Эдмундо Конде - Яд для Наполеона

• Название: Яд для Наполеона
• Автор: Эдмундо Конде
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-067205-9; 978-5-271-26027-8; 978-5-4215-1224-0

Всесильный министр полиции Франции ищет участников готовящегося покушения на Императора, в дело идут шантаж, подкуп, агентурные связи и любовное письмо Наполеона, из которого следует, что возможный убийца Императора — его внебрачный сын. Действие романа разворачивается в светских салонах и борделях Парижа, на плантации и в хижине колдуньи в Новом Орлеане и, наконец, на острове Святой Елены, где события неумолимо катятся к роковой развязке.

---

— Что тогда? — спросил Жюльен.

— Т-т-тогда бы они д-д-дрожали… А я бы обрел душевный покой! — выпалил Теодор и, плотно сжав зубы, потряс в воздухе кулаком.

Меднокожая девица начала проявлять признаки недовольства и попыталась высвободиться из обхватывавшей ее руки. Жюльен допил свой бренди и поставил стакан на стойку.

— И чего вы не пожалели бы за то, чтобы обрести желанный покой? — поинтересовался Жюльен.

— Да я бы отдал что угодно! — воскликнул Теодор.

— Ну что ж, почему бы не попробовать? Может, у нас получится, мсье, — предложил Жюльен столь неожиданно, что Огюст поперхнулся. — Давайте определим: что вы дадите, чтобы отомстить вашим врагам и при этом, разумеется, не запятнать ни каплей крови кружева на вашей одежде?

Огюст переводил изумленный взгляд то на одного, то на другого. Старик, расплатившись пригоршней монет, отпустил на волю дамочку, которая тут же испарилась, и придвинулся почти вплотную к новым знакомым.

Раньше Огюст не мог себе представить, что станет свидетелем подобного разговора, к тому же в Новом Орлеане, да еще, кроме всего прочего, между старым пьяницей, которого в блестящем Париже сочли бы босяком, и его новым другом — юношей, несомненно, привлекательным и необычным, теперь назвавшим себя Жюльеном Ласаллем. Однако благодаря алкоголю все происходящее воспринималось совершенно естественно, и Огюста не столько удивил характер беседы, сколько стремительность, с какой в Новом свете заключались сделки. Будто и вправду время — деньги, а первая из Десяти заповедей посвящена тому, как их делать.

Огюсту, который какое-то время не следил за ходом беседы, послышалось, что его друг задает ему какой-то вопрос.

— Да? — встрепенулся он.

— Я спрашиваю: умеешь ли ты готовить?..

— Готовить? Гм… Еще бы! У всех, кому довелось отведать моих блюд, навсегда сохранились приятные воспоминания.

— Видите, я прав, — улыбаясь Теодору, сказал Жюльен.

— Позволю тебе напомнить, — с некоторым смущением промолвил Огюст, — что нам следует сосредоточить усилия на поисках твоей матери.

— Моя мать умерла, — произнес Жюльен почти шепотом.

Старик дрожащей рукой поднял бокал.

— Итак, за свою работу я получаю дом! — потребовал Жюльен.

— 3-з-заметано, — согласился Теодор.

Сахарная плантация Теодора, «Карно плантейшн», лежала в низовьях Миссисипи, всего в двух часах езды дилижансом от Нового Орлеана и занимала площадь около ста двадцати акров. Дом землевладельца окружали старые деревья с поросшими мхом стволами. К нему вела тенистая аллея, по обочинам которой с каждой стороны стояли в ряд четырнадцать кряжистых дубов. Жюльен пересчитал их в ожидании, когда завершится первая часть торжественного обеда.

Внешне дом не выглядел роскошным. По словам Теодора, который успел на протяжении нескольких дней, предшествовавших застолью, рассказать историю своей жизни, это был первый и самый скромный дом, построенный им по прибытии в Соединенные Штаты.

Здание представляло собой типичную усадьбу креольского плантатора во французском колониальном стиле. Оштукатуренную кладку из сомнительного качества местного кирпича усиливали мощные балки из кипариса. В целом же конструкция отличалась предельной простотой. Из-за частых наводнений и для лучшего продувания бризом жилой этаж был возведен на трехметровых кирпичных опорах. Нижний использовался только для хозяйственных нужд. Над двухскатной деревянной крышей, между двумя мансардными окнами, по центру дома высилась каминная труба. К обставленной плетеными креслами веранде парадного входа, посреди фасада, поднимались две наружные лестницы, над которыми располагалась галерея с красивыми перилами и деревянными колоннами.

По ней-то и прохаживался какое-то время Жюльен, а когда решил, что пора, быстро вошел в гостиную.

Просторный салон был овальной формы, его украшала лепнина, образовывавшая на потолке затейливый рельефный узор в виде переплетающихся ветвей виноградной лозы. На дальних стенах висели друг против друга портреты хозяина и хозяйки дома, на двух других было по два высоких окна с пышными портьерами из зеленого муара. Пол устилал мягкий ковер с ярким причудливым орнаментом. С потолка свисала тяжелая бронзовая люстра. Сервировка внушительных размеров прямоугольного стола отличалась исключительной изысканностью: в хрустальных канделябрах горели свечи, благородно поблескивали серебряные куверты и посуда севрского фарфора.

