Филиппа Грегори - Меридон, или Сны о другой жизни

• Название: Меридон, или Сны о другой жизни
• Автор: Филиппа Грегори
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-54451-6

Молодой цыганке Меридон часто снятся непонятные сны, в которых она видит себя владелицей богатого поместья. Она мечтает о лучшей жизни для себя и своей любимой сестры Данди. Спасаясь от бедности, девушки присоединяются к бродячему цирку, где Меридон ухаживает за лошадьми, а Данди работает на трапеции под куполом, постоянно рискуя жизнью. Меридон твердо решает спасти их обеих от опасностей и нужды. Но красивая и безрассудная Данди желает получить все сразу и быстро…

---

Лежа на боку, я инстинктивно пригнула голову и увидела, как в дюйме от меня просвистело тяжелое копыто, потом испуганный пони унесся на другой конец поля. Отец бросился за ним, даже не посмотрев в мою сторону. Мачеха по-прежнему занималась своими зубами, безучастно глядя на меня. Когда я по ночам плакала, оттого что никто на свете не любит меня, это не были страхи нервного ребенка. Это была горькая правда.

Я с трудом поднялась на ноги. Отец вел на поводу лошадь, нещадно стегая ее кнутом по морде. Хотя она жалобно ржала, во мне не проснулось сочувствия. Оно вообще было мне незнакомо.

— Садись на пони, — велел мне отец. А так как я медлила, он, угрожающе сжимая кнут, добавил: — Еще одно слово, и я изобью тебя до потери сознания.

Я смерила его ненавидящим взглядом и, чувствуя за собой новую, незнакомую прежде силу, сказала:

— Кто же тогда будет скакать на ней? Ты, что ли? Или, может, твоя Займа, которая даже на осла без скамейки залезть не может?

Сказав это, я повернулась на каблуках и отошла от отца, нагло раскачивая бедрами, как это делала при мне мачеха. Думаю, что, учитывая мою худобу и рваную юбку, едва прикрывавшую голени, зрелище это нельзя было назвать соблазнительным. Но мой отец справедливо увидел в нем открытое неповиновение и с гневным криком схватил меня за плечо.

— Ты сделаешь так, как я велю, или я выгоню тебя вон. — В нем клокотала ярость. — Сделаешь, или я изобью тебя, едва лошадь будет продана. Спустить с тебя шкуру я могу в любой день.

Я потрясла головой, чтобы убрать волосы с глаз и немножко прийти в себя. Конечно, мне еще недоставало храбрости, чтобы сопротивляться жестокости отца. Мои плечи поникли, и решимость оставила меня. Я знала, что, если сейчас уступлю, отец будет припоминать мне это всякий раз, когда напьется.

— Ладно, — угрюмо отозвалась я. — Ладно. Я поскачу на ней.

Вместе мы загнали пони в угол, я уселась в седло. Отец на этот раз крепче держал поводья, и я оставалась в седле чуть дольше. Но снова и снова он сбрасывал меня, и к тому времени, когда Данди вернулась домой, пряча за спиной украденного из чьих-то силков кролика, я лежала в своей подвесной койке вся в синяках и голова моя раскалывалась от боли.

— Спускайся, — предложила она, протягивая мне на второй ярус тарелку с кроличьим рагу. — Они с Займой напились и успокоились. Спускайся, и мы пойдем на реку купаться.

— Нет, — угрюмо отозвалась я. — Я буду спать. А его я просто ненавижу. И хочу, чтобы он умер. И эта идиотка Займа тоже.

Данди привстала на цыпочки, чтобы коснуться щекой моего лица.

— Очень больно? — спросила она.

— Больно и внутри и снаружи, — тихо ответила я. — Когда я вырасту, я убью его.

— А я тебе помогу, — пообещала Данди и погладила грязным пальцем мой лоб. — Пойдем, Меридон. Мы можем поплавать с детьми Ференц, они как раз приехали.

— Нет, — вздохнула я. — У меня все болит. Посиди со мной, Данди.

— Не-а, — отказалась Данди. Если уж она захотела уйти, то удержать ее было невозможно. — Я пойду с мальчишками Ференц. А завтра ты тоже будешь объезжать пони?

— Да, — ответила я. — И послезавтра. Лошадь должна быть готова к субботе. А девчонку, которой ее подарят, мне очень жаль.

В темноте я увидела, как блеснули в улыбке зубы Данди.

— Ты только не ссорься с ним завтра, — предупредила она меня. — Ты его все равно не победишь. Он опять изобьет тебя.

— Постараюсь, — пообещала я.

Затем я отвернулась от нее, от сумрачной духоты нашего жилища, от вечернего неба, виднеющегося в дверном проеме. Я поплотней зажмурила глаза и постаралась забыть о боли в теле и о страхе в моем мозгу. И об отвращении к отцу, и о ненависти к Займе. И о моей беспомощной и безоглядной любви к Данди. И обо всем моем безотрадном, грязном, нищенском существовании.

