Эдмундо Конде - Яд для Наполеона

• Название: Яд для Наполеона
• Автор: Эдмундо Конде
• Издательство: АСТ, Астрель, Полиграфиздат
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-067205-9; 978-5-271-26027-8; 978-5-4215-1224-0

Всесильный министр полиции Франции ищет участников готовящегося покушения на Императора, в дело идут шантаж, подкуп, агентурные связи и любовное письмо Наполеона, из которого следует, что возможный убийца Императора — его внебрачный сын. Действие романа разворачивается в светских салонах и борделях Парижа, на плантации и в хижине колдуньи в Новом Орлеане и, наконец, на острове Святой Елены, где события неумолимо катятся к роковой развязке.

---

— Чьей гибели?

— Императора.

— Глупец, император жив и здоров! Причем чувствует себя гораздо лучше, чем ты или я, и готов идти войной против всей Европы. Но мне думается, что высокая политика тебя уже не должна занимать.

— Жив? Император жив? — переспросил пораженный Жиль.

— И как никогда полон грандиозных замыслов. В то самое утро, когда я не дал ему побриться… а точнее, предотвратил использование им для бритья отравленного лезвия, в то утро мы переговорили наедине. Император был спокоен. Покушение, как известно, способствовало его восхождению на престол, и я посоветовал ему воспользоваться нынешним покушением для отречения. Церемония на Марсовом поле очень подходила для подобной цели. И если бы он принял мой совет, на троне воцарился бы его сын, и войны удалось бы избежать.

— Но как вы узнали, когда состоится покушение?

— Мне вовремя доложили. И я успел, когда император — в данном случае лучше и не скажешь — находился на волосок от гибели. Излишне говорить, что все участники покушения уже за решеткой… за исключением тех, кто мертв. Это страшное расточительство — сохранять жизнь заговорщикам! А что касается тебя… увы! Тот, кого не существует, не способен ни за что нести ответственность, не так ли? Мелкая кража, которую ты совершил из моего секретного архива, — ее одной уже достаточно, чтобы остаток жизни провести за решеткой. У предательства есть свои пределы. И своя цена.

— Но ваше превосходительство… ваше превосходительство… — взмолился Жиль, бросаясь грудью на решетку и устремляя руки к Фуше, так что тот даже отступил. — После стольких лет…

— Теперь трудные времена для предателей, и похождения виконта де Меневаля, подошли к концу. Никто, ни сегодня, ни завтра о нем не вспомнит. Отныне ты — безвестный узник, лишенный всего на свете.

— Умоляю, ваше превосходительство! — уже стонал у решетки Жиль. — Пощадите! Мне известно гораздо больше, чем вы думаете. Я могу вам пригодиться. Используйте меня, как вам будет угодно. В противном случае…

Фуше накинул на голову капюшон и вновь поднял фонарь.

— Мне неясно лишь одно: за каким дьяволом тебе понадобилось письмо?

Жиль, цепляясь обеими руками за прутья, медленно сполз по ним вниз и рыдал, прильнув лицом к холодному железу решетки.

— Тюремщик! — кликнул посетитель в капюшоне и, не произнеся более ни слова, растаял в конце коридора.

Жиль остался один в кромешной тьме. Прошло немало времени, пока он встрепенулся, словно что-то вспомнив. Не переставая всхлипывать и сетовать на незавидную долю, он лихорадочно обшарил карманы, а затем на четвереньках отполз в дальний конец камеры. Нашел там спрятанные письмо и записку. Стоя на коленях, Жиль держал два отсыревших листка — и шепотом повторял:

— Богатство… Вот оно, несметное богатство… Теперь ему нет цены…

— Сара, — войдя в комнату, сказал кюре, — тебе следует поесть.

— Спасибо, падре, я не голодна, — Сара оперлась на руку Огюста.

Священник и его сестра, мадмуазель Барро, испытывали к молодой женщине не только искреннюю привязанность, но и — с недавней поры — глубокую благодарность. Денежная помощь Сары пришла к ним как нельзя кстати, отведя угрозу разорения. Жером и Батист, которые остались здесь, избежав участи бесприютных бродяг, и подавно считали свой долг неоплатным и всячески старались быть полезными постояльцам и благодетелям, особенно сейчас — в час беды.

Доктор, осмотрев больного, он неожиданно резким движением повернул голову Жюлена из стороны в сторону. Сара одной рукой прижимала к губам платок, а другой опиралась на плечо Огюста, бледного как полотно и небритого, со свежей раной на щеке.

— Сознание никак не возвращается к нему… — то ли спросила, то ли констатировала Сара.

— Весьма сожалею, но дела обстоят именно так, — врач поправил прикрывавшее Жюльена одеяло и поднялся.

— Разве такое возможно? Ведь прошло уже двое суток, — вступил в разговор Огюст.

