Александр Щелоков - Вкус смерти

• Название: Вкус смерти
• Автор: Александр Щелоков
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-85585-246-6

О попытке террористов похитить командира ракетной дивизии с целью начала политического торга.

---

— Где рация?

Ныым обошел валун и носком кроссовки показал на куст можжевельника. Прасол без труда обнаружил тайник — зеленую пластмассовую коробку, врытую в грунт у валуна. Портативная рация «моторолла», запасные батарейки, патроны к «Макарову» россыпью, несколько плиток шоколада, две банки пива «Скол»…

Оставив тайник нетронутым, Прасол поднялся с колен.

— Теперь пошли.

Они расположились километрах в двух от места, где был задержан Ныым, на противоположной стороне шоссе. Новая позиция позволяла Прасолу контролировать обстановку и давала возможность загодя увидеть людей, которые могли появиться со стороны границы.

— Теперь, Ныым, ты будешь отвечать на мои вопросы. — Чтобы заранее предупредить рецидив упрямства, Прасол вынул из кармана гранату и понянчил ее на ладони. — Помнишь наш уговор?

— Да.

— Кто возглавляет вашу банду?

— Мы не пантта.

— Банда, Ныым, банда, но об этом поспорим потом. Сейчас отвечай: кто командир?

— Господин Рауд. Значит Железный. Это его псевдоним.

— Имя, фамилия?

— Хуго Мерри.

— Кто он, откуда?

— Я не все знаю. Только немного. Он из Таллинна. Приехал из Штатов. Американский эстонец…

— Сколько человек у Железного?

— Восемь.

— Кто это?

— Разные люди.

— Называй.

— Один Ныым. Это я.

— Псевдоним?

— Мой? Хальяс — Зеленый. Потому что самый молодой.

— Я бы назвал тебя Рыжим. Как это по-эстонски?

— Пруунпунане. Только так нельзя. Будет сразу видно — это я.

— Согласен. Перечисляй дальше.

— Дальше Халл — Серый. Это Курт Соо. Из Тарту. Валге — Белый. Георг Лиллевяле. Из Пярну…

— Кто же у вас Красный?

— Красный значит советский. Таким никто не хочет. И голубым…

— Эстеты, — заключил Прасол.

Выяснив состав банды, он перешел к другим вопросам.

— Где расположена ваша база?

— Недалеко. От границы пять километров. Метса талу. Как это? Лесной хутор, вот. Три дома, сарай…

— Где переходите границу?

— Можно где хотим. Никакой охраны.

— Я спросил не где можно, а где переходите.

— Через турбасоо — торфяное болото. Кто не знает, тот там не пройдет. Мы знаем…

В какой-то момент Ныым почувствовал, что настороженность русского ослабела. Он увлекся допросом, и дотоле суровое лицо стало мягче, голос — менее жестким.

Тряхнув за спиной скованными руками, Ныым попросил:

— Снимите с меня, как это, кёерауад. — Он все же вспомнил слово. — Наручники…

Прасол пристально поглядел на Ныыма. Тот не выдержал взгляда, отвел глаза.

— Подождешь. Надо привыкать к тому, что ты на привязи. Меньше свободы — меньше глупостей сделаешь. Постепенно привыкнешь. Лошадь тоже к седлу не сразу привыкает…

— Я не лошадь…

— Ты хуже, Ныым. Ты осел.

— Зачем так говоритте?

— Не дошло? Объясняю. Когда ваши политики и интеллигенты куражатся, стараются показать, что им наплевать на Россию, на интересы русских, живущих в Эстонии, — это даже нормально. У ваших интеллигентов давно мозги деградировали. Но ты из простой трудовой семьи, так? Твой хлеб в твоих руках. И все же ты с оружием полез в Россию. Ради каких интересов? Во имя родины? А кто ей угрожает?

Слово «родина», произнесенное русским, будто укололо Ныыма. Он нервно дернулся, опустил голову. Два дня назад почти такой же разговор о родине шел в другом месте: на базе отряда Железного.

Вечером, после дня напряженных военных занятий, боевики устроились за грубым деревянным столом в просторном деревянном доме и отдались национальному эстонскому развлечению — по-черному пили. Белый — Георг Лиллевяле — всегда был суур исамаалане — большой патриот. Он поднял свой стакан повыше и, обрывая разговоры, предложил тост:

— Пусть стоит надо всеми наша прекрасная великая родина — кодумаа… Выпьем, друзья!

— Иди ты! — оборвал его Железный. — Лучше выпьем за баб!

— Родина — это святое, — пытался возражать Белый.

