Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик

• Название: Немецкий мальчик
• Автор: Патрисия Вастведт
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-86471-617-5

Дождливый день 1947 года, на железнодорожной станции в английской глуши рыжеволосая Элизабет встречает немецкого мальчика, сына своей погибшей сестры. Она в смятении, переполняемая любовью и страхом. Что ждать от этого подростка, который состоял в гитлерюгенде и наверняка ненавидит врагов своей побежденной страны? Но реальность оказывается гораздо запутанней и сложнее. Тем же вечером немецкий мальчик вручает Элизабет картину на рваном холсте. На нем девушка с длинными медными волосами идет по солнцепеку, под деревьями притаилось кафе, а за столиком сидит мужчина и наблюдает за девушкой. Элизабет узнает себя. Но кто этот мужчина на картине, в углу которой стоят известные ей инициалы? И какое отношение имеет к картине художника-еврея ее немецкий племянник, психика которого явно подорвана нацизмом и войной? Так начинается тонко сотканная история двух семей на фоне вихрей, что накрыли Европу в двадцатом веке. Это неторопливый, завораживающий рассказ о семейных тайнах, предательстве и любви с лирично и точно выписанными деталями той эпохи.

---

В первый вечер Элизабет казалась почти прежней. После ужина Вера заварила чай, Тоби устроился на коленях Элизабет, а Рейчел и Лидия пели ему песенки:

Для свадьбы нужна карета,
Велосипед ни к чему.
Придется тебе кататься
На нем одному.

— Странная песенка! — покачал головой Тоби. — Элизабет, а почему для свадьбы нужна карета?

Элизабет тоже запела:

Когда мечты мои свершатся и минет долгая ночь?
Когда по долгой дороге уйдем мы с тобою прочь?

Элизабет уложила Тоби, и вскоре девушки пошли спать сами.

Рейчел и Элизабет хихикали, совсем как в детстве. Их голоса отпугивали чудищ, которые пробирались в душу Лидии, едва она гасила свет. Порой чудища не отступали, даже когда она, отстранившись от стона моря, шепота гальки и жирного дегтя пустоты за окном, разговаривала с Лемюэлем. Но в тот вечер тоненькая ниточка девичьих голосов держала Лидию, как спасательный круг, пока она, впервые за несколько месяцев, спокойно не заснула.

Лидия проснулась под крики чаек. Завтрак, сегодня в кои веки нужно готовить завтрак! Достать бекон, надрезать сосиски, вытереть шампиньоны жестким льняным полотенцем, которое счистит грязь, не повредив кожицу. Элизабет вызвалась помогать, и Лидия обрадовалась: наконец-то они поговорят по душам.

К тому же хотелось дать девушке пару советов, как воспитывать маленького Тоби.

Увы, утром глаза Элизабет уже не блестели от счастья. Что-то ее мучило.

Дети визжат, собака лает, чайки галдят — звуки резкие, словно из радиоприемника, а всему виной кентский ветер, прижимающий волосы к ушам. Порой ветер доносит запах водорослей и гнилой рыбы, но в основном воздух не пахнет ничем и шипит в голове Элизабет, как минеральная вода.

В песке столько красок! Элизабет зачерпывает целую горсть и перебирает влажные песчинки — попадаются черные и фиолетовые, белые и розовые. Нет только желтых, вот в чем загадка, а полоса пляжа соломенная.

Небо белое, а вода ушла так далеко, что немощные волны едва колышут пену последнего прибоя.

На море полный штиль. От пляжа тянется зеленоватый ил, а за ним до самого французского берега бурая гладь воды. Где волны, где неистовая страсть моря? Элизабет хочет увидеть белые барашки, шторм — такой же, какой бушует в ее душе. Карен встретила Майкла в Париже, и они вместе отправились в Мюнхен. Что в этом такого? Но почему она не написала? В открытке из Парижа и последующих письмах об этом ни слова.

Тоби хочет налить воду в ведро, которое дала бабушка Лидия, и Элизабет, отряхнув ладони, ведет его к морю. Песок под ногами сперва мягкий, затем плотный, пружинящий. Тоби шагает осторожно, боясь наступить на червей, водоросли или обломок крабьей клешни. Элизабет приподнимает подол, но юбка уже намокла и липнет к ногам. Они бредут против ветра, но море все так же далеко, хотя бунгало уже превратились в кубики, а люди — в разноцветные точки на далекой полосе берега. Тоби смотрит в пустоту и дрожит.

Наконец они по щиколотку в воде. Море такое тихое, что не поймешь, где оно начинается. Тоби волочит ведро по дну и вместе с водой зачерпывает крошечных полупрозрачных крабов с выпученными глазами Мальчик испуганно вскрикивает и отшвыривает ведро.

— Правильно, морские жители должны жить в море, — говорит Элизабет, поднимает подол еще выше и идет за ведром.

Теперь Тоби роется в песке, а Элизабет сидит рядом и наблюдает. У мальчика нет координации. Он не может ровно держать лопатку, и песок то и дело просыпается. Соорудить окруженный рвом замок он тоже не может — получается канава и кривая гора песка.

Замок, ров, лопатка… Тогда все и началось. Или даже раньше.

Карен шесть лет. Она в коротких белых шароварах, матроске и панаме. Жара, выгоревшее добела небо, золотисто-рыжий песок. На маме платье в цветочек и темные очки. Она вяжет, удобно устроившись в шезлонге. Папа подставляет лицо солнцу. У него на груди лежит раскрытая книга, но он не читает и не дремлет, потому что Карен то и дело просит на нее посмотреть.