— Глотательный рефлекс присутствует. Со стороны функций дыхательной системы и деятельности сердца изменений тоже не наблюдается. Его забытье сравнимо с глубоким сном, — задумчивый тон доктора выдавал бессилие медицины; уставившись в пол напряженным взглядом, он словно находил там нужные умные слова, материал для своей наукообразной речи: — В ряде случаев, в результате травмы мозга у пациентов сохраняется цикличность смены сна и бодрствования, пациент способен самостоятельно дышать и даже производить спонтанные глотательные движения, однако самопроизвольная ментальная активность, равно как и моторика отсутствуют. Возможны лишь спазматические сокращения, подергивания конечностей. Жюльен сейчас именно в таком состоянии.

— И сколько времени он может в нем пробыть? — спросила Сара.

— Никто не знает.

— Бедный юноша! Какое несчастье! — пробормотал себе под нос кюре.

— Если вы верите, — добавил лекарь, — молитесь за его выздоровление. Мои знания и опыт подсказывают: остается только надеяться и ждать.

— Я провожу вас, — кюре пропустил лекаря вперед, затворив за ними дверь.

— Во всем виноват я…

— Ты не должен так говорить. Он… он обязательно выздоровеет, — и Сара уткнулась лицом в подушку Жюльена.

17 Самозванец

После поражения при Ватерлоо все необратимо изменилось. Бонапарт подписал в Париже второе отречение. И незадолго до своего сорокашестилетия сдался на милость англичан. Это был заключительный мастерский ход блестящего игрока, который в последний раз испытывал судьбу. Поднявшись на борт «Беллерофона», он передал потрясенному капитану британского корабля послание для принца-регента Англии. В нем говорилось:

«Преследуемый партиями, разделяющими мое отечество, и враждебностью европейских держав, я завершил свой политический путь и, как Фемистокл, ищу приюта у чужого очага. Я прибегаю под защиту законов английского народа, о ней взываю к Вашему Королевскому Высочеству — могущественнейшему, благороднейшему и великодушнейшему из моих врагов».

Слава Наполеона, овеянная самыми невероятными легендами и чересчур будоражившая умы, внушала англичанам опасения, и они предпочли сослать его на край света. Остров Святой Елены лежал ни много ни мало в двух тысячах восьмистах пятнадцати километрах от Кейптауна, города на Юге Африки, и являлся пунктом остановки судов, следовавших на Восток. Но мог ли этот каменистый утес, открытый ветрам, дождям и ударам морской стихии, где сместились времена года, мог ли этот маленький остров служить местом, достойным для единственного из монархов Европы, возведенного на престол по сути — самим народом?

Жизнь Бонапарту сохранили, однако сердце его явно стремились разбить. Супругу, Марию Луизу, и четырехлетнего сына, короля Римского, он не видел с момента ссылки на Эльбу, и хуже того — европейские державы решительно препятствовали их встрече. Любящему отцу, который души не чаял в сыне (когда король Римский начинал ходить, император даже приказал обить стены дворца мягким покрытием в рост своего ребенка), никогда уже не доведется увидеть своего законного сына.

Марии Валевской с Александром, их общим сыном, он не позволил сопровождать себя в изгнание. И кто знает, раскаивался ли он в этом, окруженный суровым вулканическим пейзажем острова Святой Елены. Из членов клана Бонапартов за ним сюда не последовал никто.

Между тем в Париже пытались создать видимость, будто все идет нормально. Возвращение Бурбонов обернулось для одних тюрьмой, ссылкой и смертью, а для других, напротив, освобождением. Фуше, вновь занявший пост министра полиции, при снисходительном попустительстве старой развалины Людовика XVIII, за несколько месяцев собственноручной подписью обрек на казнь и изгнание около тысячи человек. У него имелся список, в котором поименно перечислялись враги вновь восторжествовавшего строя. Так что лучшим способом избежать попадания в сей проскрипционный лист было вовсе не иметь прошлого.

Однако Тюильри не являлся единственным центром власти. С Людовиком XVIII вернулся и его младший брат, граф д’Артуа, более известный как Мсье. Этот приверженец абсолютизма, в отличие от его брата, не был настроен потакать наследникам идей революции.

Мсье и его союзники, так называемые «ультрароялисты», постепенно сформировали теневую власть, которая опутала сетью шпионов, доносителей и провокаторов все правительственные учреждения. Более того: вечно озабоченный поисками бонапартистских заговоров и подогреваемый тревожными донесениями своих агентов, Мсье явился вдохновителем создания личной армии головорезов (за ними закрепилось прозвище «вердеты», поскольку они носили зеленые — цвет графа д’Артуа — ливреи), выискивавших, преследовавших и терроризировавших любого подозреваемого в сочувствии бонапартистам.