасмина, запах заваренных молодых черносмородиновых листьев, запах клубники (надо собрать целый таз и опустить в него лицо, касаясь ягод кончиком носа — тогда чувствуется!), запах помидоров (не самих овощей, а если потереть двумя пальцами стебель, приминая ворсинки), запах жарящихся блинчиков и сушеных грибов, подвешенных на разноцветных ниточках — зеленая — белый, красная — подосиновик, синяя — подберезовик — над плитой, запах лесной земляники, свежескошенной травы в Ботаническом саду, антоновских яблок осенью, запах душистой гвоздички светлой июньской ночью и душистого табака августовской звездной… Обычно в мир моего детства меня возвращают запахи. Но сегодня это был звук низколетящего самолета (у нас на даче их называли «кукурузниками»), и сразу представилась терраска и предобеденные хлопоты: кто за зеленью, кто клубнику собирать — чур, я! Или последобеденный отдых: мы с сестрой «забивали» солнечные места (тогда солнце еще не было вредным или, во всяком случае, таковым не считалось) вдоль парника. Родители устраивались на полянке. И в это время особенно ясно слышался в воздухе гул самолета. Конечно, они в течение всего дня часто пролетали над дачей, просто когда играешь, сосредотачиваешься на других звуках, а в послеполуденной сонной тишине все звуки слышатся отчетливее. Еще один звук, запомнившийся с детства — перестук приближающейся, останавливающейся и удаляющейся электрички. Станция была километрах в 5 и звуки электрички особенно ясно слышались вечером, когда мы уже лежали в кроватях….

Однажды родители меня наказали. За то, что я побила Машку — она накалякала ручкой на лбу у моей любимой куклы Суок. «Ладно, ладно, вы еще об этом пожалеете. Все пожалеете. Но будет поздно. Я буду слишком далеко. Вот и любите свою Машечку». Я решила отомстить и убежать из дома. Но как только я вышла за калитку, то поняла, что не знаю, куда именно надо бежать из дома. Может, спрятаться у Наташки? Да там меня в два счета найдут. А что если уехать в Москву? Да, но где взять деньги на билет? К тому же в поездах ходят цыгане и воруют детей, правда, я их ни разу не видела, но мои родители их часто видят — ведь цыгане прячутся за столбами и скамейками и готовы выпрыгнуть оттуда в любой момент, как только я не отпускаю мамину руку, не слушаюсь или не хочу уступать место старушке. В лес? Это слишком далеко, ведьмы, понятное дело, не существуют, это все выдумки, волков в нашем лесу тоже нет, но вот маньяки… Наш лес просто кишит преступниками и маньяками со всего Ногинского района, как Шервудский лес — благородными разбойниками. Поэтому ходить без дедушки в лес нельзя. А еще меня может случайно подстрелить охотник, приняв за лося, потому что ни за кого другого он меня принять не может — в нашем лесу водятся только лоси. Я, правда, не знаю, зачем охотиться на лосей, что с него взять, кроме рогов. А кому нужны рога? Бабушка говорит, что никакому мужчине рога не понравятся. А дедушка говорит: «Ничего вы не понимаете, это охотничий трюфель или трюфей», или как-то так. И эти трюфеи бывают в виде рогов на стене, а бывают в виде шкуры белого медведя на полу. По-моему, лучше на полу — на ней хоть лежать можно. А на стене зачем? Только пыль собирать… А еще там часто бывают лесные пожары — у нас вокруг торфянники и они, когда жарко, самовозгораются. Вы, наверное, думаете, как я обо всем этом успела подумать, когда вышла за калитку? Но ведь это только когда пишешь, кажется долго и медленно, а мысли пролетают в голове как мухи, когда хочешь их прибить полотенцем. Наверное, я подумала о пожарах потому, что увидела бочку, в которой дедушка сжигает сухие ветки и разный другой мусор, а рядом с бочкой были густые заросли шиповника. «То, что надо!» — подумала я, и юркнула в канаву под ними, почти не уколовшись. Из моего укрытия мне было прекрасно видно крыльцо и хорошо слышно все что происходило в доме, перед домом и на терраске. Сначала никто не обратил внимания на мое исчезновение. Они даже попили без меня чай. С тортом, который вчера привез из Москвы дедушка. Интересно, они хоть оставили мне кусочек? Часов у меня не было, но я слышала, как дедушка пошел поливать сад, как бабушка начала греметь кастрюлями — готовит ужин. Только когда в пол-седьмого за мной зашла Наташка, взрослые всполошились: «А Поли нет, она пошла к тебе, часа в четыре. Она к тебе не приходила??? Где же она???» Папа вскочил на велосипед и поехал меня искать. Он вернулся минут через сорок, с пустыми руками. Начинало темнеть, мне хотелось есть, кусали комары, я обожглась об крапиву и у меня затекла нога. Я решила, что с них хватит, они все поняли и можно вылезать. С торжествующим видом я вылезла из кустов. Но почему-то никто мне не обрадовался. Мне опять досталось, даже хуже прежнего.