Карен сидит на корточках, острые коленки торчат в разные стороны, — ни дать ни взять кузнечик. Худенькие ножки потемнели от загара. Карен дразнит четырехлетнюю Элизабет поросенком, мол, она такая же толстая и розовая. Элизабет на солнце обгорает, да еще режет пятки об острый мусор в песке.

Они вместе вырыли ров и, когда начнется прилив, встанут на кучу песка, ведь это их замок! Вода наполнит ров, потом перельется, и они с Карен попадут в открытый океан. Стены замка обрушатся, башни с бумажными флагами осядут, и сестры завизжат от ужаса, хотя воды по щиколотку, они могут выбраться на берег в любую секунду.

Их не бросят на произвол судьбы: папа закатает брюки и прошагает к разрушенному замку. Он скажет, что Карен выберется сама, вон ножки какие длинные, а маленькую Элизабет посадит на плечи. Папу ее спасет.

Но до этого еще далеко. Пока они роют ров и кидают в кучу песок для замка. Можно не разговаривать, потому что план у них уже есть: Карен роет с одной стороны, Элизабет — с другой.

А вот и прилив! Шезлонги отодвигают подальше от воды, и мама вновь берется за вязанье. Папа стоит заложив руки в карманы, ветер треплет штанины его летних брюк.

Прилив несет белые шапки пены. Девочки влезают на замок, и Карен обнимает сестру за плечи. Обе дрожат, с нетерпением ожидая штурма. Вода подбирается, отступает, лижет стену замка, уходит. Сейчас их зальет! Пена летит в ров, коварные волны огибают стены, смыкаются и окружают сестер.

Начало положено, теперь море не остановится, оно уже почувствовало свою силу. Сестры визжат, жмутся друг к другу, топчут развалины замка. Не только шаровары, но и панамы промокли насквозь. Сейчас замок рухнет и они вместе утонут.

Вдруг Карен начинает визжать по-другому, громче и жалобнее. Она отталкивает Элизабет, та в воде по колено. Карен с криком отдергивает ногу. Наверное, наступила на ракушку, или на камешек, или на стекло, или, или, или…

Карен стоит на одной ноге и плачет. К ним идет папа: четыре шага — и он на месте. «Понеси меня! — просит Карен, подняв руки. — Я пальчик о ее лопатку порезала!» Она пронзает сестренку ледяным взглядом. Папа сажает Карен на плечи и уносит на берег.

Элизабет остается одна, а коварное море засасывает ее ножки, толкает коленки, зная, что девочку никто не видит и не спасет. Замок почти разрушен, и Элизабет сковывает самый настоящий, неподдельный страх. Сейчас она утонет, и не понарошку: папа рассекает волны, но за ним ей не поспеть. Карен следит за ней из-за папиного плеча и ухмыляется.

Ничего серьезного не случилось. Они выбираются из моря, пальчик Карен болит куда меньше, родители складывают шезлонги и уводят девочек домой.

Ничего серьезного, однако что-то все-таки случилось, но было забыто — или же усвоено. И такое бывало не единожды — мгновения, которые Элизабет не может предвидеть и предотвратить, когда Карен решает доказать, что последнее слово всегда за ней. Она ставит сестру на место, хотя та даже не представляет, чем провинилась.

Ничего серьезного и на сей раз. Карен встретила Майкла в Париже, и они вместе отправились в Мюнхен. Что в этом такого?

Элизабет разминает влажный песок. День кажется бесконечным.

Но ведь Карен выходит за Артура Ландау, а о встрече с Майклом не написала, потому что попросту о ней забыла. Окажись она сейчас рядом, наверняка засмеялась бы и сказала, что Майкл — лишь старый лондонский знакомый. Элизабет мнит невесть что, раздувает из мухи слона.

Мысль вроде бы правильная, но ее вытесняет другая: Карен промолчала нарочно, и это молчание равноценно лжи, предательству, смысл которого Элизабет не может ухватить, смысл просачивается сквозь пальцы, как песок.

Через пять месяцев после приезда в Мюнхен Карен кое-как объяснялась по-немецки.

— Karte, Хеде! Карту Мюнхена, bitte! — попросила она, обращаясь к широкой спине и белокурым, свернутым ракушками косам Хеде. Хеде убирала одежду и даже бровью не повела: солидной даме с такой солидной прической суетиться не пристало.

Наконец Хеде выпрямилась, потерла спину и вздохнула. Вышитые на корсаже альпийские цветы поднялись и опустились.

— Я нести карту? — переспросила она. Лицо Хеде было гладким, как яйцо, пухлые щеки покраснели от натуги, а в васильковых глазах отражалась Карен на подушках.

— Fund, Хеде. Karte! — повторила Карен. — Ну быстро, быстро!

Хеде уже немного понимала ломаный немецкий тощей фройляйн. Она наполнила ванну, приготовила одежду Карен, затем принесла ей завтрак и атлас мира.

— Хеде, здесь же нет улиц! Я просила карту Мюнхена. Да ну тебя!

Не в силах попросить то, что нужно, Карен казалась себе грудным ребенком. Давным-давно ее мир состоял из вещей, которые она не могла назвать, и ощущений, которые не могла выразить. Когда твоя речь кажется другим бессмыслицей и, сколько ни шуми, никто тебя не понимает, тебе совсем одиноко. Неудивительно, что младенцы вечно плачут.