Татьяна Дашкевич - Фатьянов

• Название: Фатьянов
• Автор: Татьяна Дашкевич
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02658-6

Алексей Иванович Фатьянов — знаковая фигура русской песенной поэзии. Его песни «Соловьи», «Где же вы теперь, друзья-однополчане?», «На крылечке твоем», «На солнечной поляночке» и многие другие создали целую музыкально-поэтическую эпоху, стали воистину народными. При жизни он был гоним, но потрясающий запас жизнелюбия обогревал всех находящихся вокруг него людей. В книге подробно отражены жизнь и судьба, дни и ночи вдохновенного творчества, трудности и радости быта, дружеское и враждебное окружение этого выдающегося Человека и Поэта. Алексей Фатьянов прожил всего сорок лет, но успел создать более двадцати песен, которые стали национальным достоянием.

Издание снабжено уникальным иллюстративным материалом.

---

— Мама, я притворяюсь! Пугаю тебя!

— Ах ты артист, ты мой артист!

Хочет прижать его к себе, да не принято это баловство в семье.

Евдокия Васильевна потихоньку оживала с Алешиным возрастанием. А возрастал он, как на опаре.

Когда же начался НЭП, Фатьяновым предложили выстроенный ими дом взять в аренду. Они вновь переселились на центральную площадь Вязников. В ту пору Алексею исполнилось пять лет. Иван Николаевич продолжил свое дело, возобновил механические мастерские, обувной цех, пивоварни. Маленький сын всюду следовал за отцом, приучаясь быть хозяином. Жизнерадостный, приветливый мальчик был любимцем рабочих — пивоваров, обувщиков, продавцов.

С 1924 по 1929 год Фатьяновы жили в Вязниках. После монотонного деревенского уклада Малого Петрина жизнь городского центра Алеше казалась праздничной, интересной, яркой. Город — это стаи голубей и фургон фотографа, нарядные прихожанки и усатые пожарные, красивые лошади конной милиции и «призраки города» — известные всем вязниковцам бродяги. В отцову лавку заходили прекрасные и занимательные люди, на которых можно было смотреть и смотреть, равно как и на очертания величественного Казанского собора или легкий, летучий Никольский храм, как на рыночную пеструю площадь.

Еще и после войны, ходил он — бывший солдат — по этой площади с ее торговыми рядами и лузгой от семечек, очарованный красотой бытия. Он словно искал призраки нарядных горожан и горожанок в городском саду, где некогда извозчики, торговцы рыбой, молочницы, пожарные прогуливались летними вечерами в лучших своих нарядах. Он все искал мир таким, каким тот открылся ему впервые: значительный и прекрасный в каждой мелочи…

Недалеко протекала Клязьма. Алеша бегал к рыболовам, с неутолимым любопытством наблюдая за ними. Так принял он в душу состояние рыбалки, где ловится не только рыба, но и особо светлые мысли и озарения. Они приходили, когда виделись небольшие грузовые пароходы, баржи, неспешное суденышко бакенщика, одинокая рыбачка в лодке, повязанная тугим платком. Чинно отходили от городской пристани пассажирские суда, увлекая за собою стайки реющих чаек. Врезался в память тонкий стан рыбачки в белом платье, развевающемся на ветру. Вода, как и огонь, притягивает человеческий взгляд, сообщая ему нечто таинственное, вечное.

Там, у костра на берегу Клязьмы, Алексей становился поэтом.

А городской сад, где по вечерам бывали танцы под духовой оркестр — это первые свидания с оживляющей тишину музыкой. Алеша устраивался где-нибудь поодаль от эстрады на скамейке и слушал ее звучание, и смотрел, как послушно только что скованные стесненьем горожане и горожанки начинают кружиться в танце. Тогда он становился молчаливым и взрослым, словно забегал в туманное будущее.

Так входила в чистую душу музыка.

2. Мир этого дома

Став подростком, он увлекся голубями и занялся ими всерьез. «…На этой улице подростком гонял по крышам голубей»… Это — картинка из детства Фатьянова. Тогда еще не было радиосетей и Алеша с Костей Климовым мечтали наладить голубиную почту, чтоб писать письма всему миру. Друзья счастливо глядели в небо, вбирая его красоту в детские сердца. Но сколько их, этих детских лет! Наступают долгие зимы и по крышам не побегаешь. Крупнее сверстников по телосложению, Алеша никогда не дрался, чаще растаскивал задир и утирал им носы, как взрослый. Это великанское отношение к людям было для него естественным и как бы вне возраста.

Можно представить себе: в синие, зимние сумерки Алеша приходит с речки, где верховодил и маленькими, и постарше детьми, где они с визгом катались на санках и лыжах. Он, дитя гармонии, приходит с улицы, а в доме звучит «Жаворонок» Глинки. Это сестра Тамара, которая старше на два года, разучивает музыкальный шедевр — гимн жизни и лету. Алеша, по ее рассказам, обмирал и мог слушать долго, тихо, глядя в пространство перед собой невидяще, как на огонь… Он будто бы на ощупь, по-дедовски пробовал жизнь на ее добротность.