Мирно беседуя, сотрапезники воздавали должное первому блюду. Застолье возглавлял хозяин дома — шестидесятилетний мужчина с редкой растительностью на голове, полуседой бородой и двойным подбородком. Рядом с ним сидела молодая женщина необыкновенной красоты — с бархатистой кожей, бездонными глазами и густыми волосами цвета воронова крыла, собранными в высокую прическу. Даме, которой хозяин то и дело нежно поглаживал ручку, еще не было и тридцати. Она поражала естественной элегантностью и единственная из всех присутствующих за столом умела беззвучно смеяться. По боковым сторонам стола сидели две четы — взрослые сыновья хозяина, столь похожие на отца, что никто не осмелился бы усомниться в их родстве, и их супруги, женщины ничем не выдающейся внешности, лет тридцати-сорока. Красота молодой хозяйки дома — холодная, как и подобает истинной красоте, на фоне остальных женщин выглядела особенно эффектно.

— О, мсье Огюст, первое блюдо поистине великолепно. Не понимаю, как вам это удалось, но оно превосходит даже тюрбо а-ля гурманд, а ведь это поистине королевская рыба! — выразил восхищение старший сын землевладельца, шевелюру которого, судя по уже наметившимся проплешинам, ждала та же участь, что и родителя.

Отец потянулся, заложил пальцы в проймы жилета и, преисполненный законной гордости, произнес:

— Действительно, для нас, обитателей американского захолустья, возможность пользоваться услугами такого виртуозного кулинара, мастера высокой, подлинно французской кухни — это подарок судьбы.

Глава семейства считал себя обладателем острого и пытливого ума, что у домочадцев, однако, вызывало улыбку.

— Но, полагаю, и мсье Огюст, — через какое-то время заметил младший сын, точная копия отца и брата, — может быть благодарен разбогатевшим фермерам за то, с нами можно поговорить по-французски.

— Вы даже не представляете себе, насколько я благодарен, мсье, — вступил в разговор Огюст, который успел переодеться в красный бархатный камзол, белый напудренный парик, шелковые чулки, туфли с пряжками и шпагу. — Позволю себе выразить уверенность, что второе блюдо сразит вас наповал.

— Лично мне очень понравились пирожки из слоеного теста с грибами, — обнажив в улыбке зубы грызуна, скрипучим голосом вставила веское слово супруга старшего сына — тощая особа, которая, поднося бокал к губам, манерно оттопыривала мизинец.

— Мадам, точнее было бы сказать не с грибами, а с тонко нашинкованными шампиньонами, — деликатно поправил Огюст.

— Ну, разве это важно? — смущаясь, вступилась за родственницу супруга младшего сына — полная, краснолицая женщина с пепельными волосами, убранными по-гречески вверх.

— Когда же вы наконец объясните нам причину переодевания в костюм кавалера давно минувших дней? — снисходительно посмеиваясь, спросил хозяин дома.

— Это связано со вторым блюдом, мсье. Ритуал разделки на весу требует соблюдения целого свода правил. И первое из них — платье кравчего не должно уступать в изысканности одеяниям самого изящного кавалера за столом, — разъяснил Огюст. — Итак! — неожиданно воскликнул он и, к испугу нервных дам, выхватил из ножен шпагу: — Пулярка а-ля Бриллат-Саварин!

— Браво! Браво, господин повар! Великолепное зрелище, великолепное! — Хозяин принялся хлопать в ладоши, в то время как сыновья иронично поглядывали то на него, то на своих притихших жен.

В салон, неслышно ступая, вошли четверо чернокожих слуг. Трое несли подносы, накрытые серебряными крышками, а четвертый, последний — соус в глубокой серебряной соуснице. Когда с подносов были сняты крышки, глазам присутствовавших предстали три аппетитно запеченных пулярки.

Сотрапезники, будто по команде, бросили через плечо свои салфетки на пол. Слуги поспешили заменить их новыми.

— Видите, мсье Огюст, как хорошо известны нам французские обычаи! — похвастал хозяин.

Огюст, разумеется, знал, что подобный жест считался во Франции признаком воспитания. Но был небольшой нюанс: салфетка выбрасывалась не после перемены блюд, а сразу после однократного использования.

— А сейчас, с вашего позволения, минуту тишины, — обратился к присутствующим Огюст, — в противном случае мы не сможем сосредоточиться.

Уверенным движением он взял в левую руку большую двузубую вилку, вонзил ее в румяную тушку пулярки, поднял на уровень груди и острым как бритва ножом стал на весу резать птицу, отсекая сначала ножки, потом крылышки и, наконец, грудку. Та же операция была произведена и с двумя оставшимися пулярками. После этого один из чернокожих слуг обошел всех с блюдом, каждый выбрал себе кусочки по вкусу и полил их нежнейшим соусом на телячьем бульоне с растопленном в нем сливочном масле, в состав которого также входили мелко нарезанные трюфели, тертый сыр и немного томатов.