Ну вот, вы уже знаете, что возле нашего забора были густые заросли шиповника. Теперь я опишу вам весь сад.

Наш дом всегда был зеленого цвета, не только «зимой и летом», но всегда, сколько я его помню. По обе стороны от калитки сначала росли березы. Весной папа иногда привозил березовый сок, а летом из веток вязали березовые веники, кажется, они висели в беседке, или на чердаке, или в душе, но я не помню, чтобы кто-нибудь хоть раз использовал их по назначению. Каждое лето выросшие за год ветки обрубались (наверное, это из них потом получались веники) — чтобы деревья не доставали до проводов, так что постепенно березы превратились в два обрубка, служившие опорой сначала для качелей, потом для дикого винограда, а потом эти обрубки вообще выкорчевали — чтобы не отбирали последние соки у истощенной земли. Пространство слева от дорожки постоянное менялось — сначала там росла клубника, потом клубнику выдернули, чтобы воплотить в жизнь мой очередной ландшафтный проект: речка из мха, два мостика и соответственно обустроенные берега. Постепенно речка заросла травой и мостики обветшали…Теперь на этом месте стоит машина.

Справа раньше тоже все было по-другому. Во-первых, вдоль забора росли не яблони, а березы, во-вторых, это была самая заросшая, дикая часть сада (хотя мы никогда не называли дачу садом: официально это был садовый участок, шесть соток, мы же называли его дачей. Тропинка через заросли высоких цветов вперемешку с травой вела к малине. Наверное, заросли были не такими высокими, просто я тогда была маленькая. Именное в этой части сада был мой кусочек земли. Больше всего мне всегда нравились суккуленты (в детстве они назывались проще — мох). Не знаю, сколько видов насчитывала моя коллекция, там были: зеленый мох (позвольте мне использовать терминологию детства), цветший желтыми цветами (кажется, взрослые называли его «очиток»), сизый мох, цветший белыми цветами (его я выменяла у Наташки) и несколько «капусток»(их называли «молодило») — ими я особенно гордилась, но приобретены они были нечестным путем — во время прогулок с бабушкой в Ботаническом саду…За домом росла картошка (хотя строго говоря, это была правая часть дома).

Как приятно вспоминать эти времена — как будто в них возвращаешься!

Наше садоводческое товарищество называлось «Юбилейное». По периметру оно было огорожено сеткой, не знаю, то ли от «местных» — поселковых — служило оградой, то ли просто так было «положено», но эта сетка имела несколько лазеек, которыми вовсю пользовались дачники, чтобы сократить путь до магазина, пользовались ими и мы — когда ходили за грибами «вдоль канавы» (за этой самой сеткой была канава, полная ржавого цвета воды, консервных банок, целлофановых пакетов и прочего мусора) или ловить саранчей.

Наши зоологические интересы не ограничивались саранчами. Мы были всеядны и в смысле наших зоологических увлечений. Это потом у меня появилось отвращение к ящерицам, тогда же, в детстве, мы их отлавливали без тени брезгливости (очередной flash из прошлого): мы с Наташкой сидим на корточках перед синим ведром (тем самым, из которого устраивали Женьке салют и которое потом приспособили под пищевые отходы. Так на примере простого детского ведра можно проследить эволюцию…), в котором копошиться дюжина ящериц (сейчас вспоминая эту сцену чувствую……отвращение), над нами склонился дедушка и увещевает отпустить ящериц.

Еще мне очень нравились маленькие лягушечки, только что «вылупившиеся» из головастиков, головастики мне тоже нравились — они водились в большой, пересыхающей только в жару луже около завода. Наверное, мы ходили за ними с папой, потому что одной ходить «за калитку» (еще один пограничный рубеж и садоводческого товарищества и моей детской свободы) мне не разрешалось. Немного отвлекусь от зоологической темы и перейду к понятию «пространство». Его ограничивали: в дождь или во время болезни (обычно это были расстройства желудка вследствие поедания незрелых ягод) мы не выходили из дома, это была первая стадия несвободы, но это была несвобода, вызванная объективными причинами, конечно, дома сидеть все равно не хотелось, но было не так обидно, «сегодня за калитку не выйдешь!» — это вторая стадия несвободы, наказание; «до перекрестка», «до большого перекрестка», «до ворот», «до калитки», «до маленького пруда», «до большого пруда», «до станции» (исключительно в сопровождении взрослых) — все это термины нашей детской географии, нашей ориентации в пространстве.