Тамара Ивановна вспоминает, что когда она пошла в третий класс, Алеша пошел в первый. Учеба его шла легко благодаря исключительно хорошей памяти, и вскоре он стал помогать ей решать задачи. К тому же отчаянно защищал ее от мальчишеских атак. Наверное, потому до конца своих дней он и называл ее «младшей сестренкой».

В те годы — в годы НЭПа — в дом вновь вернулись «старорежимные» праздники. Под Рождество в большой столовой появлялась елка, которая верхушкой упиралась в высокий потолок. Тамара и Алеша наряжали ее неизъяснимо пахнущими игрушками из глубоких картонок. Сценой для представлений становился семейный обеденный стол из дуба. Он был умело декорирован марлей, ватой и самодельным серпантином. Платья старших сестер преображались в сценические костюмы и дети играли на «театре» с самозабвением, которого так не хватает иногда взрослым актерам. Естественно прививались сценические навыки и уходил страх перед подмостками. Иногда способность Алеши к сценическому перевоплощению помогала и в жизненных коллизиях. Он был, хотя и воспитанным в почитании старших, но озорным мальчуганом. Случалось, общие детские проказы заканчивались разорванными штанами или пальто. Тогда послом с челобитной выступал перед взрослыми Алеша. Дворовым мальчикам, страстным любителям подраться, но панически страшащимся наказания, он говорил, что правда всегда лучше лжи. Так его учили.

И подтверждение тому он нашел в одной из толстых книг, которую показал Тамаре.

— Ты Бальзака читала?

— Нет, — солгала она. — Это книги для взрослых, — хотя тайком почитывала «Евгению Гранде».

И тогда Алеша открыл книгу на закладке и прочел вслух:

— «…Правда — точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье…» Понятно тебе, Тома-кулема?..

Тамара только пожала плечами и вскинула недоуменно брови, показывая, что этот разговор неуместен — здесь нет лжецов. И лишь по прошествии лет вспомнила этот случай и поняла, что этот ребенок — ее братишка, — провидел, может быть, в тот момент тяжесть своего креста. Крест этот — пожизненное правдолюбие.

Детские дерзости не мешали мальчику оставаться увлеченным читателем. Он писал позже в автобиографических набросках:

«…Сказки, сказки, сказки Андерсена, Братьев Гримм и Афанасьева — вот мои верные спутники по проселочной дороге от деревни Малое Петрино до провинциального городка Вязники, где я поступил в школу…».

3. После нэпа

Крутилось кино, работали магазины, росли дети, пока не начала «колебаться» линия партии. Линия-то гнулась, а человеческие хребты ломались. Свернули нэп — Фатьяновых снова выселили, несмотря на валенки для РККА и красные галстуки их детей. Алеша успел окончить лишь три класса, когда все имущество родителей пошло с торгов. Их «раскулачили» вторично.

Все происходящее было за пределами обывательского понимания и по православной традиции принималось «на веру». Семья покорилась судьбе, родители не высказывали зла на советскую власть и ее активистов. Однако, не дожидаясь более суровых последствий, Фатьяновы беспорточными переехали в Москву. А что они могли сделать? В большом городе легче выжить и затеряться.

Не избежали этих тяжких последствий те, кто остался. Мстерец Николай Александрович Фатьянов, двоюродный брат Ивана Николаевича, во время НЭПа владел мучной торговлей. Его сослали на Урал с пятью малыми детьми. Он был женат на Клавдии Александровне Модоровой, родной сестре живописца Федора Александровича Модорова. А семья художника в Москве имела литерный паек. Часть пайковых продуктов регулярно уходила на Урал. Маленьким высылали сладости и им было радостно не столько от конфет, сколько оттого, что их не забывают, что есть на свете родня. В 30-е годы Федор Александрович работал на Урале, как художник, и сделал своему родственнику протекцию. Мстерский Фатьянов устроился счетоводом в лесхоз, что помогло ему прокормить семью до окончания ссылки. Так нерушимо сохранялись связи между людьми, которых расставили по разные стороны злоумышленного фронта, распределили по черным и белым спискам.

Их попросту истребляли. Но люди оставались людьми…

4. Сестры

Наталья Ивановна тогда была уже замужем за Виктором Николаевичем Севостьяновым. Муж ее закончил политехнический институт, работал экономистом на электрозаводе. Жили они на Басманной, в комнате Николая, растили дочь Ию и заботились об опальной семье. Они сняли для родителей в Лосинке комнату с печью. А летом все ездили туда, как на дачу.

Зинаида Ивановна стала женой большевика-буденновца Исидора Федоровича Буренко. Он был членом партии, комиссарил в Туркестанском крае, где устанавливалась Советская власть. Зинаида Ивановна работала там же врачом-хирургом. Когда она с мужем уезжала отдыхать на юг, то брала с собой и брата Алешу.