Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

• Название: Классическая русская литература в свете Христовой правды
• Автор: Вера Еремина
• Жанр: Культурология
• Год: 2001

---

Кабаниха. Почему-то великие актрисы как-то тянулись на эту роль: в свое время Пашенная, в наше время — Алла Демидова, например.

В первой же сцене мещанин Шапкин говорит, что «хороша тоже и Кабаниха». Но его чуть-чуть корректируют — у той под маской благочестия оголтелая черствость и именно в отношении домашних — домашнее тиранство. Для посторонних у Кабанихи есть и такт, и серьёзность: когда к ней приходит Дикой (кум), выпивший, но прогнать нельзя. Дикой не пил один (ему хоть немного разгуляться надо) но, видно, с кем-то из надоевших собутыльников; и во теперь он приходит к человеку. Она и спрашивает: «Что хвалить тебя за это прикажешь?» — «Да не хвалить, а ты меня разговори».

Если говорить вкратце, то Кабаниха — Марфа Игнатьевна (она и по имени названа Марфа), то есть чисто домостроевская фигура. Весь XVI‑й век был преисполнен такими фигурами. Именно поэтому Кабаниха не любит XIX‑й век: и железных дорог, и городской суеты и так далее. Казалось бы, что это все должна быть сплошная патриархальность, размеренная жизнь, торопиться некуда, молитва, посещение церкви, обеды, гости — всё должно чередоваться правильным порядком; но без любви. А где нет любви, там и нет ничего.

Порядки бывают любые. Чехов в будущем такие же вещи откроет в, так называемом, дворянско-интеллигентском кругу — мать Лаевского (из повести «Дуэль»). Лаевский вспоминает, как она, окруженная приживалками и моськами, кричит на прислугу, а впрочем, в «милосердного Господа» верует; но, при этом, как надменно ее лицо. Он хотел написать «матушка» и вычеркивал это слово, то есть совершенно понимает, что обратиться к ней, как к человеку, совершенно не возможно.

Островский в 4-х пьесах весьма основательно дает тему супружеской измены (реальной или потенциальной — здесь все равно).

Следующая пьеса Островского и тоже первого периода «Грех да беда на кого не живет»[75], то есть на всякого человека — никто не застрахован. Третья пьеса более поздняя «Бешеные деньги»; и четвертая в соавторстве с Соловьевым, — «Женитьба Белугина» (1870-е годы).

В пьесе «Грех да беда на кого не живет» купец Лёв Краснов (как они его зовут Лёв, а не Лев), конечно, гораздо сильнее Тихона. Лёв Краснов живет своим умом, как Кулигин советует Тихону: «Пора бы, сударь, своим умом жить». Женится на бедной (Катерина в «Грозе» — из зажиточных), то есть, на дочери какого-то губернского секретаря или губернского регистратора из нижних четырех классов. Пятый класс снизу — титулярный советник (Пушкин был титулярным советником).

Отец девушки не успел выработать пенсии и двум оставшимся после него дочерям практически нечего есть (мать умерла). И Лёв благодетельствует, то есть вводит молодую жену в сословие зажиточного мещанства. Естественно, она остается всем чужой, а семейство мужа принимает ее в штыки; особенно хворенький брат Льва Краснова Афоня, который всячески наблюдает за ней и начинает ее ненавидеть. Ненавидит он ее именно как чужеродную, как возмущающую весь их обиход, как презирающую их и так далее, то есть за наивный какой-то снобизм.

И только в этой пьесе (хотя у Островского в нескольких пьесах есть явный корифей, в точном смысле античной трагедии) есть корифей; и это именно слепой дедушка Архип, который, прежде всего, усовещивает всех и всем напоминает только о Боге. У дедушки Архипа действительно есть вера. Он говорит: «А что ты взъелся, пускай они уже живут друг с другом и друг к другу притираются». Что она там не хлопочет по хозяйству — так «может, он и не хочет, чтобы она работала». Потом, указывая на красоту Божьего создания (а он уже ничего не видит!), говорит — «если бы мы почаще о милосердии Божьем вспоминали, мы бы и сами были милосерднее». Это действует на сердце Афони и он говорит: «Я буду стараться, дедушка, смирять сердце». Но велико искушение и не Афоне его побороть.

События развиваются так, что в свое время, еще до замужества, молодая жена пользовалась со своей сестрой милостями одной окрестной помещицы Бабаевой. Эта помещица приглашала двух девушек-бесприданниц исключительно для развлечения. Одна из сестер (Татьяна) была писанной красавицей и с ней заигрывал сынок помещицы, хотя ничего и не было, но все их звали «голубками». Поэтому, когда спустя два года после ее замужества опять появляется, так сказать, ее первая мечта, то тут уже и не надо искусительного шепота врага нашего спасения. Достаточно вот этой сентиментальной мечты.