— Кодумаа, кодумаа — родина, родина, — вновь оборвал его Железный. — Вам долбят эти слова, а вы верите, что в них большой смысл. Теперь скажу я, а вы все подумайте. Что лучше — жить на родине с дыркой в кармане или с открытой кредитной карточкой в Штатах? Только ты, Серый, не разевай рот. В Тарту, я знаю, вы все патриоты. Но ни один из вас не держал в руках кредитной карточки. Для тебя болото возле хутора — граница мира. А я вам скажу, мне плевать на то, что вы зовете родиной! Дурак тот, кого распирает гордость, что он эстонец. Однажды в Оклахоме меня спросили, откуда я. Ответил: «Из Эстонии». У янки глаза как у рака вылезли. «Эстонь? Где это? На Аляске?» Я тогда еще был патриот вроде Белого. Сказал: «От нас недалеко Финляндия». Янки башкой закрутил: «Ай доунт ноу — не знаю». Тогда я переступил через себя и сказал: «Россия». — «О, Раша, Раша! — и он меня тут же по плечу похлопал. — Гуд, вери гуд!»

— Конечно, — согласился Серый, — Россия — огромная страна.

— Великая, — поправил Железный. — И мне смешно, когда наши политики залупаются против Москвы. Это все одно, что мартышке лежать в одной постели со слоном и дразнить его: не возьмешь меня! А если он ей палку бросит, мартышка лопнет. Не захочет слон, отвернется, заснет и придавит к стенке — от мартышки останется мокрое место. А вы «великая родина, великая родина»!

— Все же ты не прав, Железный, — Серый не зря учился в пединституте. — Русских мы прижали. Кто такой русский в Эстонии? Мигрант. Для меня вообще таракан. Хлопну ботинком — раздавлю.

За столом прокатился веселый гогот. Серый жестом лихого гусара расправил сивые усы и потянулся к бутылке.

— Давай, давай! — поддержал его Железный. — Вот мы свое дело обтяпаем, я уеду. Потом сяду на берегу и стану смотреть, как вы русских давить начнете.

— И задавим. — Серый не терял гонора.

— Кам он! Давай, давай! — подбодрил его Железный насмешливо. — Потом русские разозлятся, придут и устроят из Эстонии футбольное поле. Одни ворота у Нарвы, другие в Таллинне. А повсюду только зеленый газон…

— Америка не позволит! — вступил в разговор Белый, уже основательно закосевший. Для убедительности он стукнул по столу кулаком. Стаканы подпрыгнули и зазвенели. Железный спокойно закинул голову, плеснул в рот самогон. Острый кадык на худой жилистой шее два раза двинулся — вверх, вниз. Рукой взял из миски соленый огурец и задвигал челюстями. Утер губы ладонью.

— Навалить Америке на вас большую кучу! Политики поорут и утихнут. Америка всегда сильна криком. Там, где ей врезают по сопатке, она мгновенно поджимает хвост. Ты, Белый, вспомни Вьетнам. Или последнее — Сомали. Выдали американцам боевики генерала Айдида, и великая держава утерлась.

— Вы же сами, господин Железный, недавно хвалили Америку, — робко влез в разговор Ныым. Он хотя и побаивался шефа, все же не желал прощать ему противоречий в суждениях.

— Сынок! Хвалил-то я ее за другое. Америка хороша тем, что в ней человек свободен от морали. Если есть деньги, он может делать все, что душа пожелает. Вы здесь этого не понимаете. Всех вас социализм превратил в телят. Настоящий мужик должен пить, есть мясо и тискать баб. А вас все время держали на веревочке. Для строителя коммунизма выпивка — зло. Пили все. Пили по-черному, но дышали в кулак. Чтобы сосед не унюхал и не донес в партком. Хотели бабу — но нельзя. Аморально. Деньги порой жгли ляжки, и хотелось швырнуть их на кон, но такой возможности у вас не было. Азартные игры социализмом запрещены. И никто из вас не думал, что настоящий мужик вырастает только тогда, когда он с детства не боится делать то, что захочет.

— Я всегда делал то, что хотел, — возразил Ныым упрямо.

— Это тебе так казалось, мальчик. Делать то, что хочется, может только тот, у кого в кармане миллион или по крайней мере заряженный пистолет. Пистолет я тебе дал. Теперь у тебя появился шанс стать самостоятельным. Так не упусти его. Запомни — настоящий мужчина всегда волк. И вообще, социализм — строй для баранов, капитализм — для хищников. Сильных, смелых…

— Мне твои разговоры не нравятся, — Белый, покрасневший до синевы от выпитого, громко икнул. — Ты, по случаю, не коммунист?

— Я реалист, — Железный ответил без всякой злобы. Что-что, а держать чувства в руках он умел. — Я точно знаю, что сто баксов больше десяти и этим измеряю все — от выпивки до политики…

Прасол не спеша приближал разговор к главному вопросу, который его волновал больше всего: какую цель ставили боевики, прорвавшиеся на землю России? Однако задавать его он не спешил. Надо было посильнее раскрутить Ныыма, заставить его выложить побольше мелочей, которые он был готов отдать без опасения провалить операцию Железного.

Чем дольше тянулась беседа, тем сильнее нарастало внутреннее напряжение Прасола. Он знал — к главному предстоит подойти осторожно и в то же время решительно. Если Ныым снова заупрямится, как в прошлый раз, или начнет врать, поиск правды может затянуться.