Я постаралась вообразить себя дочерью сквайра, владельца Вайда. Я стала думать о высоких деревьях, отражающихся в спокойной реке. О розах, так сладко цветущих в саду у дома. И, уже проваливаясь в сон, я увидела себя в обеденном зале, освещенном пламенем горящих свечей, за огромным, махагонового дерева, столом. Лакеи в ливреях вносили в зал одно блюдо за другим. Мое вечно голодное тело отозвалось на это видение дрожью, но заснула я с улыбкой счастья на губах.

Так как накануне отец не стал напиваться до полусмерти, на следующий день он лучше справлялся с лошадью, и я ухитрилась оставаться на ней дольше, а падая, приземляться на ноги.

— Завтра ты сможешь управиться с ней? — спросил он меня за обедом, который представлял собой остатки вчерашнего кролика и кусок черствого хлеба.

— Да, — уверенно сказала я. — Мы уедем на следующий день?

— В ту же ночь, — беззаботно ответил отец. — Я знаю, что эта лошадь никогда не будет ходить под дамским седлом. Она очень злобная.

Я сохраняла спокойствие, хоть и прекрасно знала, что пони был добрым и чутким животным, когда мы впервые увидели его. Но жестокость, с которой отец пытался достичь быстрых результатов, действительно сделала из него зверя. Если бы этого пони тренировать подольше, его можно было бы продать довольно дорого в богатый дом. Но понять это отец был не в состоянии. И эта глупая спешка в погоне за мизерными прибылями злила меня в отце больше всего.

Но вмешиваться я не стала.

— Куда мы отправимся потом? — лениво поинтересовалась я.

— В Солсбери, — без колебаний ответил отец. — Там можно будет сделать хорошие деньги на конской ярмарке. Даже эти лентяйки Займа и Данди смогут хоть раз в жизни немного заработать.

— Данди всю зиму кормила нас мясом, — немедленно ринулась я на защиту сестры.

— Она дождется, что ее когда-нибудь повесят. — Голос отца был по-прежнему спокоен. — Думает, что всю жизнь сумеет, закатывая глазки перед сторожами, выпрашивать у них дичь. Но когда девчонка станет старше, ей это не сойдет с рук. Они потребуют кое-чего другого взамен. А если она откажется, ее отдадут под суд.

— Ее посадят в тюрьму? — Я уже не могла усидеть на месте от тревоги.

— Они бы всех нас упекли в тюрьму, — горько засмеялся отец. — Или сослали бы в Австралию. Все против нас, даже самые лучшие из богатых людей. Я достаточно насмотрелся на них.

Я кивнула. Это была любимая тема отца. Когда он встретил мою мать, он был просто медником и неудавшимся торговцем. Она же была настоящая цыганка, странствующая со своим табором. Но ее муж умер, и она осталась с двумя дочками-двойняшками на руках. Он расхвастался о своем великом будущем, она поверила ему и вышла за него замуж, даже не получив благословения своей семьи. Они стали путешествовать все вместе. Но отца все время одолевали великие идеи. То он собирался стать крупным лошадником, то думал купить гостиницу, то хотел выводить новую породу лошадей. Одна бесполезная идея сменяла другую, а они все путешествовали и путешествовали в том самом бедном фургоне, который мать принесла с собой в приданое.

Я смутно помню ее: бледная и полная, слишком утомленная кочевой жизнью, чтобы играть с нами. К несчастью, она заболела тифом и вскоре умерла в страшных страданиях, заклиная похоронить ее по цыганскому обычаю. Все ее вещи полагалось сжечь в ночь ее смерти. Но отец не придерживался обычаев, поэтому он сжег какие-то лохмотья, а остальное продал. Данди он отдал мамину расческу, а мне — старый грязный шнурок с двумя золотыми застежками с обоих концов. Он сказал мне, что раньше это было ожерелье из розового жемчуга.

Откуда оно оказалось у мамы, он не знал. Это тоже было ее приданое, и он продавал жемчужину за жемчужиной, пока не остался только этот шнурок. На одной золотой застежке было выгравировано имя «Джон», а на другой — «Селия». Он бы и их продал, если б осмелился.

— Ты имеешь право на него, — сказал он, с видимым нежеланием отдавая мне этот шнурок. — Мать всегда говорила, что это для тебя, а не для Данди. Давай я продам застежки, а тебе оставлю шнурок.

Я помню, как крепко мои грязные пальцы сжали полученное сокровище.

— Я оставлю себе все, — ответила я.

— Но я поделюсь с тобой вырученными за них деньгами, — уступил он. — Мне — шестьдесят пенсов, тебе — сорок.

— Нет, — отрезала я.

— Этого хватит, чтобы купить булку с сахаром.

Мой голодный желудок сжался, но я оставалась тверда.

— Нет, — повторила я. — Кто такие эти Джон и Селия?

— Не знаю. — Отец пожал плечами. — Должно быть, какие-то люди, которых знала твоя мать. Она всегда говорила, чтобы я отдал его тебе. А обещания, данные мертвым, надо исполнять. Она велела тебе беречь его и показать тем людям, которые станут тебя искать. Когда кто-нибудь спросит, кто ты.

— А кто я? — немедленно потребовала я ответа.

— Одна из двух образин, с которыми я должен нянчиться, пока не избавлюсь от них.

Его хорошее настроение улетучилось вместе с надеждой получить обратно золотые застежки.