Естественно, что его, который приехал в городишко по делам имения (не то закладывать его, не то проценты платить в опекунский совет), донимает скука, а тут он нашел себе развлечение. И он даже предлагает ей поехать с ним в его имение. Ясно, что не будет он с ней долго оставаться (развлечение) и ее напоминание: «А муж-то как, ведь мне с ним жить», вызывает в нем только досаду: он не в состоянии думать о чужой судьбе.

Успев только добежать до номера в гостинице, Татьяна «попадается»: ее выслеживают, разоблачают перед мужем — и, весьма характерна реакция мужа: «Не умела быть женой, будь кухаркой, не умела ходить с мужем под руку, ходи по воду». То есть муж ее как бы социально «отпускает» — мол, пошла на кухню.

Татьяна пытается бежать, но муж ее убивает и возвращается со словами: «Вяжите меня, я ее убил». И тут только дедушка Архип, который всегда все понимал, который в свое время пытался их помирить, говорит: «А ты думаешь, что она перед тобой одним виновата. Она, прежде всего, перед Богом виновата, а ты — гордый, самовольный человек, решил своим умом рассудить? Не подождал ты милосердного суда Божия, так ступай же теперь на суд человеческий».

Таким образом, мы видим у А.Н. Островского ту же «укорененность» в православной вере, что и у Гончарова. Его «хорошие люди» всегда — строго православные, «с молитвой»; и они-то, как правило, пришедшие «со стороны», оказываются самыми нужными, а главное, пришедшими «вовремя»: отставной солдат Сила Грознов («Правда хорошо, а счастье лучше»), и далее старый городничий Градобаев — тоже старый солдат («Горячее сердце»), и даже «деклассированный» купчик Любим Торцов («Бедность не порок») — все они хотя и с грешком, но и с неизбывной памятью «о грехе и о правде и о суде» (Ин.16,8); даже фабрикант Каркунов, казалось бы, погрязший в грехах, — и тот думает о том, как бы «непостыдно явиться перед последним Судом» («Сердце не камень») Воистину «Дух дышит идеже хощет» (Ин.3,8).

Эти две пьесы условно называют «народные драмы». После 1861 года, в 1864-1866 годы — после реформ Александра II, — Островский очень чутко откликается на запросы пореформенной современности.

В пьесе «Бешеные деньги» драматург описывает Василькова, человека «новой формации», сынка мелкопоместного помещика, но с университетским образованием, съездившего и в Англию, и на Суэцкий канал, который вернувшись, впрягся в железнодорожное строительство, работает не покладая рук и женится на барышне Лидии Юрьевне Чебоксаровой, которая уже в свои 24 года матерая прожигательница жизни.

Васильков поступает в том же ключе, что и Лев Краснов. Сначала он было плачет, что, мол, «после каждой ее ласки я плакал потом с час от умиления». А рядом стоит приятель из московских прожигателей, Телятев, и говорит: «Знаешь что, хотя бы не плачь, а то и я заплачу и хороша будет моя физиономия». Чем же утешается Васильков: полагает прислуге тройное жалованье, так чтобы иметь «полный глаз» — тайный надзор за женой, да и за тещей.

Оказалось, что старый селадон Кучумов ничего не имеет, так как его состояние — женино и еще при жизни отдано племянницам. (Селадон было имя собственное и давно стало отрицательным). Селадоном жена давно помыкает и он, вдруг, решает, что надо поступить в ухажеры к хорошенькой молодой даме — как раз то, чего ему для счастья не хватает. Прямо по поговорке «Мужчина до смерти — жених».

После возвращения Лидии Юрьевны к мужу[76] ее отправляют в деревню, где она должна выучиться всякому домашнему хозяйству. Затем только ее привезут в губернский город; а потом, если она, так сказать, выдержит экзамен, ее возьмут в Петербург, где она должна будет основать салон, в котором «министра принять не стыдно». Васильков перед отъездом Лидии Юрьевны в деревню говорит ей (как педагог) — «у Вас все для этого есть. Нужно только освободиться от некоторых вульгарных манер, почерпнутых от московских прожигателей жизни». И один из таких прожигателей Телятев (его друг) говорит, что «не знал же я, что Лидии Юрьевне предстоит блестящая карьера от деревенского подвала до Петербургского салона».

Здесь разбирается женская судьба в дворянском кругу, но уже с зияющей где-то рядом ямой «полусвета». Положим, что женщина уходит от мужа (это тогда уже бывало и с полицией ее к мужу не возвращали) и затем ей не нашлось богатого содержателя. Тогда, как она, всхлипывая, говорит, что «я пойду в актрисы». А ей говорят — «талант нужно иметь». В провинцию? А что там за жизнь? Кого пленять?